Искусная в любви - Бэлоу Мэри. Страница 29

«Я никогда не потеряю веру в него, потому что никогда его не разлюблю».

Похоже, даже самая опытная куртизанка временами может проявлять наивность. Старший Бамбер передумал. Он не оправдал ее доверия.

– Ты можешь приказать ей уехать без промедлений, – сказал герцог. – Думаю, сейчас она уже укладывает свои сундуки. Она знает, что игра проиграна. Она поняла, что я узнал ее. Слава Богу, что я не привез с собой Ангелину.

Она хотела поехать со мной, потому что Джейн должна была остаться с нашим малышом, но я могу выносить болтовню нашей сестры только в очень малых дозах. Кроме того, полагаю, Хейуорд сказал свое веское «нет» еще до меня. По какой-то причине, которую я до сих пор не могу разгадать – но определенно это не страх, – Ангелина беспрекословно подчиняется ему.

Но Фердинанд пропустил слова брата мимо ушей.

«Потому что именно он подарил мне его», – сказала она только час назад, когда он спросил, почему она любит «Сосновый бор». Самая известная лондонская куртизанка влюбилась в одного из своих клиентов – и совершила грубую ошибку, поверив, что ее чувство взаимно.

– И куда она пойдет? – спросил он скорее себя, чем брата. – Если она не родственница Бамбера, ей некуда податься.

– Хоть ко всем чертям, меня это не волнует, – высказался Трешем.

Руки Фердинанда еще крепче сжали подоконник.

– Боже, Фердинанд! – воскликнул его брат. – Ты, надеюсь, не воспылал чувствами к этой женщине? Это переходит все границы – мой брат влюбился в шлюху.

Фердинанд сжал подоконник так, словно от этого зависела вся его жизнь.

– Кем бы она ни была, – не поворачиваясь, проговорил он, – пока она находится под этой крышей, она под моим покровительством, Трешем, И никогда больше не употребляй это слово применительно к ней и тем более не называй ее так в лицо, пока остаешься здесь, иначе ответишь за это.

– О Боже! – Это все, что смог произнести герцог Трешем после короткого многозначительного молчания.

Глава 11

Виола тщательно продумала, как одеться к обеду. Она выбрала бледно-голубое шелковое вечернее платье с модно завышенной талией и глубоким вырезом, которое не выглядело ни вызывающим, ни притворно скромным. Это платье похвалила бы даже миссис Клейпол. По просьбе Виолы Ханна гладко причесала ее волосы и уложила их элегантным узлом на затылке.

Она не имела представления, намерены ли братья Дадли обедать дома. Она не знала, как они отнесутся к ее присутствию за столом, ведь они могли даже выгнать ее из столовой. Но она была не из пугливых. Виола не собиралась прятаться в своей комнате. И она не покинет столовую безмолвно, если они захотят избавиться от ее компании за обедом. В конце концов, она все еще жила здесь под предлогом, что это ее имение, и именно они, братья, выступали в роли захватчиков. Доказательства противного пока что не были ей представлены.

Они оба сидели за столом, одетые в черные вечерние костюмы, в белоснежных рубашках и выглядели сыновьями дьявола. При ее появлении они поднялись и поклонились ей.

Итак, они будут обедать втроем. Это была странная игра.

Оба джентльмена были до щепетильности вежливы, стараясь предупредить все ее желания, и избегали тем, которые могли исключить ее из беседы. При других обстоятельствах, подумала Виола, она могла бы приятно провести время. Однако это был скандал – находиться одной с двумя джентльменами, один из которых знает, кто она, точнее, кем была. Невозможно было сказать, знал ли об этом второй, но, без сомнения, скоро узнает.

Позже Виола не могла отчетливо вспомнить, что подавали на обед и сколько было блюд. У нее лишь осталось впечатление, что миссис Уолш превзошла саму себя из почтения к посетившему «Сосновый бор» герцогу. Виоле казалось, что трапеза длилась бесконечно долго, и она поднялась из-за стола, как только сочла это приличным.

– Я оставляю вас, джентльмены, желаю вам приятно провести время за портвейном. Желаю вам спокойной ночи и прошу прощения – у меня немного побаливает голова.

Надеюсь, вам понравилась ваша комната и у вас есть все необходимое, ваша светлость?

– Да, все, – уверил ее Трешем, – благодарю вас, сударыня.

– Мисс Торнхилл. – Лорд Фердинанд Дадли вынул из кармана своего вечернего фрака сложенный листок бумаги. – Будьте любезны, прочтите это, когда у вас будет свободная минута.

Завещание? Но это был только один листок. Завещание графа Бамбера должно было быть толстым документом.

– Конечно. – Она взяла у него из рук сложенную бумагу.

Это не было завещанием, как она обнаружила, войдя в свою комнату. Это не было и письмом. Листок представлял собой своего рода заявление, написанное отчетливым почерком. В нем утверждалось, что, хотя завещание покойного графа Бамбера не должно было копироваться или изучаться теми, кто в нем не упомянут, оно было представлено герцогу Трешему, и он прочел его. В записке сообщалось, что в завещании не упоминались ни «Сосновый бор», ни мисс Виола Торнхилл. Она была подписана герцогом – тем же решительным почерком – и Джорджем Вестингхаусом, поверенным в делах покойного графа Бамбера.

Виола сложила бумагу и долго держала ее на коленях, устремив взгляд в пространство. Он ни за что бы не передумал и не стал откладывать свое решение. Он знал, что его здоровье никуда не годилось. Ему оставалось жить один-два месяца. Он ни за что не забыл бы о своем обещании.

Она не перестанет верить ему – ни за что на свете.

Завещание, должно быть, изменили без его ведома. Но, конечно, у нее не было никаких доказательств этого. Итак, она лишилась «Соснового бора». Как бы это огорчило его, если бы он мог узнать! В этот момент ей было жаль его, как и себя. Виола словно окаменела. Он считал, что она будет обеспечена на всю жизнь. Он был весел, даже счастлив, когда они прощались, – оба знали, что это была их последняя встреча. По щеке Виолы скатилась слеза, и там, где она упала на юбку, образовалось маленькое темное пятнышко.

Герцог Трешем остался только до полудня следующего дня. Ему было интересно увидеть дом, парк и ферму – все, что Фердинанд показал ему утром, – но он стремился поскорее вернуться к своей семье. Малыш приболел, объяснил он, и Джейн нуждалась в его поддержке во время бессонных ночей.

Фердинанд выслушал объяснения брата заинтересованно, но без комментариев. Разве это не обязанность няни – оставаться с заболевшим ребенком? Неужели Трешем позволяет младенцу нарушать свой сон плачем?

Возможно ли, чтобы брак, заключенный четыре года назад по любви, продолжался так же, как и начался? И это у Трешема? Мог ли он быть устойчивым в своей преданности? И оставались ли он и Джейн верны друг другу? Даже сейчас, после того как она родила ему двух сыновей – наследника и, грубо говоря, запасного, Джейн была очень красивой женщиной с сильным характером. А существует ли на свете настоящая долгая супружеская любовь? Тем более в его собственной семье? Но было уже поздно искать ответы на все эти вопросы.

– Мне хотелось поговорить с тобой сегодня утром, Фердинанд, – сказал герцог, когда они стояли около его кареты. – Ты лишен необходимой твердости, когда сталкиваешься с неприятными проблемами. И слишком поддаешься эмоциям. Я мог бы уже сегодня выдворить ее отсюда.

– «Сосновый бор» принадлежит мне, Трешем, – твердо заявил Фердинанд. – И все, связанное с ним, даже его проблемы.

– Прими мой сове! и не позволяй ей оставаться здесь еще на одну ночь, – брат рассмеялся, – но Дадли никогда не прислушивались к советам. Мы увидим тебя в Лондоне до окончания сезона?

– Не знаю, – ответил Фердинанд, – возможно, а может быть, и нет.

– Воистину решительный ответ, – сухо заметил Трешем и сел в экипаж.

Фердинанд помахал брату рукой на прощание и оставался на месте, пока экипаж не скрылся из виду среди деревьев. Затем он повернулся и решительно направился к дому. Пришло время избавиться от захватчицы. Настал момент быть бесчувственным и вести себя, как подобает мужчине, особенно Дадли.