Игра на любовь - Молчанова Ирина Алексеевна. Страница 2

Он дал мне тапки и сказал:

— Это тебе. Поздравляю с Восьмым марта!

Я их взяла и даже не знала, что ответить. Они могли на голову мне налезть, не то что там на ноги.

Антон прошел в коридор, стянул куртку, взглянул на меня и застенчиво пробормотал:

— Ты не смотри, что они больше, это на вырост!

Ну, я подумала-подумала и решила: а ведь он прав. В самом деле, моя нога не всегда будет маленькой.

Я обняла его:

— Это самые лучшие тапки на свете!

Он так обрадовался! И сразу все мне рассказал: как к нему пристали старшие мальчишки, побили, отняли деньги на подарки, и ему пришлось искать что-нибудь очень дешевое, на сумму, которую хулиганы не нашли в потайном кармашке. Антон признался: эти огромные тапки — единственное, на что ему хватило денег. Их продавали с огромной скидкой из-за размера — ни у одного ребенка такого не было.

Я отвела Антона в ванную и дала ему свой спортивный костюм. А потом стырила из каждого маминого букета по веточке и, сложив в новый, упаковала его в красивый блестящий пакетик. Как будто Антон принес. В то утро, когда я ходила в ларек за батоном, старенькая соседка подарила мне мягкого медведя. Вроде как на праздник, ну и просто потому, что я хорошая девочка и частенько помогаю ей нести сумку из магазина. Мама медвежонка еще не видела, поэтому мы с Тошей решили выдать мишку за дополнительный подарок к тапкам.

Пришли наши мамы, а мы как примерные дети сидели на диване, пили гоголь-моголь и смотрели телик.

Тетя Оля такой подзатыльник сыну отвесила, так закричала… Она мне тогда ужасно не понравилась, я ее чуть ли не возненавидела. Моя же мама, когда я посмотрела на нее, мысленно прося о помощи, отвела глаза. Это мне тоже показалось гадким.

«Что ты купил?! Бестолочь!» — кричала тетя Оля. Она выхватила у меня тапки и замахнулась ими на Антона. А я вцепилась в них и разрыдалась.

Все так опешили, кинулись утешать, обнимать и меня, и тапки, что ругать Антона тетя Оля совсем позабыла.

Чуть позже мы вчетвером сидели на диване с миской попкорна, посыпанного сладкой пудрой, пили лимонад и смотрели «Болто». Обе моих ноги были в одной тапке, а ноги Антона — в другой.

И лишь через несколько дней, когда мы возвращались из школы и проходили мимо спуска в метро, Тоша вдруг признался: «Мне не хватало на тапки десяти рублей…»

Я удивилась, спросила, где же он взял деньги?! И тогда он потянул меня за руку в подземный переход. А там остановился возле старика в черных очках, одетого в грязное серое пальто, и положил в баночку из-под майонеза мятую купюру…

Я залпом выпила сок, засунула булку с паштетом в рот и, вздохнув, уставилась на свои чудо-тапки.

Разве могла я расстаться с этими коричневыми собачьими мордами? Конечно, нет! Тогда, год назад, на следующий же день после того, как выбросила тапки, с полпятого утра караулила дворничиху у подъезда — ждала, когда та откроет люк мусоропроводной шахты. Кажется, тетя Люба, та самая дворничиха, очень повеселилась, наблюдая, как я смело прошла по куче мусора и вытащила пакет с тапками из-под всякой мерзости…

Стрелки часов указали на восемь, я нехотя сползла с табуретки и пошла собираться в школу.

Занятия начинаются в полдевятого. Я всегда прихожу минута в минуту, лишь бы не стоять возле кабинета с подругами. Не хочу никого видеть и слышать, дело тут уже не в утренней ненависти. Мое сердце больно, вряд ли излечение будет скорым. В своем внутреннем мирке я, в извечной полосатой майке до колен, тапках-собаках, со спутанными волосами, сижу у окна и слушаю дождь. И мне ничего не хочется — ни-че-го.

Но пока я существую во внешнем мире, приходится быть и другой. Как сейчас. Мама купила мне симпатичную черную узенькую юбку. Вот она как раз на мне. А еще белый свитерок и новенькие сапожки на тонком каблучке. Волосы я всегда убираю в высокий хвост. Мне идет.

Я вышла из дома и двинулась по тихой улочке к школе. Всего-то пять минут ходьбы.

С особым наслаждением давлю желтые листья на мокром асфальте. Будто они повинны в том, что лето закончилось, лето без Него, и наступил сентябрь. Месяц уже хожу в школу, а все никак не свыкнусь…

— Вероника! Подожди меня! — послышалось позади.

Я обернулась.

Наверное, улыбаюсь. Хотя, вполне возможно, и нет. Ко мне бежит одна из моих подруг. Как ее зовут? Не помню. Плевать. У меня их двенадцать, как месяцев в году.

Подруга мне радостно помахала.

— Какая юбочка! — восторженно оглядела меня одноклассница и, шагнув навстречу, подставила щеку.

Я чмокнула ее, затем тоже окинула взглядом с ног до головы, заметила на руке браслет и в тон подружке воскликнула:

— Лапуль, какой классный! Я тоже себе такой хочу!

Девица просияла:

— Ой, он старый уже, мы с маман купили его, когда ездили на ярмарку…

Почему у меня нет пульта, который мог бы убавлять звук?

Я всех зову лапулями, чтобы не запоминать имена. Подружки думают, это прикольно. Что ж, очень может быть. Только почему я выбрала именно это слово? Неужели мне нравится день за днем отбойным молотком вгонять себе в сердце железные колышки? Лапуля — тук — умри, лапуля — тук — умри, лапуля — тук — умри… тук-тук-тук…

У «Карт-бланш» есть старая песня [2] со словами: «Называй меня зайкой, называй меня котенок, называй меня львенок, называй меня слоненок, называй меня, как хочешь, только будь со мною рядом, и я сделаю тебя самой счастливой в награду…» Да. Я могла называть его, как хочу.

Нам с Антоном было по восемь, когда в моду вошли «Лапы», «Лапочки», «Лапушки», «Лапули» и прочие обзывалки звериных конечностей.

Мы с Тошей стояли в очереди за мороженым. Мамы дали нам денег на сахарные трубочки — наши любимые. У нас даже традиция была: есть до хрустящего кончика, а потом меняться. И как такое только в голову взбрело?

Мы ели, и каждый из нас переживал, как бы другой не отъел от кончика больше, чем полагается. А если случалось, что кончик у мороженого был отломан, мы смотрели друг на друга, как будто случилась катастрофа. Я-то еще и разныться могла!

В тот день стояла ужасная духота, мы изнемогали в длинной очереди. От скуки я прислушивалась к глупостям, которые нашептывали друг другу влюбленные, стоящие перед нами. Не помню уже, чего они болтали, но одно слово запало мне в душу.

Девушка передала парню свою сумочку и капризно протянула: «Ла-а-апа, ну подержи-и-и!»

Сама не знаю почему, но мне слово понравилось!

Мороженое мы купили, устроились на скамеечке в парке, съели до хрустящих кончиков, потом обменялись — все как обычно. Антон всегда ел быстрее меня, уж как в себя ни запихивала, он меня опережал. А потом сидел и тыкался губами в кончик, поджидая, когда я закончу, или водил им у меня перед глазами, издавая такой звук: «Вжи-и-и… зи-и-и-и… жы-ы-ы», типа, машинка.

На следующий день мы снова гуляли в том парке, и когда Антон предложил: «По мороженому?» — я спросила:

— Слушай, а можно я буду тебя Лапочкой называть?

Он удивился, ресницами похлопал и с большим сомнением пробормотал:

— Ну если тебе хочется…

Так и решили.

Мы подошли к тележке с мороженым, и я громко, во всеуслышание, спросила, обращаясь к Антону:

— Лапочка, ты какую трубочку будешь, с клубничной начинкой или обычную?

Глава 2

Красная коробочка

Вокруг журнального столика, заваленного фотоальбомами, на мягких диванах сидели мои двенадцать месяцев.

Девичник. Этим все сказано.

— Зырьте-зырьете, — взвизгнула девушка в бело-синем шелковом шарфике, — я случайно засняла Леху Петрова, когда фоткала наш школьный холл!

Раздался протяжный вздох, и со всех сторон посыпалось:

— Какой классненький!

— Бо-оже, я его люблю!

— Аполлон, просто Аполлон!

— А что у него в руках? Тетрадочка, ми-и-ило!

— Ой, ну разве не дурашка?! Сладенький!