Алтайские сказки - Гарф Анна Львовна. Страница 23

А кайчи-песельники горловым суровым голосом петь не устают, о былых временах, былых героев величают, об Алып-манаше они поют: «Никто в беге, бывало, не обгонит его, никто в борьбе, бывало, не осмит его. Ак-кобен — волк, бы-

вало, у Алып-манаша-богатыря никогда лошади угнать не мог…»

Эти песни слушая, Тас-таракай ещё ниже голову опустил. Он мяса жирного не ест, сала тёплого не пьёт, курута копчёного не пробует, мягкой араки не отведывает.

Милая Кюмюжек-аару в бе-чом шестигранном аиле сидит. Волосы её, как жемчуг, поседевшие, сиянием серебристым юное лицо озаряют. Её длинные волосы шесть женщин в шесть кос заплетают, красоту невесты песней красивой славят.

Тас-таракай тихо дверь отворил и, стоя на пороге, протяжно-жалобно запел:

Жемчужные косы

В два ряда заплетаешь, Кюмюжек-аару.

Молодого друга

Давно ль ты нашла, Кюмюжек-аару?

Со слезами, чуть слышно, она ответила:

В два ряда косы Не я плету. Друга милого Не я покинула…

Ак-кобен услыхал эти песни, вошёл в белый аил, закричал:

— Голову я твою, Тас-таракай, отрежу, к ногам приставлю, ноги оторву, к голове положу! Уходи, пока цел.

Схватил Тас-таракая за шиворот и перебросил через семь гор, за семь морей. Но поднятая рука Ак-кобена ещё не опустилась, а Тас-таракай уже опять здесь, снова он свою песнь густым голосом ведёт:

Из казапа с семью ушками Ак-кобен будет есть,

На постели с шестью полостялш Ак-кобен будет почивать. Из любимой чашки Алып-манашу чая не пить. На белой постели Алып-манашу места нет.

Кюмюжек-аару ответила:

Из золотого казана Буду добрых людей кормить. Белая постель с шестью полостями Для Алып-манаша постлана.

Оттолкнув женщин, Кюмюжек-аару встала, выпрямилась. Её волосы рассыпались, вниз потекли, как жемчужные струи, как светлая вода, лицо заалело, как лесной весенний цветок-огонёк. Тас-таракай спрашивает:

Если бело-серый копь жив,

Что будет? Если Алып-маиаш жив. Что случится?

Кюмюжек-аару, глаз не смея поднять, отвечает:

Бело-серому коню Золотую шерсть приглажу. Алып-манаша милого Обниму и поцелую…

Тас-таракай рваную шубёнку с плеч сбросил, плечи распрямил, и вот, рядом с Чистой жемчужиной, сам Алып-манаш-богатырь встал.

Ак-кобен посерел от злости, обернулся серым журавлём и улетел.

Альш-манаш пустил ему вслед быструю стрелу. Стрела не убила журавля, только по темени его скользнула и след там свой навсегда оставила.

Алып-манаш злобного Ак-каана победил, Эрке-каракчи-разбойницу наказал, хитрого Ак-кобена перехитрил. Теперь со всего Алтая людей на праздник созвал. Все враждующие племева Алтая помирил, всех в один большой народ собрал.

Вечно в песнях живи, светлый богатырь мой, память о твоих подвигах людей радует, надежду в слабые сердца вселяет, отвагу сильным даёт.

ДЬЕЛЬБЕГЕН И БОГАТЫРЬ САРТАК-ЛАЙ

Давным-давно кочевал по Алтаю на синем быке Дьельбеген-людоед. У Дьельбегена семь голов, семь глоток, четырнадцать глаз. От него ни малому, ни старому не скрыться, из его рук ни силачу, ни герою не спастись.

Как одолеть Дьельбегена, люди не знали. И каждое утро, когда солнце, опираясь на вершины гор, всходило на небо, люди молились:

— Великое солнце, помоги нам, погибаем…

И вот однажды стало солнце снижаться, к земле приближаться, чтобы людоеда сжсчь. От солнечного жара деревья побуре-

ли, травы сгорели, реки и моря высохли. Звери задыхались на бегу, птицы вспыхивали на лету,

И снова взмолились люди:

— О, могучее солнце, пощади нас, горим!

Поднялось солнце на своё прежнее место и пошло по дну неба своей прежней дорогой.

А Дьельбеген семь ртов разинул, семью глотками захохотал:

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Теперь я ни одного человека на земле не оставлю, всех съем!

Весь день охотился, а вечером расседлал синего быка, положил седло на землю, опустил на него семь голов и захрапел. От этого храпа горы опускались, долины вздымались, звёзды с неба сыпались.

И когда луна взошла, люди на колени пали, луне взмолились:

— Белая луна, помоги нам, погибаем…

И вот луна стала снижаться, к земле приближаться, чтобы людоеда заморозить. Затрещали от лунного холода кусты и травы, лопнули стволы деревьев, обледенели вершины гор, льдом покрылись моря и реки. Звери падали на бегу, птицы застывали на лету.

Заплакали люди:

— О, луна, пощади нас, замерзаем!

Поднялась луна на своё прежнее место и пошла по дну неба своей прежней дорогой.

Пробилась из-под земли трава, однако не такая большая, как прежде была, выросли деревья, но не такие, как прежде, могучие. Зато Дьельбеген словно помолодел. Ещё свирепее он па людей охотился.

Горевали люди. Ни солнце, ни луна им помочь не сумели,

— Что делать? Где помощи искать?

Но тут из дальней степи вернулся с охоты на родной Алтай Сартак-пай-богатырь. Он мчался верхом на седогривом коне. Его охотничьи сумпны были полны добычей.

Сбросил он на землю эти тяжёлые сумины и молвил:

^ Эй, люди, если ни луна, ни солнце нам не помогли, мы сами себе поможем!

Хлестнул коня и схватил на скаку Дьельбегена за широкий лисий воротник. Но Дьельбеген уцепился за ствол тысячелетней пихты. Никак его от ствола не оторвёхпь. Синий бык мычал, как сто быков мычат, и ревел, как сто водопадов ревут. Сартак-най одной рукой приподнял быка и перебросил за семь гор, за семь морей. А другой рукой выдернул тысячелетнюю пихту из земли и зашвырнул её вместе с людоедом на луну.

Вот с тех пор не может луна от земли далеко уйти. Хочет Дьельбеген спрыгнуть на землю, чтобы повоевать с Сартак-паем, да никак не отважится.

Посмотри на луну. Видишь, какие ямы понаделал Дьельбеген своей пихтой. Он и сейчас на луне сидит, спрыгнуть на землю не смеет.

САРТАК-ПАЙ*

На Алтае, в устье реки Ини, жпл богатырь Сартак-пай. Коса у него до земли, брови — точно густой кустарник. Мускулы твёрдые, как нарост на берёзе, хоть чашки из них режь.

Когда он охотился, егцё ни одной птице не довелось над его головой пролететь. Он стрелял без промаха.

Быстро бегущих оленей, осторожную кабаргу бил метко. На медведя, на барса он ходил один, крепко держа в руке свою трёхпудовую пику с девятигранным наконечником.

Не пустовали его охотничьи мешки-арчимаки, к седлу всегда была приторочена свежая дичь.

Сын Сартак-пая, Адучй-мерген, издалека услыхав мерный топот чёрного иноходца, выбегал встречать отца.

Жена сына, сноха Оймок, готовила старику восемнадцать разных блюд из дичи, девять различных напитков из молока.

Но не был счастлив, не был весел прославленный богатырь Сартак-пай. Днём и ночью слышал он плач зажатых горами алтайских рек. Напрасно бросались с камня на камень бурные воды, не было им пути к морю. Горько стало Сартак-паю слушать их немолчный стон. И задумал старик пробить алтайским рекам дорогу к Ледовитому океану.

Позвал он своего сына:

— Ты, сынок, иди к Белухе-горе, поищи пути-дороги для Катуни-реки. Сам я отправлюсь на восток к озеру Юлуколь.

Приехал Сартак-пай к озеру, спешился, коня стреножил, в траву пустил, сам на левое колено пал, указательным пальцем правой руки тронул берег Юлуколя, и следом за его пальцем потекла река Чулушман. С весёлой песней устремились к ней все попутные ручейки и речки, все звонкие ключи.

Но сквозь этот радостный звон услыхал Сартак-пай плач воды в горах Кош-Агача. Он протянул левую руку и указательным пальцем левой руки провёл по горам русло для реки Башкаус.

Засмеялась река, убегая с Кош-Агача, засмеялся вместе с водой и старик Сартак-пай:

— Оказывается, левой рукой я тоже работать умею! Однако негоже такое дело левой рукой творить.

Он повернул реку Башкаус к холмам Кокбаша и тоже влил её в реку Чулушман.

— Теперь ты, Чулушман, будешь водой мелких ручьёв напоена,— сказал Сартак-пай и правой рукой повё.л воды Чулушман-реки вниз, к Артыбашу.