Страдать, чтобы простить - Донован Ребекка. Страница 55

Сняв рубашку, я бросил ее в угол, выложил содержимое карманов шорт на ночной столик рядом с телефоном, скинул туфли и отправился в ванную почистить зубы.

Когда я вернулся, то увидел, что загорелся экран телефона. Я взял телефон и с удивлением прочел:

Потом уже наступило, да?

— и сосредоточенно всмотрелся в цифры незнакомого калифорнийского номера. Может, кто из парней дал мой телефон?

А затем я понял, что знаю этот номер.

Потом уже наступило. Ты где?

— написал я и стал ждать ответа. И вот экран снова ожил:

Возле твоей комнаты.

Я приподнял занавеску и увидел за раздвижными стеклянными дверями Эмму.

— Привет, — сказала я, когда он открыл дверь; мой пульс был, наверное, не меньше тысячи ударов в минуту.

Последние полтора часа я твердила себе, что это плохая идея, но ноги сами принесли меня с пляжа сюда в патио. И когда он зажег свет, я отправила ему сообщение. Хотя отлично понимала, что просто не переживу, если он вдруг окажется в комнате с другой.

— Привет. — Эван встретил меня своей умопомрачительной ухмылкой. — А что ты тут делаешь?

— Хм… Ничего.

— Неужели ты заблудилась? — рассмеялся Эван.

— Вроде того, — сказала я.

— Может, зайдешь внутрь? — предложил он, и я оторвала глаза от пола, стараясь не смотреть на его обнаженный торс. Сердце предательски подпрыгнуло, лицо залилось краской. — Но тебя никто не неволит.

— Конечно, — наконец пробормотала я, поспешно отводя глаза, чтобы не видеть его мускулистую грудь и впалый живот.

Я сделала глубокий вдох и шагнула в комнату. Эван задвинул дверь и опустил занавеску. Нервно оглядев комнату, я попыталась собраться с духом, чтобы выложить ему все, что полтора часа крутилось в голове, пока я бродила по пляжу.

Она вела себя слишком нервозно. Но это была очаровательная нервозность. Я понятия не имел, почему она оказалась в моей комнате, но у меня не было ни малейшего желания ее выставлять. Цветок больше не украшал прическу, и волосы спутанными кудряшками обрамляли лицо. К босым ногам прилип песок. Ее глаза рассеянно блуждали по комнате, она явно избегала моего взгляда.

— Эмма?

Она повернулась ко мне, неохотно подняла голову и снова потупилась. Я с трудом сдерживал смех, ее поведение было страшно забавным.

— Ты что, пьяная?

— Немножко, — застенчиво призналась она. — А ты?

— Немножко, — повторил я. И точно, текила свое дело сделала.

— Это хорошо, — сказала она, покусывая пухлую нижнюю губу, от которой я не мог отвести глаз.

— Интересно почему?

— Так будет гораздо легче. — Она почему-то говорила загадками.

Похоже, мне клещами придется вытягивать из нее внятный ответ. Я собрался с духом, понимая, что сейчас должен запастись терпением.

— Что — легче?

— А можно… ммм… выключить свет?

Своим вопросом она явно застала меня врасплох.

— Думаю, да, — смущенно ответил я. — Но тогда нам придется стоять в темноте.

Я вдруг почувствовала себя до ужаса жалкой. Интересно, и как я собираюсь с ним разговаривать, не глядя на него?! А ведь я не смогу на него смотреть, если он не наденет рубашку.

Однако Эван не дал мне возможности передумать или хотя бы попросить его одеться, что было бы еще более нелепо, поскольку выдвинул компромиссное предложение:

— Мы можем посидеть на кровати… в темноте… если хочешь… Итак, Эмма, зачем ты пришла?

Я вдруг стала задыхаться. Я кивнула и, не ответив на его вопрос, направилась к кровати. Мысли путались, я не могла составить элементарной фразы и, казалось, вот-вот потеряю сознание, а тогда все мои моральные мучения будут напрасны.

Я плюхнулась на кровать и стала ждать, когда Эван выключит свет.

Я выключил свет, а когда, к своему удивлению, обнаружил, что она уже лежит на кровати, осторожно пристроился с краю. Она лежала не шевелясь, ее голова на подушке была на расстоянии вытянутой руки от меня. В темноте я не видел ее лица, но слышал ее тяжелое прерывистое дыхание. Похоже, она была здорово на взводе и в ее мозгу шла напряженная работа по выработке плана дальнейших действий.

— Ну что, так лучше? — шепотом спросил я.

— Да, — поспешно сказала Эмма.

Через некоторое время мои глаза привыкли к темноте, я видел ее силуэт в призрачном свете луны.

Эмма лежала на спине и, как всегда, когда волновалась, нервно теребила руки. Я ждал. Она молчала. Наконец она повернулась на бок, лицом ко мне. Я чувствовал на губах ее дыхание.

— Скажи, ты все еще пьяный? — спросила она.

— Типа того, — ответил я. — Почему ты спрашиваешь?

— А когда ты пьяный, ты становишься откровеннее?

— Хм… Думаю, да. — Интересно, куда это она клонит?

— Я тоже, — нервной скороговоркой произнесла она. — А ты можешь сказать что-то такое, чего на трезвую голову никогда не стал бы говорить? Чтобы я знала, что ты реально поддатый.

— Ну ладно, сдаюсь. — Я чувствовал, что мое тело реагирует на ее близость, и сразу напрягся. — Если честно, я очень хочу тебя поцеловать.

Сердце стучало так громко, что, казалось, заглушало мой шепот. Я протянул руку и погладил ее по щеке.

Когда он коснулся моей щеки, я задохнулась и закрыла глаза. И похоже, вообще перестала дышать.

— Я не хочу, чтобы ты меня целовал, — пролепетала я, хотя трепещущее в груди сердце говорило другое.

— Хорошо, — ответил он, убирая руку.

И я сразу же пожалела о своих словах. Но затем взяла себя в руки и сказала:

— Потому что… я пришла сюда сообщить тебе что-то очень важное.

Он как-то подозрительно затих, а когда я уже начала терять терпение, произнес:

— Слушаю тебя.

— Я ушла, чтобы защитить тебя, — набравшись храбрости, выпалила я.

Эван снова затих. Его грудь тяжело поднималась и опадала.

— От кого? — поинтересовался он.

— От меня, — запинаясь, ответила я.

Я думала, что смогу ответить на все мучившие его вопросы. Но, похоже, жестоко ошибалась.

— Ничего не понимаю, — отозвался он.

— Я считала, что всегда поступаю правильно. А это вовсе не так. Любое решение, которое я принимаю, чтобы защитить тех, кого люблю, оказывается неверным. И в результате я заставляю их страдать. — При этих словах у меня вдруг стиснуло горло.

Полюбуйся, что ты наделал. Что мы наделали. Мы с тобой причиняем другим страдания и боль.

Мне с трудом удалось взять себя в руки.

— Эван, скажи, сколько раз я обижала тебя? И как долго ты намерен это терпеть? — У меня из глаз брызнули слезы, моментально намочив подушку. — Я поступаю с тобой точно так же, как моя мать поступала со мной. Единственный способ спастись для тебя — это бежать без оглядки.

От осознания того, что я такая же разрушительница, как и моя мать, у меня защемило сердце. Я никогда не хотела быть похожей на нее. Но во мне текла ее кровь, и здесь уже ничего не поделаешь. Поэтому надо было оттолкнуть его от себя, чтобы он не сломался так же, как когда-то сломалась я.

Судорожно всхлипывая, я зарылась лицом в подушку. Что ж, откровенность иногда ранит больнее ножа.

Он молчал, а я словно сгорала на медленном огне.

Я не знал, что сказать. Усилием воли я заставил себя не дотрагиваться до нее. Злость, от которой было не спрятаться, ядом наполняла кровь. Во мне боролись два чувства: желание успокоить ее и ярость, вызванная тем, что она заставила меня так страдать. Конечно, она хотела как лучше и явно не понимала, что оказывает мне медвежью услугу.

Подушка заглушала ее рыдания, но я видел, как содрогается ее хрупкое тело. Неожиданно я понял, какое из двух чувств возьмет верх. Так было и так будет. Я придвинулся поближе, прижал ее к себе, чтобы осушить слезы. Она рыдала на моей груди, а я держал ее в объятиях, пытаясь помочь ей снять груз с души. Избавить ее от чувства вины за то, что два года назад она разбила мне сердце. Ведь так, и только так, мы сможем оба спастись.