Мой слишком близкий друг - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 29

– Через полгода втянулся в такой ритм, да и многое уже умел делать на автомате, на рефлексах, а парни не выдержали, ушли. У нас же там муштра была похлеще любой армии, шеф гонял нас как сидоровых коз, за любой ляп наказание, за любой просчет или косяк наказание еще покруче. Муштра еще та! Пришлось мне одному комнату снимать, но к тому времени меня повысили, да и платить стали немного.

Через год он бегло говорил по-итальянски, многому научился, поднялся до первого помощника, нет, не мэтра и шефа, а помощника его помощника, тоже, знаете, должность! Он уже не упахивался до полного изнеможения и многое умел, и свой выходной день не тратил полностью на учебу и хозяйственные дела, утром справлялся с накопившейся бытовухой и все оставшееся время гулял по городу и его окрестностям.

– Только постоянно хотелось спать, – усмехнулся невесело Митя, – на сон приходилось часа по три-четыре, не больше. Но даже в выходной было жалко проводить время в кровати.

Он практически не потратил денег, полученных за продажу их квартиры, предназначавшихся ему на учебу. Нет, он оплатил то, что требовалось, но положил деньги в банк и предпочел расходовать на себя самый возможный минимум. Все боялся, вдруг что у мамы с бабушкой, а они там из-за него без денег остались.

– А куда и на что мне было тратить? Только на оплату аренды квартиры, но у меня зарплата, только немного добавлял из тех денег, – успокаивал он меня, когда я чуть не расплакалась, узнав, как он тогда жил. – Я занимался только учебой, и, по сути, жил в ресторане, уходил из него только спать, на три часа.

Через год Митя закончил эту учебу, вернулся в Москву, попытался найти себе интересное место, но почти сразу, месяца через полтора, ему подтвердили, что он прошел отборочный конкурс на учебу в Англии.

Мы с ним закончили Академию, и все эти годы он практически провел в Европе, работая и обучаясь у разных известных и не очень шеф-поваров, в разных странах. Но настоящая его суперучеба началась, когда Митя, получив диплом в Академии, уехал в Англию, в Лондон, и его взяли работать к одному из самых известных поваров мира – Ричарду Корригану, в его не менее известный лондонский ресторан «Lindsay Hause», получивший одну звезду Мишлен.

Я узнала, что, оказывается, мир ресторанного искусства и кулинарии ужасно сложен, что в нем есть разные уровни достижений, признаний, иерархий и непростая классификация, поэтому высокая кухня – не просто название или признание, это какие-то немыслимые требования международной классификации. Попасть на олимп этой тусовки ну очень сложно.

Эстеты и ценители знают, что самая высокая оценка ресторана – звезды Мишлена. Так называемый «Красный гид Мишлен» – это наиболее влиятельный из всех в мире ресторанный гид, ну, что-то типа журнала, в упрощенном пояснении. И выпускается этот гид аж с тысяча девятисотого года! Вы представляете, сколько крови он попортил рестораторам за эти сто с лишним лет! Ведь одно лишь упоминание ресторана в этом Красном гиде, даже без присвоения звезды, считается признанием мастерства его шеф-повара и серьезным поводом к коммерческому успеху.

Кстати, в России нет ни одного ресторана, которому бы присвоили Мишлен, и ни один из них там не упоминали. Правда, есть такая штука, называется Мировая оценочная система Zagat, у них свой гид, вот в него входят несколько московских ресторанов уровня Line dining. Ах, да это один из высших уровней, то есть по-нашему с большой претензией. Когда проводятся эти оценки, то учитывается такое огромное количество факторов, что и перечислять не стоит, но самым главным, разумеется, считается работа шеф-повара.

– Видишь ли, Мартуля, я хочу стать именно таким шеф-поваром с мировым именем, а для этого надо очень много учиться и еще больше работать, и работать у самых известных поваров, – делился со мной Митя своими мечтами и целями. – Я хочу открыть свой ресторан, под моим именем и логотипом, и сделать его известным, самого высокого уровня.

Он учился постоянно и работал, работал, работал, так много, как не может работать человек! Ну, может, но не все же время, не год за годом же, без отпусков и передыху!

После английского ресторана Корригана Митя поступил и вот учился во Флориде в этом кулинарном вузе, и собирался после учебы уехать во Францию и попробовать поступить на работу еще к одному известному шеф-повару в его всемирно известный ресторан, имеющий три звезды Мишлен, и еще учиться, и еще…

– Митька, – под большим впечатлением и немного испугавшись за него, шепотом спросила я, – а ты не надорвешься? Как бы тебе не нравилась твоя работа, нельзя же заниматься только ею, да еще так неистово, как ты.

– Ну, во-первых, я давно уже не занимаюсь ею так неистово, как вначале. У меня есть время на другие дела. Например, я сейчас учу французский язык, а еще пристрастился в выходные совершать познавательные прогулки, я открыл для себя, что есть такие специальные пешеходные экскурсии по городам и их окрестностям, и с удовольствием принимаю в них участие, даже специальным туристическим снаряжением обзавелся, уже несколько районов Италии обошел. Ну, а во-вторых, я очень люблю свое дело, и учиться мне нравится, для меня это творчество и удовольствие, хотя, разумеется, рутинной пахоты в нем хватает.

– Митя, а личная жизнь как же?

– Ну, она есть, в каком-то виде, – уклончиво и весьма туманно ответил он, а я не стала настаивать и лезть с расспросами, чтобы не спугнуть этот кокон тихой доверительности, окутавший нас.

Мы тогда говорили с ним часами, почти не спали, да и не хотелось, вспоминали прошлое, делились планами и идеями. Я восторженно рассказывала про свою новую работу, про классного начальника, про неординарность фирмы, про людей, работающих в ней.

И тогда я первый раз оценила Митино мастерство как специалиста – казалось, он двигается в танце и так легко и непринужденно ворочает большими сковородами и кастрюлями, и улыбается, и постоянно шутит, и что-то приговаривает, его руки мелькают с такой быстротой, что невозможно уловить ни одного отдельного движения. Он как дирижер руководил нашим непрофессиональным оркестром и умудрялся накормить семьдесят человек великолепными блюдами.

Мы часто встречались потом с ним и в Италии, пока Митя учился и работал там, и во Франции, когда он устроился в самый известный парижский ресторан Алана Дюкасса, и с огромной радостью общались и проводили вместе время. Но почему-то в моей душе и сердце запечатлелись, как музыка, как нечто очень интимное, те наши четыре дня, проведенные в отрезанной от мира гостинице. И наша работа на кухне, и какие-то хрустально-чистые и хрупкие тихие ночные откровения, и открытие друг друга с новых, неизвестных до сих пор сторон, и мое потрясение от его внутренней несуетливости и чувства правильности бытия.

Он доучился во Флоренции, чуть больше года работал в парижском ресторане Дюкасса, в который однажды пришел один из самых известных московских рестораторов, и именно для него готовил Митя, и тот, отведав его шедевров, захотел пообщаться с поваром, их приготовившим. А когда узнал, что Митя русский, да еще и москвич, они разговорились. Услышав об уровне Митиного образования, ресторатор сразу предложил ему дело. А именно: в качестве шеф-повара возглавить открытие с нуля нового ресторана. Ну, за о-о-чень приличную зарплату.

Митя вернулся в Москву и приступил к новому делу. Он сделал суперресторан, очень классный! Мы были с Левкой и Мариной на его открытии, просто обалдели. Мне даже страшно было есть ту красоту, которую нам представили на презентации, а то, что вот это совершенство сделал Митя, никак не укладывалось у Левки с Мариной в голове. Мне было проще, я его когда-то видела в деле, потому могу поверить в любой невероятный профессиональный подвиг Мити.

После статьи в журнале про открытие этого ресторана и про Митю в частности, а также после выхода «ресторанного рейтинга» известного информационно-аналитического агентства, где отметили этот ресторан и его шеф-повара, состоялся специальный торжественный банкет, посвященный этим высоким оценкам, и чествование Дмитрия Рубцова хозяином и высокой приглашенной публикой. Именно после этого триумфа Митя пришел ко мне. Еле живой от усталости победитель. И мы сидели в патио, рассуждая о моей неожиданно возникшей сверхпопулярности у мужчин.