Распутник - Бэлоу Мэри. Страница 4

– Слезайте! – потребовал Банкрофт. Ему показалось, что девушка миниатюрна, и теперь хотелось убедиться в этом. Он совсем не любил миниатюрных женщин, так как сам был высок. Ему нравились рослые дамы с роскошными формами.

– Ах да, сэр, сию минуточку, сэр. Только не кричите, а то мне страшно, сэр, – ехидно защебетала она и стала спускаться уверенными, проворными движениями. Очевидно было, что она к этому привыкла. У нее оказались прехорошенькие ножки в белых чулках – просто глаз не оторвать. Впрочем, он и не пытался. – Однако вам бы лучше отойти, если не хотите, чтобы я на вас свалилась. Мне придется спрыгивать с нижней ветки.

– Позвольте мне, – сказал он, отвесив изысканный поклон, а затем протянул руки и спустил ее на землю, да так скоро, что девушка не успела возразить.

Пальцы его чуть не сомкнулись на узенькой талии. Она была совсем невесомая. Про таких говорят «словно перышко». Когда он поставил девушку на землю, оказалось, что макушка едва достает ему до подбородка. Ну ни на волос не выше! Она была стройной, почти тощей.

Огромные глаза снизу вверх уставились ему в лицо.

– Ах, конечно, – с опозданием ответила она. – Конечно же, помогите мне спуститься, сударь. Ведь сама я могу поскользнуться и вывихнуть ногу. Но теперь, когда вы уже сделали это, можете убрать ваши руки, как только сочтете возможным!

Он не стал торопиться. Просто из принципа.

– Скажите мне, – потребовал Банкрофт, – вам случается пользоваться ножом, когда вы едите, или ваш язычок и без того достаточно острый?

– Я почти что жалею Нэнси, – многозначительно заметила Патриция. – Вы же на самом деле никакой не джентльмен, не так ли?

– Но меня жестоко соблазнили, – возразил Банкрофт и предложил ей руку, которую девушка приняла после минутного колебания. Он медленно повел ее сквозь заросли по направлению к усадьбе. – Но вы еще можете спасти бедную мисс Пибоди, предупредив ее о моем.., о моих энергичных упражнениях сегодняшним утром и ночью.

– О, но она и так знает, что вы распутник, – ответила девушка. – С ее точки зрения, это самое большое ваше достоинство. Ну, то есть почти самое большое.

«Ага, значит, самое большое – это все-таки титул баронессы», – сообразил Банкрофт.

– Но разумеется, – добавила Патриция, – она ждет, что вы сразу же исправитесь, как только женитесь на ней.

– Гм! – кашлянул он.

– Исправившиеся грешники, говорят, самые лучшие, самые постоянные мужья.

– Лучшие – это значит наиболее опытные? – переспросил Банкрофт, упиваясь собственным остроумием. Беседа получалась интереснее, чем даже те, которые он вел со своими друзьями в Лондоне. – А постоянные – это значит постоянно готовые доставлять удовольствие… Но вы, кажется, из последних сил крепитесь, чтобы снова не покраснеть, не так ли, мисс Мэнган?

– А вы получаете удовольствие, вгоняя меня в краску, сударь, – парировала она. – Должна вам напомнить, если позволите, что я дочь священника.

– Кстати, почему вы так не похожи на свою кузину? – не удержался Банкрофт. – Почему так одеты? Почему вас не было с ней в Лондоне? Или вы там были?

– Я была в Лондоне, – просто ответила девушка.

– Но не выезжали вместе с ней? – удивился он. – А почему теперь вы не общаетесь с гостями своей тетушки?

– Я живу тут в настоящей роскоши, если сравнивать с тем, что у меня было в отцовском доме, – пояснила Патриция. – У меня есть все необходимое. Миссис Пибоди собирается найти мне подходящего мужа.

– О, – притворно восхитился он, – это, должно быть, великолепная перспектива.

– О да, – отозвалась девушка. – Великолепная.

Заросли поредели. Банкрофту не больше, чем его спутнице, хотелось, чтобы их увидели вместе. Он остановился, снял ее пальчики со своего рукава и поднес их к губам.

– Моя дорогая маленькая птичка, – сказал он, – нас не должны видеть, когда мы с вами так доверительно воркуем наедине. С огромной неохотой я вынужден с вами расстаться. Перед вашей красотой блекнет солнце, вы сами знаете.

– О, – ресницы ее затрепетали, – я так боялась, что вы этого не заметите, сударь. Пойду-ка я этой дорогой. А вы ступайте по той. Какое чудесное завершение моего приятного уединения. – Она вздохнула и направилась по траве к боковой двери дома.

Он поглядел ей вслед и направился к парадному крыльцу. Девушка шла легкими, широкими шагами. Он без труда представил ее с корзинкой на руке, а в корзинке – еда и одежда, чтобы раздать нуждающимся прихожанам.

«Что за милое, чистое существо, – подумал он. – Кажется, в ней совсем нет ничего искусственного». Он не испытывал сексуального волнения, но почему-то долго стоял и смотрел вслед новой знакомой, слегка улыбаясь. Наверное, Патриция ему просто понравилась, а он редко испытывал к женщинам симпатию.

Все, что она думала о снах и грезах наяву, было очень верно. Сны невозможно контролировать, и они не всегда приятны. Порой даже напротив.

Посреди ночи Патриция проснулась от боли и горечи и поняла, что плакала. Щеки ее были совсем мокрыми, а нос заложен настолько, что необходимо было поскорее освободить его. Девушка нащупала платочек под подушкой и громко высморкалась, пока наконец не смогла дышать свободнее. Потом она постаралась припомнить, что же ее настолько огорчило. Со снами вечно что-нибудь не так. Зачастую их просто трудно вспомнить, даже если они возбуждают сильные и глубокие эмоции.

Что же было на этот раз? Смерть мамы или кончина отца, который не прожил без нее и года? Может, воспоминания о той жизни, которая так не похожа на нынешнюю? Прежде всего в Холли-Хаусе она была начисто лишена той любви, которой переполнялась каждая минута в отчем доме. Но нет. Патриция снова аккуратно укрылась простыней до пояса и сложила ладони на животе. Нельзя так распускаться. Она станет презирать себя за слабость. Ведь жалость к себе – бесплодное чувство. Она давным-давно покончила с рыданиями и заткнула все воспоминания в дальний угол. То было прошлое, а это – настоящее. Возможно, будущее принесет что-то совсем иное. Такова жизнь. В свои двадцать два года она поняла, что жизнь непредсказуема. Человек должен жить сегодняшним днем, никогда, даже в самые трудные времена, не отвергая свою мечту и наслаждаясь каждым мгновением в периоды счастья.

Правда, за то время, что она провела тут, счастливых мгновений было слишком мало. Однако над такими вещами не стоило долго раздумывать. Очень жаль, что сны нельзя контролировать. Очень жаль, что порой просыпаешься посреди ночи, зареванная, как младенец, и даже не знаешь точно, отчего.

«Теперь он, должно быть, в спальне миссис Делейни, – подумала Патриция, стремясь переключиться с собственных страдании на другие мысли. – Либо спит, утомившись в се объятиях, либо проделывает как раз то, что должно его утомить». Уж не это ли огорчило ее до такой степени? Не оттого ли она разрыдалась, что Банкрофт не проделывает все это в ее кровати?

Что за странная, ужасная мысль! Грудь у нее как-то странно заныла. Потрогав се, Патриция поняла, что даже сквозь ткань рубашки чувствуется затвердевший сосок. Вдобавок странный жар ощущался между ногами.

– Боже правый, – прошептала она во тьме. Это было начало молитвы, в которую она готова была вложить смущенные извинения и жаркие просьбы о прощении. Но тут же пришлось признать свою неискренность и пообещать, что она снова переступит порог церкви, как только будет готова исповедаться и покаяться. – Что же ты должен думать обо мне? – спросила она Господа.

Господь молчал.

Впервые за долгое время она перестала быть тенью. Всего на несколько минут. Мистер Банкрофт говорил с ней, смотрел на нее, смеялся, оскорблял ее, поцеловал ей руку и поддел ее своим глупым комплиментом о солнечном сиянии. Он назвал ее маленькой птичкой. А что же сделала она? Она отвечала ему, не уступая в остроумии, бранила его, взяла его под руку, и… О да, она должна признать, что унизила его не меньше.

Похоже, она поддалась этому чувству.., ухнула в него с головой. Увы, похоже, она влюбилась.