Особенные. Элька (СИ) - Ильина Ольга Александровна. Страница 5

Мои мысли прервал громкий треск, шум разбитого стекла, и яркий, обжигающий свет ударил по глазам.

— Ты.

— Бежать бесполезно.

Нет, я ошиблась. Меня пришли спасать, надеюсь. Вот только, не ожидала, что этим кем-то станет мой лечащий врач.

— Не имеешь права.

— Ты нарушил закон, кракен из рода нечисти обыкновенной.

Кто? Кракен? Показалось. Нет, я точно ошиблась.

— Не докажешь, — прошипело нечто. Такой демонский голос человеку явно не принадлежал.

— Мне не нужны доказательства. Покушение на таких, как она, карается смертью.

Таких? Каких таких?

— Меня защитит совет.

— Ну, уж нет. На совете ты мне не нужен. Рано им еще знать о ней.

— Нет, не надо.

Вот теперь я услышала поскуливание, не крик даже, а писк какой-то. И отчаяние. Больше ничего. Через несколько минут пронзительной тишины на лоб легла прохладная рука. Мой доктор «ангел» шепнул:

— Спи.

И я провалилась в сон. Проспала четыре дня. Самые ужасные дни для моих родителей, когда не понятно проснусь или нет. Зато отдохнула так, как не отдыхала очень давно. Иногда человеку просто необходим сон, без тревог, волнений, страхов. Ощущение безопасности, чтобы набраться сил, прийти в себя и встретить новый день обновленным.

Вот только я свой новый день встретила громким воплем, который услышала, наверное, вся больница. На моем одеяле, прямо перед лицом сидела огромная, нет громаднейшая крыса. Жуткая, серо-бурая, с глазами бусинками.

Я замолчала, икнула и поняла, что могу подрабатывать сиреной на скорой. Как думаете? Дело прибыльное?

Сбежалось полбольницы и даже местный санитар, дядя Дима, почему-то с уткой, не, не той. Настоящей. Жареной и вкусно пахнущей. А уж когда моя крыса чихнула и выплюнула:

— Дура.

Я решила, сплю. Или к глюкам еще один добавился. Одним больше, одним меньше, какая, в сущности, разница? Да. Надо, на всякий случай выяснить, где же находится в нашем городе знаменитый желтый дом. Палату что ли себе застолбить, на будущее?

Глава 4

Хранитель

Вы когда-нибудь пробовали на костылях ходить? И не пробуйте. Здоровому человеку это вообще противопоказано, что уж говорить о больном. Во-первых, я никак не могла их пристроить себе подмышку, во-вторых, себя треногой почувствовала, такой знаете, на которую фотоаппарат ставят. А уж когда моя нога, то есть костыля, костыль, в туалете застрял. Не, не там, где вы подумали, у двери. Я в здоровую щель угодила. Вот тут на ум пришла сказка о репке. Жаль дедки, бабки, внучки и Жучки поблизости не наблюдалось. Зато мышь, то есть крыс имеется. Я его так и зову Крыс, а он обижается и не хочет разговаривать. Видите ли, я ему имя должна дать. И чем Крыс не угодил. Ну не Бароном же его называть. Какой из него Барон?

— Может, Баран.

— Сама ты овца, — разозлился крыс и забрался на подоконник.

Я примостилась рядом и загрустила. После четырех дней в реанимации и одной остановки сердца я резко пошла на поправку. Подозреваю, что все же это благодаря моему Крысу — хранителю. Необычных происшествий вокруг больше не происходило, странные тени не появлялись, а Маринка и впрямь поправилась. Ее выписали за день до моего перевода в палату. Я, конечно, очень рада за нее, но хотелось бы все-таки понять. Что же тогда такого произошло, что я чуть не умерла, а она выздоровела?

— Слышь, Крыс, может я целитель? — в очередной раз с надеждой спросила я. Мне не ответили. И я бы даже смирилась и убедила себя, что крыс вполне себе обычный и никак не может говорить, но каждое утро этот паршивец убеждал в обратном. Подкрадывался к самому уху и кричал во все горло:

— Имя, имя назови.

Пару раз я так с кровати сверзилась. Сомнительная, скажу я вам, радость. Василий Петрович обещал нас выписать к концу недели. Меня и крыса, то есть. Ему очень понравился мой новый питомец, а вот родители были не в восторге. Особенно мама. Все переживала, что наша черная кошка Багира им закусит. Но крыс заверил, что так просто врагу не сдастся. Ну, ну. Поживем — увидим. Впрочем, это его проблемы. А у меня своих хватало. Например, на фоне последних событий я фобией заразилась. Боюсь, что кто-нибудь меня коснется, и я опять окажусь в реанимации. Поделилась опасениями с Крысом, он как всегда ничего не объяснил, но тонко намекнул прикупить пару перчаток или пару кофт с длинным рукавом. Жесть.

— Бонифаций? Боня? Нет? Ты хоть скажи, я в правильном направлении мыслю? Имя русское или как?

— Дура ты, Элька, — плюнул крыс, — Ты мое имя и так знаешь.

— Если бы знала, сказала бы.

Все. Замолчал, надулся. И я надулась. Устала я уже от больницы, от уколов, от таблеток, от своего врача «ангела» и от крыса тоже устала.

— Может, мне тебя здесь оставить?

— Я тебе оставлю полоумная. Я твой хранитель.

— Да не нужен ты мне.

— Ага, не нужен, как же. Стоит мне уйти, как тебя съедят целиком и косточек не оставят.

— Да кто съест-то?

— Имя назовешь, скажу, — завел старую песню грызун. А я простонала. И что у меня за жизнь-то такая?

Я вернулась в палату, точнее доковыляла. Крыс примостился на плече, цепляясь за ворот майки. И тут нас ждал неожиданный сюрприз.

— Ромка?

Я сощурилась от его яркой бирюзовой ауры. И не синяя, и не зеленая, что-то среднее. Да, никуда мой дар не делся, усилился даже. Я теперь без подсказок могла понять настроение объекта по его ауре. Вот Ромка был взволнован и воодушевлен.

— Эль, я рад тебя видеть. Ты даже не представляешь. — он было кинулся ко мне, но я вовремя выставила руку. Обнимашки для меня чреваты. А у него в ауре черные дыры просвечивают. Это не болезнь, скорее что-то в душе. Может, чувство вины гложет?

— Ты как сюда прошел?

— Обманом. Я уже так давно к тебе рвусь, но никого не пускают, кроме родственников.

— А чего рвешься-то? — спросила я и с трудом уселась на кровать. Не привыкла я еще к костылям этим. Он снова рвался помочь, а я костылем ему путь преградила и протянула:

— Сама, — фух, вроде уселась.

— Как чего? Поговорить о нас.

— О нас? — не поняла я, — так ты же с Женькой.

— Да на кой она мне сдалась? Я тебя люблю. Я же с ней просто так. Тебя позлить хотел, неужели не поняла?

— Меня позлить, значит, — хмыкнула я. Ну и парни пошли. Меня он позлить хотел. А то, что у Женьки любовь, что нити черные в ауре все прибывают и прибывают — это ничего. Это так и надо, — Знаешь что, Ромка. Не ходи сюда больше. Ни сейчас, ни потом. Женька мне сестра. Я ее люблю. А ты… никто. Просто парень, который когда-то провожал меня из школы домой. Иди Ром.

— Ты злишься, понимаю. Но я докажу, я тебе докажу, что у меня серьезно все, что кроме тебя мне никто не нужен. Ты увидишь.

— Да не надо мне доказательств, — сказала я, но парень меня словно и не слышал. Он уже строил планы, витал где-то и искренне верил, что это просто мой каприз.

— Ром.

— Нет, не говори ничего. Я знаю, я дурак, идиот. Я тебя подвел. И с сестрой твоей вообще связываться не должен был. Но мне было так плохо, Эль. Так плохо без тебя.

— Хм, значит, это я виновата, что ты с моей сестрой спутался? — попыталась проследить за ходом его «мужской», не доступной моему пониманию, логики.

— Нет, Эль. Ты не слушаешь. Я тебя люблю. Люблю, понимаешь?

Да понимаю, только что мне с твоей любви? Если в душе кто-то другой живет. А я даже имени его не знаю, и не знаю, достоин ли он моей любви. А то, может, такой же, как Ромка. И не друг, и не брат, и не парень, а так, непонятно что.

— Ром, у меня уколы скоро. Ты иди. Иди пока. Мы потом с тобой поговорим.

— Обещаешь? — с надеждой спросил он.

— Обещаю, обещаю.

— До чего же приставучие парни пошли, — хмыкнул Крыс, когда Ромка, наконец, ушел и то не сам. Просто часы посещений закончились.

— И не говори, — согласилась я, уложила забинтованную ногу на кровать и взяла из тумбочки альбом для рисования.

Мне хотелось поскорее закончить один из своих набросков. За две недели у меня в альбоме ожило довольно много персонажей. Здесь был и Василий Петрович, и заведующая, Альбина Николаевна, и мои уже выписавшиеся соседки и даже крыс. И каждого я изображала именно таким, как видела. Василия Петровича с крыльями, моих соседок с аурами и нашу заведующую без ауры, но с очень выразительными глазами. Крыс, когда увидел, назвал их глазами ведьмы, и я была с ним согласна. А еще я нарисовала теней. Но то, как я их рисовала, было странно. Бывает так, что словно не сам пишешь, словно рука вырисовывает линии, выводит штрихи, а тебя словно и нет. И успокоиться не можешь, пока не закончишь. До больницы, я только слышала о таком, но на себе никогда не испытывала, до этого момента.