Ты не виноват - Нивен Дженнифер. Страница 41

Вернувшись домой, я понимаю, что переполнен словами. Словами будущих песен. Словами о тех местах, куда мы направимся с Вайолет прежде, чем мое время закончится, и я снова засну. Я пишу и никак не могу остановиться. Впрочем, я не хочу останавливаться, даже если бы и смог это сделать.

Тридцать первое января. Метод: отсутствует. По шкале «насколько близко я к этому подошел»: ноль. Факты: американские горки «Эвтаназия» в реальности не существуют. Но если бы такие изобрели, путешествие на них длилось бы около трех минут. Сначала нужно было бы совершить подъем на высоту около трехсот метров или даже полукилометра, после чего шло бы резкое падение вниз и семь петель подряд. Последняя серия подъем-падение занимала бы около минуты, но ускорение свободного падения достигало бы десяти, поскольку скорость на петлях доходила бы до трехсот шестидесяти километров в час.

Внезапно происходит какой-то сбой во времени, и я осознаю, что больше ничего не записываю, а бегу. Я до сих пор одет в старый черный свитер, потертые синие джинсы, кроссовки и перчатки. И тут я внезапно понимаю, как болят у меня ноги, но я уже достиг Сентервилля, а это соседний с нами городок.

Я снимаю обувь и шапку и иду домой пешком, потому что чувствую себя измотанным. Но мне хорошо. Я устал, но я живой, и я нужен.

Джулиджонас Урбонас, человек, придумавший горки «Эвтаназия», утверждает, что они разрабатывались с идеей гуманности – изощренно, с мыслью об эйфории, чтобы человеку, решившемуся расстаться с жизнью, доставить максимум удовольствия. Центробежная сила, возникающая на горках, таким образом действует на тело, что кровь начинает стремиться вниз, а не вверх, к мозгу, что вызывает, в свою очередь, церебральную кислородную недостаточность, и именно это влечет за собой неизбежную гибель.

Я иду сквозь черную ночь Индианы под звездным небосводом и думаю над словами «изощренно, с мыслью об эйфории». Они достаточно четко определяют мои чувства к Вайолет.

Впервые мне хочется быть именно Теодором Финчем, тем самым парнем, которого она видит каждый день. Он понимает, как надо быть изощренным и вызывать эйфорию. Она видит и сотни других людей, большинство из которых дефектные, частично испорченные, частично фрики. А этот парень хочет быть ненавязчивым. Он не желает никого волновать и беспокоить. Может быть, в основном из-за того, чтобы самому оставаться беззаботным. Этот парень полностью принадлежит миру, целиком и полностью. Он – это именно то самое, кем я действительно хочу быть. Мне хочется, чтобы моя эпитафия звучала так: «Парень, которого любит Вайолет Марки».

Финч

30-й день (и я НЕ СПЛЮ)

На уроке физкультуры мы с Чарли Донахью стоим на третьей базе бейсбольной площадки. Мы с ним прекрасно понимаем, что это самое выгодное место для разговора. Даже не глядя на мяч, который со свистом летит мимо нас, он ловит его и перебрасывает назад в дом. В нашей школе все тренеры мечтают заполучить Чарли с того момента, когда он впервые появился тут. Но только сам Чарли отказывается становиться чернокожим стереотипом. После уроков он выбрал себе другие занятия и ходит в кружок по шахматам, в клуб по игре в юкер, сочиняет альбомы выпускных классов. Чарли уверяет, что именно это будет учитываться при подаче документов в колледж.

Сейчас он, сложив руки на груди, недовольно хмурится и спрашивает меня:

– Это правда, будто ты чуть не утопил Роумера?

– Что-то типа того.

– Всегда заканчивай то, что начал, приятель.

– Я подумал, что пока не стоит лишать себя свободы. Хотя бы до того дня, когда меня хорошенько не поимеют.

– Если тебя арестуют, твои шансы на то, чтобы тебя поимеют, как мне кажется, значительно возрастут.

– Это не тот вариант, который я бы одобрил.

– Ладно. Что с тобой происходит? Ты сам-то себя видел?

– В другое время я принял бы это за похвалу. Хотя, если подумать, спортивная форма, как правило, идет всем.

– Вот ведь придурок!

Он продолжает меня так называть, хотя я уже больше не прикидываюсь британцем. Прощай, Фиона. Прощай, Эбби-роуд.

– Ты уже раньше был подонком Финчем, перед этим две недели притворялся крутым Финчем. Парень, ты пробуксовываешь.

– Подонок Финч мне больше по душе. – Я поправляю шапочку и вдруг меня осеняет: а какого Финча предпочитает Вайолет? Эта мысль так обжигает мой мозг, что я начинаю размышлять на данную тему. Какой Финч ей нравится больше? А вдруг ее устраивает какая-то версия Финча, а не настоящий Финч?

Чарли предлагает мне сигарету, но я только отрицательно мотаю головой:

– Эта фигня тебя погубит.

Я уже не говорю о том, что первым его прикончит, конечно же, наш физрук мистер Каппель.

– Что с тобой вообще происходит? Вы встречаетесь?

– С кем? С Вайолет?

– У вас уже все произошло или как?

– Друг мой, я просто здорово провожу время, вот и все.

– Наверное, все же не очень здорово.

Роумер готовится отбивать мяч, а это значит, что мы должны сосредоточиться. И не только потому, что он считается звездой бейсбола (вторым после Райана Кросса), ему еще нравится метить прямо в нас. И если что-то пойдет не так, он подбежит к нам и битой размозжит мне голову за то, что я чуть не утопил его.

Так и есть. Мяч летит прямиком в нас, и Чарли отступает, но делает это настолько неспешно, будто ему и торопиться-то некуда. Он выбрасывает руку в перчатке, и мяч попадает ему в ладонь, словно намагниченный, а Роумер изрыгает десятки проклятий в нашу сторону, в то время как Чарли отправляет мяч назад.

Я киваю в сторону мистера Каппеля, который одновременно является нашим тренером по бейсболу.

– Ты понимаешь, что каждый раз, проделывая это, ты на шаг приближаешь его к смерти?

– Каппи или Роумера?

– Обоих.

Он усмехается, демонстрируя ослепительно белые зубы, что случается крайне редко.

– Конечно. Отлично понимаю.

В раздевалке Роумер зажимает меня в углу. Чарли уже ушел. Каппель отправился в свой кабинет. Парни, которые еще не вышли из раздевалки, маячат где-то вдалеке, как будто умышленно стараются казаться невидимками. Роумер так близко стоит ко мне, что я ощущаю запах яичницы, которую он ел на завтрак.

– Ты труп, Фрик.

Как бы мне ни хотелось выбить из него всю дурь, я, однако, этого не делаю. Потому что

1) он недостоин того, чтобы из-за него зарабатывать себе неприятности;

2) я хорошо помню выражение лица Вайолет на реке, когда она требовала, чтобы я отпустил его.

Поэтому я начинаю считать.

Один, два, три, четыре, пять…

Я удержусь. Я не врежу ему.

Я буду паинькой.

И в следующее мгновение он толкает меня прямо на шкафчик. Я не успеваю и рта раскрыть, как он бьет меня в глаз, а потом еще раз в нос. Я едва держусь на ногах и отчаянно продолжаю считать, но уже в обратном порядке, только чтобы не убить этого гада прямо здесь и сейчас.

Интересно, если я вот так буду считать, смогу ли я каким-то образом вернуться в прошлое, в начало учебного года, когда еще ходил в восьмой класс, до того, как стал чудаком, до того, как меня начали замечать, до того, как я начал раскрывать рот и меня стали называть Фриком, когда я не засыпал, и все казалось нормальным (если бы еще точно знать, что такое «нормально»!), когда на меня смотрели просто так, а не пялились, не для того, чтобы увидеть, что еще такого необыкновенного я могу учудить, а чтобы просто сказать мне: «Привет, парень, как дела, что нового?»

Интересно, если вести счет назад, смогу ли я действительно попасть в прошлое, чтобы забрать с собой Вайолет Марки и уже вместе с ней начать движение вперед? Таким образом у нас будет больше времени. Потому что я боюсь именно времени.