Ты не виноват - Нивен Дженнифер. Страница 19

– Потому что Райан меня совершенно не интересует. Меня интересует только Вайолет. – Я поворачиваюсь к Райану. – Это не свидание, старик. Это проект.

– Он не мой бойфренд, – тут же говорит Вайолет, и Райан в этот момент выглядит таким обиженным, что мне почти жаль его. Просто к таким людям, как он, жалость испытывать невозможно. – Но я не могу пропустить урок.

– Почему бы и нет?

– Потому что я не нарушаю правил.

Ее тон мне понятен. «Не то, что ты», – это она имела в виду. Но я успокаиваю себя тем, что она скорее всего сказала это для окружающей нас толпы.

– Хорошо, тогда я буду ждать тебя после уроков на парковке. – Выходя из класса, я добавляю: – Приходи. Обязательно приходи.

Она прячет улыбку. Или со мной сыграло шутку воображение.

– Фрик, – чуть слышно бормочет себе под нос Аманда. В тот же миг я случайно ударяюсь локтем о дверной косяк. Чтобы мне повезло, я ударяюсь о него другим локтем тоже.

Вайолет

151 день до окончания школы

Половина четвертого, школьная парковка

Я стою на солнышке и закрываюсь ладонью от его ярких лучей. Сначала я его не увидела. Может быть, он меня не дождался и уехал один. Или я вышла не туда. Городок у нас маленький, зато школа огромная. Тут учится около трех тысяч детей, потому что средняя школа одна и нет другой на много миль вокруг. Поэтому он может быть где угодно.

Я держу рукой руль своего велика, довольно старенького, оранжевого цвета, который достался мне после Элеоноры. Она назвала его Лерой, потому что ей нравилось докладывать родителям: «Я каталась на Лерое», или: «Я немного поезжу на Лерое, ладно?»

Мимо проходит Бренда Шенк-Кравиц, грозовая туча ярко-розового цвета. За ней неторопливо шествует Чарли Донахью.

– Он вон там, – кивком указывает Бренда, после чего предостерегающе тычет в меня своим пальцем с длинным голубым накладным ногтем и добавляет: – Если ты разобьешь ему сердце, я тебя с твоей тощей задницей допинаю до Кентукки. Я серьезно говорю. Меньше всего ему сейчас надо, чтобы ты над ним посмеялась. Надеюсь, тебе все понятно?

– Понятно.

– Да, вот еще что. Мне очень жаль, что у вас случилось. Ну, с твоей сестрой.

Я смотрю туда, куда указала Бренда. Да, он там. Теодор Финч прислонился к мини-вэну, руки в карманах, как будто ему вообще некуда торопиться, и он будет меня ждать тут до скончания века. Мне вспоминаются строчки из «Волн» Вирджинии Вулф: «Бледный, темноволосый, он идет ко мне, меланхоличный романтик. А я игривая и плавная, и еще капризная, потому что он меланхоличный, и еще он романтик. Он уже здесь…»

Я подкатываю велик поближе к нему. Его темные волосы спутались, на голове полный беспорядок, как будто он только что с пляжа – вот только в Бартлетте пляжей нет. Его шевелюра отливает в солнечных лучах черно-синим. А кожа у него просто белоснежная, настолько, что проглядывают голубые вены на руках.

Он открывает для меня дверцу машины со словами:

– Только после вас.

– Я же говорила тебе, что никаких автомобилей не будет.

– А я забыл про велосипед, придется отправиться за ним ко мне домой.

– В таком случае я поеду за тобой следом.

Он едет медленнее, чем нужно, но через десять минут мы уже оказываемся возле его дома. Это двухэтажное кирпичное здание, выстроенное в колониальном стиле, под окнами которого высажены кустарники. Ставни в доме черные, а входная дверь выкрашена в красный цвет. Такой же красный почтовый ящик с надписью «Финч» висит неподалеку. Я жду у ворот, пока он в гараже ищет свой велосипед. Наконец, он победно демонстрирует его, подняв высоко над головой, и я не могу не восхититься красотой и силой его мускулатуры.

– Можешь свою сумку оставить у меня в комнате, – заявляет он, одновременно вытирая пыль с седла рукавом рубашки.

– Но у меня тут важные вещи… – Я захватила книгу по истории Индианы, которую разыскала в библиотеке после уроков, а еще разные пластиковые стаканчики – это подарок одной из наших буфетчиц. Их я прихватила для сбора наших будущих сувениров, если такие отыщутся в путешествии.

– Проходи, все продумано. – Он отпирает дверь и держит ее открытой, пока я не прохожу в дом. Внутри как будто самое обыкновенное жилье, во всяком случае, я ожидала чего-то другого от того места, где обитает Теодор Финч. Я послушно следую за ним наверх. На стенах развешаны фотографии в рамках, в основном школьные. И на всех изображен Финч. Вот Финч еще в детском саду. Причем каждый год он выглядит по-разному, и причина не только в том, что он взрослеет годами. Он взрослеет духовно, развивается как личность. Вот на этом снимке Финч-клоун для всего класса. Здесь – Финч стеснительный, ему все время неловко за себя. А здесь дерзкий Финч. А вот и Финч-качок. В конце коридора я вижу дверь, которую он небрежно открывает ударом ноги.

Стены в его комнате темно-красные, все остальное – черное… письменный стол, стул, книжный шкаф, покрывало на кровати, гитары. Одна стена целиком покрыта фотографиями, записками, салфетками и обрывками бумаги. Другую стену украшают концертные плакаты и большая черно-белая фотография самого Финча с гитарой, выступающего на сцене.

Я подхожу к стене с записками и спрашиваю:

– Что это?

– Задумки, – поясняет он. – Песни, мысли. Видения. – Он кидает мою сумку на свою кровать и начинает что-то искать в ящике стола.

Большинство записей напоминает обрывки каких-то высказываний, тут есть и отдельные слова, и словосочетания. По отдельности они ничего не означают. Например: «ночные цветы». «Я делаю это так, как будто все реально». «Давай упадем». «Это чисто мое решение». «Обелиск». «А сегодня для этого хороший день?»

«Для чего должен быть хороший день?» – так и хочется узнать мне, но вместо этого я почему-то спрашиваю:

– Обелиск?

– Это мое любимое слово.

– Правда?

– По крайней мере, одно из них. Ты только посмотри на него. – Я смотрю, а он продолжает: – Он стоит прямой, вертикально взмывая ввысь. Какое мощное, могучее слово! Оно уникальное, оригинальное. В нем есть и некая уловка, потому что оно звучит вовсе не так, как, может показаться, оно должно было бы при этом выглядеть. Это слово удивляет и заставляет подумать: «Ах, вот оно как получается! Что ж, хорошо, пусть так». Оно требует уважения, но само по себе неброское. Не такое, как, например, монумент или башня. – Он трясет головой. – Это наглецы с претензиями…

Я ничего ему не говорю, потому что всегда любила слова. И не только любила, но и умела управлять ими, располагая в нужном порядке. Наверное, поэтому я готова защищать их все, особенно хорошие. Однако теперь все они, и хорошие и не очень, только сердят и раздражают меня.

– А ты раньше слышала фразу про баранов, к которым надо возвращаться?

– Нет, только когда мистер Блэк произнес ее.

Он наклоняется над столом, отрывает от листа половинку и что-то записывает на бумаге, после чего прикрепляет листок к стене.

Мы выходим на улицу, я сразу же забираюсь на Лероя, одной ногой стоя на земле. Теодор Финч надевает на спину рюкзак. При этом рубашка у него немного задирается наверх, живот оголяется, и я вижу жуткий красный шрам, идущий через все туловище.

Я сдвигаю очки Элеоноры на лоб.

– Откуда у тебя такой шрам?

– Сам нарисовал. По своему опыту знаю, что шрамы девчонкам нравятся больше, чем татуировки. – Он вскакивает на свой велик, но, сидя на седле, ноги держит на земле, причем обе. – А ты после катастрофы вообще в автомобиль садилась?

– Нет.

– Это был бы своеобразный рекорд. С тех пор прошло – сколько? Восемь месяцев или уже девять? И как же ты теперь добираешься до школы?

– На велосипеде или пешком. Да мы не очень далеко живем.

– А если идет дождь или снег?

– Все равно или на велосипеде, или пешком.

– Значит, тебе страшно водить машину, но при этом ты не побоялась забраться на колокольню?