Особенные. Элька (СИ) - Ильина Ольга Александровна. Страница 4

— Ничего, — немного погрустнела мама. И вроде улыбается, но вижу, беспокоится она, только меня напрягать не хочет, — Она в школе сейчас.

— Как учеба?

— Да как всегда, — проговорила мама, — Кстати, Лена обещала после уроков к тебе зайти и задания принести. Выпускной год, как-никак.

— Знаю-знаю. У нас ЕГЭ, подготовка к поступлению на экономический, и бог знает, что еще.

— Эля, образование очень важно.

Да знаю я, вот только экономистом быть не хочу. Единственный мой конфликт с родителями, в котором я держу круговую оборону и отбиваюсь руками и ногами. Почему? Потому что я, как мне кажется, неплохо рисую и хочу художником стать. Реставратором. Представьте, каково это прикоснуться к великим произведениям Дали, Пикассо, Рембранта, Шагала и многих других величайших творений, иметь невероятную возможность вдохнуть, внести свою лепту, свои мазки и краски, и даже видение, в нечто настолько великое. Настоящее счастье. И мечта. Только папа не понимает. Считает это глупостью, детским хобби. Но для меня-то все всерьез. Но как ему доказать, что это для меня значит, пока не представляю. Но экономистом не буду. И не надейтесь. Все эти статистика, математика, финансовый анализ, стратегический менеджмент. Меня коробит каждый раз, как слышу нечто подобное. Бррр.

Так, образование образованием, а родители мне что-то недоговаривают, о Женьке. Я даже жевать перестала и подозрительно посмотрела на маму. Она поняла. Вот только папа, как кость в горле сидел и на наши тонкие намеки пойти прогуляться не реагировал. Пришлось применить безотказное стратегическое оружие.

— Мам, я ведь все пропустила. И еще сколько здесь пропущу. Расскажи мне немедленно, что там в Доме-2 происходит? Гобозов женился или нет? А как его мама отреагировала? Она же против была.

Сработало. Папа вздрогнул, и поспешил смыться в коридор. Покурить он пошел, как же. Просто это слово Дом-2 на него магическим образом действует. Магически заставляет бежать.

— Так что там с Женькой?

— Не знаю, доченька, как ты воспримешь. Но кажется, она с Ромкой твоим встречается. Я сама не видела, но тетя Нина, наша консьержка говорила…

Я съежилась. Ведь знаю же о них, а все равно неприятно.

— Мам, ты знаешь, это не важно. Мы расстались. Главное, чтобы вы не наезжали на нее сейчас с папой.

— Она же ребенок совсем.

— Знаю.

— Я была лучшего о нем мнения. Он казался таким милым мальчиком. Всюду за тобой ходил, мы принимали его у нас в доме, за стол вместе сажали, а он. Вон каким оказался.

Мама покачала головой. Да уж. Если ее кто разочарует, то это навсегда. Она теперь Ромку даже на порог не пустит, не то что с дочерью разрешит встречаться.

— Кстати, этот мальчишка совсем обнаглел. К тебе рвался. И вчера и сегодня. И это хорошо, что папа не знает. С лестницы бы спустил не раздумывая.

Да, папа у нас такой. Он может.

Мы еще немного поговорили, но тревога за сестру не пропала. Родители не предполагали, насколько все с ней серьезно, я и сама не предполагала. Лишь только догадывалась. И чем скорее я выберусь отсюда, тем скорее займусь ее проблемой с аурой. А для этого надо поправиться. Прав был доктор, мне нужно спать. Но пока здесь творятся такие вещи и тени страшные по больнице разгуливают, я спать не смогу. А значит, нужно от них избавиться. Вот только как?

К моему величайшему удивлению, Василь Петрович переговорил с лечащим врачом Маринки. Вообще, этот тип таким противным оказался. Когда зашел в нашу палату, к бедной девочке даже не подошел. Осмотрел бабу Дусю, у Ольки послеоперационный шрам проверил, а Маринку, словно не заметил.

— Ой, Вадим Викторович, а что это у вас? — вдруг спросила Олька, глядя на руку доктора, на которой очень характерные следы были видны.

— Кошка поцарапала, — буркнул он и поднялся.

Ага, знаю я эту кошку. Метр шестьдесят восемь, блондинка, поправка, вынужденная блондинка, серо зеленые глаза и когти на руках, которые я просто жажду обстричь. Черт, опять забыла маме маникюрный набор заказать.

А то, что мой предполагаемый убийца и есть этот плюгавый докторишка, настоящий сюрприз. И возникает вопрос: «Какого хрена он до мне докопался?» Не поверю, что маньяк, не поверю, что всех в реанимации душит подушками, но я ему явно не нравилась. Да и он мне тоже. У него ауры не было вообще. А это верный признак, что с доктором что-то очень не так. Вот сейчас и проверим, насколько.

— Эй, любезный, а девушку проверить не хотите?

— Это ты мне? — удивился доктор. Повернулся, улыбнулся даже, а как в глаза посмотрела, поняла. Гад. И чувства у него такие же гадкие. И на ты обращается. Фу, мы даже не знакомы.

— Тебе.

Само вырвалось, честно-честно. А этот глазами своими злыми просверкал и двинулся ко мне.

— Как ты со мной разговариваешь, малявка? Я — доктор.

— Да ради бога. Только девушку посмотри… те.

Он постоял еще секунд тридцать, поскрежетал зубами, но к Маринке подошел.

— И что на тебя нашло? — спросила Олька, когда гад покинул палату.

— А что не так? — прикинулась дурочкой я. А она развивать тему не стала. Одна Маринка меня поняла. И когда соседки ушли, к Ольке родственники приехали, а баба Дуся на процедуры отправилась, Маринка заговорила.

— Спасибо.

— Давно ты здесь?

— Почти месяц.

— Ничего себе. Так долго? А что за диагноз?

— Воспаление легких — было. Но оно не проходит. Меня лечат, лекарства, уколы, капельницы. И вроде легче становится, а через пару дней опять. Ночью, думала все. А сегодня дышать могу.

— Ничего. Ты на меня глянь. Вся забинтована, мозги набекрень, до туалета еще неделю добраться не смогу и, если честно, я вся чешусь. Подозреваю, что в моем матрасе клопы проживают.

— А хочешь, помогу.

— Клопов прогонишь?

— Нет, у меня средство есть, брат принес. Что-то вроде антисептика и пенки для умывания в одном флаконе. Брызнешь на кожу, салфеткой протрешь и вроде чистая.

— А давай, попробуем, — согласилась я. Тем более, что в палате никого. Маринка тяжело спустилась с кровати, пошатнуло, ухватилась за тумбу, но устояла.

— Ох, давно же я не ходила. Все лежу и лежу. И голова кружится, — несмело улыбнулась она. А когда дошла до моей кровати, ее снова шатнуло, и она за протянутую руку уцепилась.

У меня в груди закололо так, словно сердце кто-то сжал невидимой рукой. А затем, горячая волна по телу прошла, настолько мощная и сильная, что я почти отключилась. Единственное, что успела увидеть в этот момент, ауру Маринки, которая стремительно возвращала свой природный желтый цвет. И что там говорилось о желтом?

Когда желтый больше на золото похож, то такие люди крепки здоровьем, редко волнуются и легко учатся, а еще дружелюбны и очень заботливы, но при этом застенчивы, скромны и немного наивны. Хороший цвет, хорошая Маринка, только, похоже, она поправилась за мой счет. И счет этот, кажется, для меня неудачный.

Я слышала, что кто-то бежит, кто-то кричит, меня куда-то везут, и опять достает этот невыносимый пищащий аппарат. Так и хотелось открыть глаза и звездануть по нему чем-нибудь тяжелым. Например, уткой, с которой я почти сроднилась. Жесть. И мерзость. А еще страшно очень. Я вроде все слышу, чувствую, уколы, прикосновения, холод и жар одновременно, а пошевелиться не могу. И не мертва, и не жива. Быть может, именно так себя чувствуют люди в коме.

Я, то уплывала куда-то в сознании, то возвращалась. И тогда слышала что-то непонятное. Какое-то шипение, шуршание, что-то. В один момент поняла, что в комнате не одна. Это он за мной пришел. Вот только на этот раз ничего сделать не смогу. Совсем ничего.

— Маленькая ведьма, ты забрала мою еду. Но ты вкуснее, настоящий деликатес. Я заберу тебя. И никто ничего не узнает, — раздалось над ухом. Хотела бы ответить, а еще лучше звездануть уткой и его тоже, но продолжала лежать как бревно и ждать смерти. Спасение сейчас мне вряд ли грозило. Эх, не долгая же у меня была жизнь. Всего семнадцать лет. И что я видела-то? Да ничего. Даже на море не побывала, и на выпускном. И свидания настоящего у меня не было. Ромка не в счет. Так и не узнала, как же так вышло, что здесь оказалась, и какого черта в блонди перекрасилась. А главное, когда успела-то? Эх.