Солдатские сказки - Дорофеев Александр. Страница 3
— Возьми, служивый, — пригодятся. Это такие карты, что никогда в проигрыше не останешься.
Ну, солдат и тем доволен — поблагодарил старичка и дальше своей дорогой к дому.
Долго ли, коротко ли, а приходит в царскую столицу. Бродит там-сям и диву даётся — так тихо вокруг, ни слова, ни смеха… Даже в трактире мирно и покойно, как на погосте, — ни гу-гу!
Остановил посреди улицы старушку и спрашивает:
— Что это, бабуля, уж не беда ли в нашем царстве-государстве?
— Эх, служивый, — шепчет старушка, — Давненько ты, видно, не был в наших краях. Прикачнулся к царской дочери, к Марфе-царевне, подлый дух нечистый. Каждую ночь мучает. Уж царь-батюшка и знахарей, и колдунов-ведунов призывал, да никто не избавил сердечную от налётного беса…
«Эка! — думает солдат, — Всякого навидался на службе-то — и чёрта, и дьявола, и сатану, и бесов без счёта! Выручу, пожалуй, царевну. Зачтётся мне на том свете!»
Ну, почистил шинель от дорожной пыли, пуговицы мелом надраил, ранец за спину и — прямо во дворец. Как дознались слуги, какое у солдата дело, подхватили под руки и привели к царю-батюшке.
А на того горько поглядеть — еле сидит на троне, слёзы отирает, то с правого глаза шёлковым платочком, то с левого.
— Здг-а-ав-ствуй, служба, — говорит, сморкаясь. — Зачем пожаловал?
— Здравия желаю, ваше величество. Слышал я, будто Марфа-царевна расхворалась, — так берусь вылечить!
Ох, и обрадовался царь:
— Сделай милость, братец, услужи! Коли поможешь, бери мою дочь в жёны, да ещё, как водится, полгосударства на закуску.
— Рад стараться! — говорит солдат. — Да прикажите, чтобы выдали мне для дела всё, что потребуется.
— Будь спокоен! — обещает царь.
В тот же вечер доставили солдату его заказ — меру свинцовых пуль, меру грецких орехов, железный налобник и чугунного болвана, подобного человеку, с руками и ногами на злющих пружинах.
Обошёл солдат все дворцовые палаты, да крепко-накрепко окна-двери запер.
Одну лишь оставил открытой — в спальню Марфы-царевны.
Перед дверью разместил столик, обитый зелёным сукном, — на таких обычно в карты режутся. Свечи зажёг, и дарёную старичком игральную колоду так выложил, чтобы сразу в глаза бросалась. Налобник пристегнул. Да чугунного болвана в самый тёмный угол поставил — ну, вылитый дядька, ротный командир.
В один карман себе насыпал свинцовых пуль, в другой — орехов грецких.
Только управился, как слышит — ломится какая-то тварь во все двери. Мечется туда-сюда, будто летучая мышь. У входа в спальню брякнулась об пол и встала на ноги в облике человека. Конечно, так себе облик, дрянное обличье! Того и гляди, выпрет какая-нибудь бесстыжая бесовская харя.
Солдат саблю наголо.
— Кто идёт?!
— Свои, — лукавит бес, — Я придворный государский! Пропусти, служивый!
— Не велено, — говорит солдат, — Нечистая сила тут не в почёте!
Достал орешки из кармана и пощёлкивает. Так заманчиво, что и бес не стерпел:
— Послушай, казённая твоя душа, дай-ка и мне похрумкать.
— Ну, так и быть, — протягивает солдат пригоршню пуль.
Бес полную пасть набил и ну, — грызть! Треск да хруст по всему дворцу! Пулям-то что? А вот клыки бесовские сыплются в стороны, точно скорлупа.
Солдат меж тем дюжину орехов, словно семечки, налузгал.
— Крепки у тебя зубы! — дивится бес.
— Да что там! — усмехается солдат. — Давно уж притупил на службе сухариками, а в молодые годы таким зубастым был — не тебе ровня!
Обидно бесу, а возразить нечего. Вот и думает, как бы солдата облапошить да унизить, чтобы знал, кто тут главный.
И вдруг видит — карты игральные! Ну, карты для всякого беса — отрада, в карты бес любого надует. Вот он и говорит:
— Что ли перекинемся, служивый!
— А на какой интерес? — спрашивает солдат.
— Знамо дело — на деньги!
— Эх, бес, орехов ты, бес, объелся!? — вскричал солдат. — Откуда у меня деньги, если жалованье — три медных копейки? Только, считай, — в баню сходить, бороду побрить да ваксу купить! Играем на щелчки…
— Ну, коли такой бедный, пусть на щелчки, — согласился бес, — Да, чтоб не пятиться!
Сели играть. Бес, знамо дело, — дух нечистый. И на руку, понятно, нечист — всё мухлюет, карты гнёт, подтасовывает. То и дело пять тузов у него!
Солдат, хоть и видит все проделки, а помалкивает. Более того — поддаётся.
Уже десять щелчков задолжал бесу. А тот руки потирает, персты разминает.
— Проверим, каков у тебя лоб! Не расколется ли, будто орешек…
— Эх, проклятый, — вздохнул солдат и голову подставил.
Бес рад стараться. Такие щелканы отвешивает, — душу бы вышиб, кабы не железный налобник! А ему-то что — гудит, точно колокол. Зато бес все когти обломал, пальцы расплющил. Трясёт кистями — вот-вот улетит.
— Отыграться надо! — крякнул солдат. — Шутки шутками, а теперь всерьёз!
Сели снова за стол, и дело наладилось по-другому. Чертовски не везёт бесу. Как ни ловчит, а всё не та карта. В миг проиграл десять щелчков.
— Готовься! — говорит солдат. — У меня каждый палец, как дубинка, а большой — крепче булавы!
Струсил бес, аж побледнел:
— Ты, служивый, не во всю силу! Не особенно-то старайся! А лучше возьми деньгами!
— На что мне деньги твои нечистые, — усмехается солдат. — Играли на щелчки, вот и расплачивайся! Хотя, признаюсь, сердоболен я — сердце у меня жалостливое. Тут в уголке, знаешь ли, мой дядька-ротный отдыхает — рука у него лёгкая, старческая — он тебя не обидит…
Подвёл беса к чугунному болвану, оттянул злющую пружину. Ну, «ротный» огрел со всего маха, как молотком, так что бес — кубарем покатился.
— Э, нет! — говорит солдат, — Был уговор не пятиться.
Приволок беса обратно. Оттянул пружину до упора. Да так угостил чугунным кулаком, будто кувалдой. Еле очухался бес, и бежать без оглядки.
А солдат кричит вслед:
— Куда, окаянный? Ещё восемь щелчков!
Да, известно, не просто бесов отвадить. Следующей ночью налетел во дворец другой.
— Я, — говорит, — кум того, вчерашнего! Любопытствую, отчего у него звон в голове?
Ну, поболтали о том, о сём. Сели в карты играть. Досталось и куму по первое число, узнал, откуда звон, — еле ноги унёс.
Однако племя бесовское настырное! Не унимаются бесы. Тринадцать дней прошло, как солдат на пост заступил, и каждую ночь учил их, бесов, уму разуму — то в лоб, то по лбу.
Наконец, старый да зловредный бесище, батька всем прочим, решил сам проверить, почему такая заминка. Неужто какой-то солдатёнок бесам жизнь портит?
А солдат-то хитроумен! Заранее велел приготовить рукавицы железные, по пуду каждая, царапку пятизубую, вроде грабель, да три воловьи шкуры. Ну, и поджидает на посту, у спальни Марфы-царевны.
Ровно в полночь, как часы пробили, пожаловал батька-старшой. Тяжело ступает бес, полы гнутся. Оглядел белыми глазами солдата — с головы до ног. Вроде прикидывает, как ловчее сожрать.
— Ох, коротка твоя служба! — прорычал, как пёс. — Выйдешь нынче в отставку! Да не сыщут, куда вышел!
— Цыц, собака! — гаркнул служивый. — Не съешь солдата! Солдат сам собака! Убирайся, окаянный, подобру-поздорову — не то кликну моего дядьку-ротного!
Хитёр солдат, да и старый бес не прост.
— Га, на что мне твой ротный?! Буду с тобой силой мериться — на кулачках! Кто верх возьмёт, тот здесь за главного!
Ну, ладно. Посчитались они, и выпала старшому удача — его первый удар.
Примерился бесище, да как со всего плеча ахнет — точно по лбу — и раз, и другой, и третий…
Хоть и не прост старый бес, да нельзя сказать, что шибко умён. Колотит тугодум в железный налобник, запыхался.
— Экие вы, служивые, твердолобый народ…
— Отдышись, старче, — говорит солдат. — Мой черёд!
И как треснет пудовой рукавицей — завертелся бес волчком, зубы лязгают, глазки пелена застит.
— Эй, сила нечистая! — смеётся солдат. — Нечистые вы охламоны, потому и слабосильные!
— Скалься, скалься! — рявкнул бесище. — Для смеху и поддаюсь! Поглядим, кто в чехарду одолеет.