Игра на любовь - Молчанова Ирина Алексеевна. Страница 3

— Такие глазки хорошенькие!

— Так бы и съела!

— А у него аппетитная попка!

— Да у него все супер!

Я тоже из вежливости посмотрела на Аполлона Петрова. Галдеж стих.

Все ждали, пока я скажу свое весомое слово.

— Ну ничего так. Славный!

Не люблю брюнетов, особенно с такими здоровенными губищами. Ну да ладно, пусть подружки порадуются. Не говорить же — Петров их мне что шел что ехал. Мне вообще на всех парней плевать, кроме одного. Но об этом никто не знает.

Люди глупо устроены. Когда тебе кто-то позарез нужен, тот же Аполлон Петров, ведь никогда не обратит внимания. Но как только становится плевать, или не становится, а всегда было плевать, Аполлон тут как тут, вьется точно собачонка у ног и жаждет любви.

Пнуть бы эту мерзкую собачонку под брюхо, чтоб взвыла.

Мне охота зевать, фотки навевают скуку, все эти «я случайно засняла самого красивого парня школы» кажутся мне полной нелепостью.

Наверное, никогда не смогу понять, зачем подруги врут друг другу? Тут все свои, почему бы просто не сказать, что сделала вид, будто снимает школьный холл, специально чтобы заснять Петрова, а потом перемыть ему косточки на очередном девичнике? Зачем все эти сложности, ужимки, утайки, догадайки? Тьфу.

Может, я на многие вещи смотрю иначе, потому что всю жизнь дружила с мальчиком?

Я взяла фотку плохого качества, сделанную с телефона, и спросила:

— Хотите, нащелкаю вам этого Петрова вблизи, на хороший фотоаппарат?

Возникла пауза. Подружки нерешительно переглянулись.

— А ты сможешь?

— Как ты это сделаешь?

— Реально? Не шутишь?

— Ты че, к нему просто подойдешь, что ли?

— Да он не согласится, пошлет куда подальше!

— Фига се!

— А что, сделай, будет круто!

— Да-а, Вероник, ну ты смелая!

— Ну чума-а!

— Пусть сфоткает!

Каждая боялась признаться, как балдеет от Петрова… Впрочем, все мы чего-то боимся. Если чьи-то страхи не похожи на твои, это не значит, что к ним нужно относиться пренебрежительно.

Хозяйка квартиры убежала куда-то и вернулась с длинной сосиской разноцветной кукурузы, которую высыпала в огромную хрустальную миску, стоящую посреди журнального столика. Девчонки синхронно протянули к ней руки.

— Вероника, а ты чего не берешь? — изумилась радушная хозяйка.

— Не люблю кукурузу, — солгала я.

На самом деле я люблю ее больше всего на свете. Только от одного вида кукурузы мне хочется плакать. Я стараюсь на нее даже не смотреть, потому что боюсь не сдержаться. Вот они — мои страхи.

После школы мы с Антоном частенько ходили к нашему дереву. У нас с ним было много «нашего», принадлежащего только ему и мне.

Уроки в третьем классе заканчивались совсем рано, мы закидывали рюкзаки по домам, покупали в ларьке возле парка по длинной сосиске разноцветных кукурузных шариков и бежали к нашему дереву — конскому каштану — самому огромному на длинной аллее.

Мы забирались на удобные толстые ветки, усаживались как в креслах и открывали пакеты с кукурузой.

Кресло Антона было почти на самой макушке дерева, а мое немного пониже. Иногда он разрешал мне посидеть на своем. Оттуда открывался вид на весь парк. Даже дух захватывало.

Болтали о всякой чепухе, ели кукурузу, срывали каштаны. И никогда нам не бывало скучно! Особенно мы любили кидать кукурузные шарики друг другу в рот. Поскольку я сидела ниже, я подкидывала свои шарики вверх, а Антон скидывал мне свои вниз. Для нас поймать все до одной кукурузины было сродни выигранным Олимпийским играм. Такая радость, просто не описать. Я не очень хорошо кидала, Антон метче, так что мне чаще его удавалось не уронить ни одного шарика. Тоша не обижался. Удивительно, конечно, мальчишки всегда рвутся к победам, пытаются доказать, что они лучше, сильнее, смелее, ловчее. А он — нет. Может, потому, что у нас не было отцов и он, в бабьем царстве, чувствовал себя в ответе за меня? Ведь не станет тот, кто покровительствует тебе, показывать свои обиды.

Он один заменил мне всех недостающих членов семьи. Благодаря ему я никогда не чувствовала себя неполноценной, ущербной. Для счастья у меня было абсолютно все, даже больше.

Однажды после уроков мы пришли в парк, забрались на наше дерево, распаковали кукурузу. Я бы ни о чем и не догадалась, но Антон совсем не умеет скрывать, когда задумал нечто особенное.

В такие моменты его каре-зеленые глаза сияют, делаются хитрыми-хитрыми. Тетя Оля всегда говорила, что зеленые крапинки — это лукавые огоньки, которые выдают его с потрохами.

И когда Антон предложил мне закрыть глаза, как перед любым сюрпризом, я даже испугалась, думала, он кинет на меня жабу или червяка. Нет, такого никогда не случалось, но я видела, другие мальчики из нашего класса частенько издевались над девочками.

Глаза я все-таки закрыла, но когда почувствовала прикосновение к моему носу чего-то холодного и твердого, распахнула их и завизжала.

Антон аж сам вскрикнул от неожиданности. На его палец была намотана нитка, спускающаяся до моего носа, а на нем, прямо на кончике, в осеннем солнце блестело кольцо.

— Это тебе! — с гордостью сказал Антон и скинул мне красную велюровую коробочку, в каких наши мамы хранят свои украшения.

Я сняла с носа золотое колечко и оторвала нитку. Оно было гладким, с пятью маленькими камушками. А на внутренней стороне гравировка: «Ближе тебя нет никого».

— Как про нас, правда? — весело спросил Антон.

Подарок меня поразил и напугал.

— Откуда это у тебя?! — воскликнула я. Подумала, что он мог украсть, как тогда — десять рублей у слепого нищего.

Тоша хитро разулыбался:

— Нашел! Прямо в этой красной коробочке, вместе с ценником. Представляешь?!

И он рассказал, как, возвращаясь от меня вечером, решил обойти дом, не заметил красно-белого ограждения и провалился в огромную яму в асфальте. А там, увязнув в грязной воде по пояс, на одной из стенок между кусками глины обнаружил застрявшую коробочку.

Мне стало стыдно. Антон, может, и выдумщик, но не лгун.

Кольцо не подошло мне ни на один палец, оказалось слишком большим, и я повесила его на цепочку, к золотому крестику, чтобы никогда не снимать.

Не вышло.

И опять утро нового дня, моя полосатая майка, бодрая мама, апельсиновый сок, бутерброд с паштетом, ненависть.

Сегодня мне приснился Антон. Как будто мы помирились. Мне это снится каждую ночь, не очень оригинально. И чего удивляться, что я начинаю свой день вовсе не с улыбки.

— Дорогая, я не смогу сегодня прийти на собрание, — крикнула из прихожей мама.

— Ну и ладно, — буркнула я.

— Прости-прости, ничего не успеваю, — затараторила она, подбегая к стойке и хватая чашку с кофе. Одной рукой мама второпях помассировала мне шею, а другой напоила себя из фарфоровой кружки черной ароматной жижей. — Все, побежала! Все-все, будь умницей!

— И ты, и ты, — пожелала я.

Моя мама настоящая юла, она даже когда на диване смотрит телик, постоянно качает ногой, то одной, то другой. В крайнем случае, шевелит пальцами. Тетя Оля от нее не отстает. Они как две запряженные в одни сани лошадки, скачут-скачут-скачут куда-то…

Вчера обе вернулись подшофе, видела из окна, как они сидели на скамейке и курили. Мама, когда трезва, никогда не курит.

Кажется, у них появились ухажеры. Раньше мне было как-то безразлично, хоть десять! Я все время проводила с Антоном, даже планировала выдать маму замуж, чтоб та не скучала. А теперь вот обидно стало. Типа, а как же я? Самой противно. Раз мне плохо, теперь всем должно быть не лучше?

Мама, несомненно, заслуживает самого хорошего. Она всю жизнь только обо мне и думала, деньги зарабатывала, заботилась, мужчин домой не таскала. А я веду себя как кусок непечатного слова.

Наверное, всем детям, которые у своих родителей в единственном экземпляре, достается лишка эгоизма. Всем, кроме Антона. Он совсем не избалован, даже не знаю, как это получилось. Мы ведь все время были вместе, как две сосиски в одной упаковке. Когда я успела испортиться?