Ты не виноват - Нивен Дженнифер. Страница 36

Вайолет и Финч

Вайолет

Остается 134 дня

Уже целую неделю Финч не появляется в школе. Кто-то говорит, что его временно исключили, другие утверждают, что он не рассчитал дозу, и его срочно увезли в реабилитационный центр. Причем слухи распространяются путем перешептывания и передачи записок, потому что на днях директор Уэртц узнал про «Бартлетт дерт» и велел немедленно закрыть ее.

Среда. Первый урок. В память о бессрочной кончине газеты Джордан Грипенвальдт раздает конфеты. Трой Саттерфилд запихивает в рот сразу два леденца и с набитым ртом пытается обратиться ко мне:

– А где же твой дружок, Вайолет? Разве ты не должна постоянно следить за ним, чтобы предотвратить очередную попытку суицида?

Он хохочет, и все его приятели дружно смеются. Прежде чем я успеваю что-то ответить, Трой достает конфеты изо рта и демонстративно выбрасывает их в урну.

В четверг после уроков я разыскиваю на школьной стоянке Чарли Донахью. Объясняю ему, что мы с Финчем вместе работаем над школьным проектом, но я не вижу его вот уже несколько дней. При этом мне так хочется спросить насчет слухов, ходящих по школе, но я сдерживаюсь.

Чарли бросает учебники на заднее сиденье своего автомобиля.

– Это вполне в его духе. Он приходит и уходит, когда ему только вздумается. – Он снимает куртку и бросает ее поверх книг. – Но он уже не маленький, пойми. Парень вырос, должен сам соображать.

К нам подходит Бренда Шенк-Кравиц и небрежно открывает дверцу пассажирского места. Прежде чем сесть в машину, она поворачивается ко мне:

– А мне твои очки нравятся.

По ее тону я понимаю, что она сказала это вполне искренне.

– Спасибо, – благодарю я. – Это очки моей сестры.

Похоже, она несколько секунд обдумывает сказанное мной, затем с понимающим видом одобрительно кивает.

На следующее утро, собираясь на третий урок, я встречаю его. Это Теодор Финч, но он снова изменился. Он в жуткой вязаной красной шапочке и свободном черном свитере, как всегда, джинсы, неизменные кроссовки и, конечно, знаменитые черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Теперь он являет собой Финча-беспризорника, как мне кажется. Он прислонился к шкафчикам, одна нога согнута в колене, и беседует о чем-то с Камели Белк-Гуптой, одной из девчонок из нашего драмкружка. Я прохожу мимо, но он, похоже, даже не замечает меня.

На уроке я, как обычно, вешаю сумку на спинку стула, достаю учебник геометрии и тетрадь. Мистер Фишер предлагает начать урок с разбора домашнего задания, но едва он произносит эти слова, как в школе начинает завывать пожарная сирена. Я собираю вещи в сумку и вместе с остальными учениками выхожу из аудитории.

– Встретимся на учительской стоянке, – раздается голос позади меня. Я поворачиваюсь и вижу Финча. Он стоит рядом, как ни в чем не бывало, засунув руки в карманы. Потом он так же беспечно удаляется, как будто вокруг нас нет никого – ни учителей, ни учеников, включая, между прочим, и самого директора Уэртца, который отчаянно кричит что-то в свой телефон.

Я еще несколько секунд колеблюсь, потом бросаюсь со всех ног на улицу, при этом сумка больно ударяет меня по бедру. Меня ужасно пугают мысли о том, что кто-нибудь пустится за мной вслед. Но возвращаться поздно, и я мчусь вперед во весь опор. Я нагоняю Финча, и вот мы уже несемся вместе, припустив что есть сил, и никто не кричит нам: «Стойте! Немедленно вернитесь!» Мне страшно, но одновременно приятно от осознания собственной свободы.

Мы пересекаем бульвар перед школой, бежим мимо аллеи, которая отделяет парковку от реки и делит весь город на две части. Наконец, мы останавливаемся в крошечной рощице, и Финч сразу же берет меня за руку.

– Куда мы направляемся? – задыхаясь, интересуюсь я.

– Вон туда, чуть дальше. Только тихо. Тот, кто первый начнет шуметь, должен будет просочиться назад в школу. – Он быстро говорит и стремительно перемещается вперед.

– Как это просочиться?

– Голышом. Только так можно просачиваться – когда на тебе нет одежды. По-моему, я все правильно объясняю.

Я аккуратно сползаю вниз к набережной, Финч беззвучно указывает путь, делая при этом вид, что это ему удается очень легко. Мы доходим до берега реки, и он указывает куда-то вдаль. Поначалу я не могу понять, что он хочет мне показать, но вот я замечаю какое-то движение. Это птица, довольно высокая, в метр, не меньше, с красным хохолком на белой голове, а все ее тело угольно-серое. Она ходит по реке на мелководье, что-то клюет и время от времени возвращается на противоположный берег, важно расхаживая там, как зазнавшийся джентльмен.

– Кто это?

– Это черный журавль, его еще называют журавль-монах. Единственный экземпляр на всю Индиану. Может быть, и на все Соединенные Штаты. Они зимуют в Азии, а это значит, что сейчас его от родного дома отделяют тысячи километров.

– Откуда ты узнал, что он здесь?

– Иногда, когда мне становится невыносимо оставаться вон там, – он кивает в сторону школы, – я прихожу сюда. Я часто купаюсь тут, бывает, что просто сижу на берегу. Этот приятель ошивается тут уже с неделю. Я поначалу испугался, что он ранен или заболел.

– Он заблудился.

– Ну-ну. Ты только посмотри на него. – Птица стоит на мелководье, что-то выклевывает из речки, потом заходит поглубже и начинает плескаться. Теперь журавль напоминает мне ребенка, балующегося в бассейне.

– Видишь, Ультрафиолет, он тоже путешествует.

Финч отступает на шаг назад, закрывая глаза рукой от солнца, которое пробивается сквозь густую листву деревьев, потом оступается, и под его ногой громко хрустит ветка.

– Вот черт! – шепотом ругается он.

– Ах, вот так? Это, наверное, означает, что теперь тебе придется голым просачиваться в школу?

Его лицо приобретает такое растерянное выражение, что я не могу удержаться от громкого смеха.

Он вздыхает, побежденно опускает голову и вдруг начинает раздеваться. Он снимает свитер, кроссовки, шапочку, перчатки, джинсы, хотя на улице сейчас довольно холодно. Каждый предмет одежды он передает мне, пока не остается в одних трусах. Тогда я говорю:

– Прочь и их тоже, Теодор Финч. Ты первый придумал про просачивание, а чтобы просочиться, надо раздеться догола. Именно так можно объяснить значение этого слова. И никак иначе.

Он улыбается, но не сводит с меня взгляда, и в этот момент действительно снимает трусы. Я удивлена, мне почему-то показалось, что он этого не сделает. Он стоит рядом со мной, первый голый парень, которого я вижу в своей жизни, и, похоже, его это ни чуточки не смущает. Он такой высокий и худощавый. Я смотрю на голубые вены его рук, на мускулы плеч, живота и ног. Шрам на его животе большой и красный.

– Конечно, было бы куда веселее, если бы ты тоже разделась, – заявляет он и неожиданно ныряет в реку, причем так аккуратно, что не тревожит журавля. Широкими взмахами он движется вперед, как член олимпийской сборной на соревнованиях, а я сажусь на берегу и наблюдаю за его движениями.

Он уплывает так далеко, что становится практически не виден, теперь я наблюдаю только размытое пятно вдали. Тогда я достаю тетрадь о наших путешествиях и записываю в нее историю о странствующем журавле и мальчике в красной вязаной шапочке, который плавает зимой. Я теряю чувство времени, и когда поднимаю взгляд, вижу, что Финч уже приближается ко мне. Он плывет на спине, сложив руки за головой.

– Тебе тоже надо поплавать, – говорит он.

– Мне и тут хорошо. К тому же мне не стоит переохлаждаться.

– Давай, Ультрафиолет Марки-Ни-Одной-Помарки. Тут просто замечательно.

– Как ты меня назвал?!

– Марки-Ни-Одной-Помарки. Считаю до трех. Раз… Два…

– Мне хорошо и здесь.

– Ну, ладно. – Он подплывает ко мне на такое расстояние, где может встать и оказаться по пояс в воде.

– Где ты пропадал на этот раз?

– Делал перестановку в комнате. – Он зачерпывает воду ладонями, как будто хочет поймать что-то. Журавль внимательно наблюдает за нами с противоположного берега.