Лесная колдунья - Гордиенко Галина Анатольевна. Страница 6

«Бог им судья, — невозмутимо отвечала мама. — На чужой роток не накинешь платок. Отсюда Васю моего унесли, и меня отсюда же унесут…»

Екатерина Васильевна раздвинула на день портьеры: Васеньку в честь папы назвали, это тоже незримой кровной ниточкой привязывало к деревенской племяннице.

Екатерина Васильевна вырулила с огороженной территории элитного жилого комплекса и повернула на Петроградскую сторону. В субботнее утро машин оказалось немного, она очень удачно попала в «зеленую волну» и без остановок доехала до улицы Максима Горького. Припарковалась и окинула знакомый с детства дом печальным взглядом: «Видишь, одна я осталась. Мамы, папы, Светланки — давно нет, а мы с тобой все коптим небо…»

Она прошла через высокую арку когда-то помпезного сталинского дома и вошла в угловой подъезд. Поднялась на древнем лифте — двери в нем не автоматические, нужно закрывать руками — на последний этаж. И озабоченно нахмурилась: люк на чердак снова открыт. Сколько раз звонила в ДЭЗ — бесполезно…

Подошла к нужной квартире, и сердце защемило — ничего не менялось, на двери по-прежнему пять разномастных звонков, под одним до сих пор наклеена бумажка с фамилией матери.

Екатерина Васильевна сморгнула невольные слезы: никогда уже, нажав на черную кнопочку, она не услышит за дверью маминого голоса: «Катюша, ты?»

Старый английский замок слушался плохо, она с трудом провернула ключ. Вошла в темный коридор и поморщилась: на пороге ближней комнаты тут же появилась соседка, одинокая, желчная старуха, сколько она матери крови попортила…

Екатерина Васильевна хмуро поздоровалась и быстро пошла по коридору, сделав вид, что не заметила намерения бывшей соседки пообщаться.

Вот уж с кем говорить не хотелось, в прошлый приезд старуха потребовала с Екатерины Васильевны «компенсацию за моральный ущерб». Якобы перед самой смертью мама слишком громко кричала по ночам, лишая ее сна, мол, до сих пор мучают головные боли…

Совести никакой у человека — ведь почти шесть лет прошло!

Екатерина Васильевна вошла в небольшую светлую комнату с двумя окнами, в ней царило запустение. Мамины вещи — одежду, постельное белье — она после сорокового дня унесла. Сняла шторы и скатерть, без них стали особенно бросаться в глаза дряхлость мебели, выгоревшие обои, трещины на потолке.

«Интересно, почему в нежилых помещениях такой спертый, мертвый воздух, дышать нечем?..»

Екатерина Васильевна распахнула окно. На облупившийся подоконник упал кусок стекольной замазки, она вздрогнула и грустно подумала: «Через год-другой придется делать капитальный ремонт. Те же стеклопакеты поставить. Обязательно заменить дверь. Новые обои поклеить, что-нибудь светлое, радостное, как мама любила. Васе обязательно понравится…»

Евгений Наумович плохо слышал американских партнеров, он думал о сыне. О старшем сыне, Кирилле, о существовании которого ни жена, ни дети даже не догадывались.

Будь это сценарий сериала, Евгений Наумович непременно одобрил бы: тайный внебрачный ребенок — всегда удачный ход. Он прибавляет драматизма. Но собственная жизнь — отнюдь не фильм. Здесь все идет не по сценарию. И назад не вернуться, не вырезать ненужные кадры, не забраковать неудачные эпизоды. Ничего не изменить, как бы ни хотелось.

Евгений Наумович страдальчески поморщился: каким же он был кретином! Конечно, в семнадцать лет это простительно. И все же, все же…

— Ты меня любишь? — робко спросила в то утро Ольга. — Мы теперь всегда будем вместе?

Он непонимающе таращил глаза, пытаясь понять, что происходит, где он и, главное, с кем. Голова трещала, язык едва ворочался в пересохшем рту, он с трудом сглотнул: интересно, что за гадость пил?

Холодный душ немного привел в чувство, он вспомнил — вчера они праздновали посвящение в студенты. Потом… дискотека. Потом… дешевое вино. Какая-то комната в общежитии — эта, выходит? — группа «Абба» на катушечном магнитофоне, и нравилась же, вот ведь напился…

Худенькую невзрачную девушку в собственной рубашке он не вспомнил, хоть плачь. Нет, что-то такое маячило в голове, но…

Он сел на подоконник и долго рассматривал новую знакомую. Зачем-то пригладил ладонью мокрые после душа волосы и осторожно спросил:

— Звать-то тебя как?

— Ты… тебя — Женей, я помню, а ты, значит, нет, — невнятно пролепетала девушка, отчаянно краснея, глаза ее мгновенно наполнились слезами.

— Извини, — пожал плечами он. — Я первый раз в жизни так напился. Если честно, и с девушкой спал первый раз, жаль, ни черта не помню…

Конечно, он не любил ее. Конечно, они никогда не будут вместе. Он утром даже не вспомнил ее имени, о чем разговор!

К счастью, они учились на разных факультетах и в университете пересекались редко. Неделю спустя он благополучно забыл о ней.

Через два месяца Ольга перехватила его в столовой и, пряча глаза, сообщила, что беременна.

Он испугался: стать отцом в семнадцать лет? Что скажут родители?! К тому же ему нравилась совсем другая девчонка.

Он начал уже сознательно избегать Ольгу. Перестал заходить к друзьям в общежитие. В столовую даже не заглядывал, предпочитая наскоро сжевать на перемене взятое из дома яблоко.

Потом случайно узнал: Ольга перевелась на заочное отделение и уехала домой, в Пикалево. Он обозвал себя подлецом, но был откровенно рад: для него все закончилось благополучно.

Ошибался!

Через год Ольга внезапно появилась в аудитории — вот-вот должна была начаться лекция — и попросила его выйти. А в коридоре протянула свидетельство о рождении Кирилла Евгеньевича Рокотова. И фотокарточку — похожий на лягушонка большеротый младенец беззубо улыбался ему, выдувая пузыри.

Евгений Наумович не сомневался — это его сын. Мелькнула паническая мысль: жизнь погублена, Ольга наверняка попытается заставить его жениться. А если узнает мама…

К тому же в те времена за аморальное поведение вполне могли отчислить из института.

Оказалось, Ольга приехала сдавать сессию. Она обожала ребенка и ничего от него не требовала. Просто ей казалось: он должен знать о сыне.

Евгений Наумович и сейчас помнил, как сгорал от стыда: в этой невзрачной, откровенно некрасивой девчонке столько благородства, а он… показал себя настоящей свиньей!

Ольга не требовала денег, она вообще ничего не требовала. Он сам предложил помогать хотя бы материально.

Ольга не стала отказываться, она зарабатывала весьма скромно, а на малыша требовалось все больше и больше.

На пятом курсе Евгений женился на Кате, он любил ее до сих пор и не жалел ни о чем. Перед свадьбой Евгений порвал единственную фотографию сына. Ту самую, где большеротый Кирилл пускал пузыри.

Он выбрасывал обрывки в мусорное ведро и угрюмо думал — кого же предал на этот раз. Маленького сына, которого не знал? Ольгу, никогда ему не нужную? Катеньку, ведь она имела право знать правду?

Екатерине Васильевне и в страшном сне не могло присниться: двадцать пять лет подряд муж ежемесячно отправлял деньги матери своего старшего сына. Первые годы — почтовыми переводами в Пикалево. Потом — лично в руки, четырнадцать лет назад Ольга с сыном переехали в Петербург.

Заработки Евгения Наумовича росли, одновременно росли и его выплаты Ольге. Старшему сыну давно исполнилось восемнадцать, но Евгений Наумович по-прежнему приносил деньги, ведь Ольга так и не вышла замуж, выходит, он сломал ей жизнь.

Евгений Наумович платил алименты аккуратно, не пропуская ни одного месяца. Отправлял переводы, даже когда жена четыре года подряд не работала, находилась в отпуске по уходу за детьми, и им жилось достаточно трудно.

Он чувствовал себя виноватым!

И несправедливо наказанным.

Он даже не помнил, как это произошло!

Алименты от Колядина поступали регулярно, но Ольга все равно не считала этот источник доходов надежным. Хорошо знала: вот узнает законная жена о внебрачном сыне и запретит давать на Кирилла деньги. И будет права, не так уж Женя виноват в той давней истории…