Танец отражений. Память - Буджолд Лоис Макмастер. Страница 71

— Они могут все провалить, — сказала графиня. — Могут оказаться недостаточно осторожны.

Она забарабанила пальцами по нарядной перламутровой инкрустации.

— Не понимаю, — возразила Элен, — зачем врагам оживлять его? Что может быть хуже смерти?

— Не знаю, — вздохнул Марк.

«Но если что-то и есть, то уж джексонианцы это знают».

Глава 18

С дыханием пришла боль.

Он лежит на больничной койке. Это он понял, еще не открыв глаза, по тому, как ему было неудобно и холодно… И по запаху. Это казалось правильным. Отдаленно, хотя и неприятно знакомым. Он попытался моргнуть и обнаружил, что глаза залеплены жижей. Пахучей, прозрачной медицинской жижей. Словно смотришь сквозь стекло, покрытое слоем жира. Еще несколько раз моргнув, он смог сфокусировать взгляд и вынужден был остановиться, потому что от этого усилия сбилось дыхание.

С дыханием было что-то ужасно нехорошее: он дышал часто и тяжело, но воздуха не хватало. И еще этот свист. Он понял, что свист издает пластиковая трубка, которую он обнаружил, когда попытался сглотнуть. Губы пересохли и потрескались, и трубка мешала их облизать. Он попытался пошевелиться. Тело ответило сильнейшей болью, пронизавшей все кости. К рукам — или от рук — тоже шли трубки. И от ушей. И от носа?

Слишком много этих чертовых трубок. Он смутно догадывался, что это плохо, хотя не знал, почему. Героическим усилием приподняв голову, он взглянул на свое тело. Трубка в горле тут же переместилась. Больно.

Ребра торчат. Живот ввалился. По всей груди расходятся красные рубцы, словно под кожей притаился длинноногий паук. Неровные разрезы покрыты хирургическим клеем. Повсюду какие-то датчики. Еще трубки, причем там, откуда они отходят, по идее не должно быть отверстий. Все тело покрыто толстым слоем пахучей жижи. Кожа отслаивается противными хлопьями.

Он уронил голову на подушку, и перед глазами закружились черные вихри.

«Слишком много чертовых трубок. Плохо…»

Когда пришла женщина, он словно в тумане плавал между непонятными обрывками снов и болью.

Она склонилась над ним:

— Сейчас мы вынем ритмоводитель.

У нее был грудной и чистый голос. Трубки из ушей исчезли. А может, они ему привиделись?

— Твое новое сердце будет биться, а легкие дышать сами.

Она склонилась над ним. Симпатичная женщина. С виду умная и элегантная. Ему стало неприятно, что он одет только в жижу. Хотя, кажется, когда-то он обходился даже более скромным нарядом. Но где и когда? Этого он не мог вспомнить. Женщина что-то проделала с паукообразной шишкой: он увидел, как у него разошлась кожа. Потом все снова скрепили. Казалось, она вырезает ему сердце, словно древняя жрица, готовящая жертвоприношение, но это было не так, потому что дыхание не прервалось. Она явно что-то извлекла и положила на лоток, который держал мужчина-ассистент.

— Ну вот. — Женщина пристально посмотрела на него.

Он тоже на нее смотрел, пытаясь сморгнуть противную жижу. У нее были прямые шелковистые черные волосы, собранные на затылке в неаккуратный узел. Несколько тонких прядей выбились из пучка и трепетали вокруг лица. Золотисто-смуглая кожа. Чуть раскосые карие глаза. Аристократическая горбинка на носу. Живое своеобразное лицо, не превращенное хирургами в безупречно-красивую маску, но полное мысли. Не пустое лицо. За ним — кто-то интересный. Но, увы, незнакомый.

Высокая и стройная, она была одета в хирургический зеленый костюм.

«Доктор», — попытался угадать он, но из-за пластиковой трубки получилось только бессмысленное клокотание.

— Я сейчас выну эту трубку, — сказала она и оторвала что-то липкое от его губ и щек — пластырь? К пластырю тоже прилипла отмершая кожа. Она стала осторожно вытягивать трубку. Его замутило. Словно пытаешься вытянуть проглоченную змею. Когда он наконец освободился от трубки, то чуть не потерял сознание. Еще какая-то трубка — кислородная? — сидела в носу.

Он подвигал челюстью, попытался сглотнуть впервые за… за… Короче, язык онемел и распух. Грудь болела жутко. Но слюна потекла — во рту снова стало влажно. Как-то не ценишь слюни, пока не приходится обходиться без них. Сердце билось быстро, но слабо. Какое-то неправильное чувство, но все же лучше, чем ничего.

— Как тебя зовут? — спросила она.

Подсознательный ужас — словно черная пропасть. Дыхание панически участилось. Воздуха не хватало. Он не мог ответить на этот вопрос! С губ сорвались еле слышные нечленораздельные звуки. Он не знал ни кто он, ни откуда у него такой огромный груз боли. Но незнание пугало гораздо сильнее, чем боль.

Молодой человек в бледно-голубом халате хмыкнул:

— Похоже, я выиграю пари. У него в черепушке сплошные короткие замыкания.

Женщина досадливо поморщилась:

— Пациенты не выходят из криостаза, как обед из микроволновой печки. Лечения требуется не меньше, чем если бы ранение не убило его. А даже больше. Я только через несколько дней смогу оценить состояние центральной нервной системы.

Но все равно она отколола от ворота что-то сверкающее и острое и, прикасаясь этим чем-то к нему, наблюдала за показаниями монитора. Его правая рука дернулась от укола, и женщина улыбнулась.

Ему хотелось говорить. Хотелось сказать этому типу в голубом, чтобы тот катился вместе со своим пари в блокированный п-в-туннель. Но изо рта вырвалось только глухое шипение. Его затрясло от злости. Он должен выкарабкаться или умереть. Это он знал точно. Быть лучшим — или быть уничтоженным.

Медики удалились. Движимый безотчетным страхом, он попытался сделать в постели статические упражнения. Ему удалось пошевелить только правой рукой. Датчики отметили его метания. Вернулся юнец и дал успокоительное. Когда вокруг снова стала смыкаться тьма, ему захотелось взвыть. Потом ему снились омерзительные сны. Он был бы рад любому содержанию, но, проснувшись, помнил только омерзение.

Время тянулось мучительно долго. Наконец вернулась врач. Покормить его. Кажется.

Нажав кнопку, чтобы приподнять изголовье, она приветливо сказала:

— Давай-ка, друг мой, испытаем твой новый желудок. Шестьдесят миллилитров раствора глюкозы — сладкая водичка. Так сказать, первая еда в твоей жизни. Интересно, у тебя уже восстановилась мускульная деятельность, чтобы пить через трубочку?

Она вылила ему на губы несколько капель. Сосать и глотать — ничего более примитивного и не придумаешь. Вот только он не смог выпить все.

— Ничего, — весело щебетала врач, — понимаешь, у тебя еще не до конца вырос желудок. И сердце с легкими тоже. Лилли торопила нас с твоим пробуждением. Все пересаженные органы пока малы для твоего тела. Значит, им придется усиленно работать, и растут они не так быстро, как в пробирке. Ты еще довольно долго будешь задыхаться. Но зато их легче было пересаживать. Больше места для рук — это я оценила.

Он не мог понять, обращается ли она к нему, или говорит сама с собой, как одинокий человек, у которого есть домашнее животное. Убрав чашку, она принесла тазик, губку, полотенца и принялась его мыть, участок за участком. Почему хирург ухаживает за больным? «Д-р В. Дюрона» — значилось на кармашке зеленого хирургического костюма. Но, похоже, она одновременно вела нейрофизиологическое обследование. Проверяет результаты своей работы?

— Понимаешь, ты — настоящая загадка. Тебя прислали по почте, в ящике. Ворон утверждает, что ты слишком мал, чтобы быть солдатом, но я извлекла много осколков брони и кусочков противонейробластерной сети. А еще — сорок шесть осколков гранаты. Так что можно не сомневаться — ты не случайный свидетель. Кем бы ты ни был, та иглограната предназначалась именно тебе. К сожалению, на посылке не написали твое имя. — Женщина вздохнула. — Кто же ты?

Она не стала дожидаться ответа — к счастью. Усилия, которых потребовало глотание сладкой водички, совершенно вымотали его. Не менее важным вопросом было, где он находится, и его раздосадовало, что она, явно зная ответ, ничего не сказала. Эта палата… стандартная больничная палата. Без окон. Но на планете, а не на корабле.