Про Бабаку Косточкину - Никольская-Эксели Анна Олеговна. Страница 19

Мы все смеёмся, обнимаемся, плачем, треплем друг друга по плечу и идём пить чай.

Но самое интересное знаете что? Оказалось, задачку про пациента мы неправильно решили. Каждую таблетку пополам надо было разделить и выпить от каждой из четырёх по половинке — утром и вечером. Из всего нашего класса только Дима Христаради справился. Наверное, в Интернете решение подглядел. Математичка ему пятёрку поставила. А мне — пятёрку с плюсом.

За нестандартность мышления.

Глава 15

Почти как взрослый

В ту ночь мне никак не спалось. Я лежал в кровати, а за стенкой сосед-полуночник барабанил на рояле то ли этюды, то ли увертюры — я не разбираюсь. Зато Нинель Колготкова разбирается. Она учится в музыкальной школе по классу фортепиано. Я лежал на спине, слушал задушенные панельной стеной звуки и думал: «Вот шкаф. Интересно, когда я закрываю глаза, он всё так же рядом стоит? Или исчезает? И если я быстро и неожиданно открою глаза, может быть, вместо шкафа увижу пустое место или, к примеру, соседский рояль?»

Однажды папа рассказывал мне про квантовую физику, и я вполне мог себе такое представить.

— Реальность — метаморфоза [16]. Она многогранна! — воодушевлённо говорил папа. — Всё, что мы видим вокруг себя, на самом деле не существует. Парадокс.

Я свято верил своему папе — заведующему психоневрологическим диспансером.

Потом я думал про то, что не подготовился к контрольной по математике и завтра наверняка схвачу двойку. Потом немножко про то, что поссорился с лучшим другом Валей Амфитеатровым. Немножко — потому что думать про это было ещё неприятнее, чем про контрольную. И ведь, главное из-за пустяка поссорились! Зато на всю жизнь. Из-за овсяной каши. Нам её в столовой давали на обед. А Валя возьми да и переверни эту кашу прямо мне на колени — все брюки угваздал! Прямо на глазах у Нинель — она стояла в очереди за беляшами и всё видела. Понятное дело, у Вали это нечаянно получилось, не нарочно, но хохотать-то при этом во всё горло зачем? И пальцем в меня тыкать? При Нинель! Никогда ему этого не прощу. Я его рюкзаком огрел, чтобы не ржал, как конь, и пошёл в класс. И не разговаривал с ним больше, хотя мы сидим за одной партой.

Потом я запретил себе думать про Валю и начал думать про овец. Вернее, их считать. Одна овца, две овцы, три овцы, четыре овцы…

Овцы у меня жирненькие такие, кучерявые, с мягкими розовыми ушами и печальными мордами. Идут гуськом потихонечку, грустят о чём-то своём, вечном — овечьем… Сто восемьдесят шесть овец, сто восемьдесят семь овец… Одна мне говорит:

— Что, Костик, не спится тебе? Измучился?

— Не спится, — отвечаю. — Измучился.

— Это, значит, совесть у тебя нечистая. Те, у кого совесть чистая, спят давно, — и показывает язык. Мне так обидно стало, прямо до слёз! Бросил я их считать, неблагодарных, и вспомнил опять про контрольную. Аж в боку закололо. А потом снова про Валю, а потом про Нинель — какой-то замкнутый круг!

Что ж это за жизнь у меня такая трагическая? Я ведь мальчик самый обыкновенный, не Лжедмитрий какой-нибудь или, к примеру, Маугли, брошенный в джунглях. Я же Костя Косточкин, живу по прописке, с мамой, с папой, законов не нарушаю. Что поведение у меня неудовлетворительное — это да, я этого не отрицаю. Но разве я заслужил такие душевные муки только лишь потому, что бегаю по коридорам на переменах? Эх, тяжёлая всё-таки жизнь у современных мальчиков! Или я один такой?

С некоторых пор мне всё чаще кажется, что я один такой. Исключительный, непохожий на всех. И душевная организация у меня гораздо тоньше, чем у сверстников. Это папа маме так сказал, когда думал, что я не слышу. А я за дверью стоял и всё слышал.

И за что мне такое наказание — быть не таким, как все? Вот вырасту и обязательно стану такой, как все! Женюсь, буду ходить на работу, а по вечерам стану читать газету или смотреть телевизор. И никаких тебе нервотрепок, и никаких катаклизмов с неурядицами в школе.

И никаких Валей Амфитеатровых, которые над лучшими друзьями насмехаются. У меня вообще друзей не будет, когда вырасту. Будут мама, папа, Бабака и жена. Вот только вырасти бы поскорее!

Только я так подумал, слышу какое-то жужжание над головой. Такое настырненькое жужжание. Муха, что ли, весенняя проснулась? Вот наглая, думаю! Человек и так не может уснуть, а они разжужжались тут! Изловчился я, хвать эту муху — и поймал!

К уху поднёс — жужжит. Кулаком потряс — жужжит. Только уже не настырно, а жалобно, плаксиво так, вроде плачет.

Открыл я ладошку и говорю:

— Лети отсюда, чего уж там!

А она мне отвечает мужским голосом:

— Какой ты добрый, мальчик! Спасибо тебе, добрый мальчик!

Пригляделся я к мухе повнимательнее, а это и не муха вовсе, а фея с крылышками. Точнее, фей. Бородка у него клинышком, штанишки на подтяжках и пузико, как у соседа из двадцатой квартиры, дяди Коли Расторгуева. И вообще он на дядю Колю чем-то неуловимо похож.

— За что «спасибо»? — спрашиваю.

— Как же! Ты меня пожалел — не убил газетой по голове.

— Вот чудак человек! Зачем мне тебя убивать?

— Не скажи. Знаешь, сколько нашего брата гибнет под мухобойками! В три раза больше, чем в ДТП ежедневно.

— Ничего себе!

— А ты думал! — говорит фей и одёргивает на себе зелёненький камзол.

— Выходит, вашему брату живётся ещё хуже, чем нашему — мальчикам необыкновенным?

— Сравнил тоже! Да нам знаешь как по жизни трудно идти? Просто словами не передать, с чем ежечасно приходится сталкиваться!

— Серьёзно? — Я усаживаюсь в постели поудобнее.

— А то! Жизнь пройти — не поле перейти.

— И не говори, — понимающе вздыхаю я. — Вот и я взрослым скорее мечтаю стать.

— Взрослым? — удивился фей. — Зачем?

— Ну как, — усмехаюсь я на его непонятливость, — во-первых, в школу ходить не надо, во-вторых, квартира своя собственная, а не просто комната. Хочешь — на обоях рисуй, хочешь — хоть всю мебель залепи наклейками, никто не будет возражать. Кушать всё что угодно можно. От курицы — только лапки, из любительской колбасы выковыривать жир и Бабаке отдавать. Да хоть сплошными конфетами питайся целый день — никто не осудит! И потом жена.

— А что жена?

— Ну как же? — Я отчего-то смущаюсь. — Жена — это же самый лучший друг, причём не на выходных и не на переменках в школе, а круглосуточно! С ней и в кино, и в тир, и на американские горки, и школу вместе можно прогуливать. И в футбол погонять, и хоккей по телику вместе посмотреть, поболеть за одну команду. Или, например, в отпуск на море, на целых три месяца сразу, представляешь! С родителями же не так. Родители же для того и придуманы, чтобы нас в правах ущемлять и контролировать во всём. А жена — наоборот, лучший друг человека, понимаешь?

Фей пожимает плечами.

— Вот ты, — говорю, — ты женат?

— Нет. Нам по роду службы не полагается. Да и потом, ты знаешь, я этих фей недолюбливаю. Задаваки они.

— Бывает, — вздыхаю. — А вот я мечтаю на Нинель Колготковой жениться. Она тоже иногда бывает задавакой, но в большинстве случаев хороший человек. Надёжный.

— Да нет ничего проще! — вдруг говорит фей. — Закрывай глаза, сейчас мы быстро это дело организуем!