Ты не виноват - Нивен Дженнифер. Страница 54

Оттащить меня им удается только вчетвером, потому что мой кулак становится стальным. Я лихорадочно соображаю, и в мозгу вертится: «Ты вынудил меня сделать это. Ты сам виноват. Это только твоя вина, твоя вина, твоя вина».

Роумер падает на пол, а меня тащат в сторону. Я встречаю взгляд Роумера и произношу:

– Ты больше никогда не посмеешь называть меня так.

Вайолет

10 марта

Финч звонит мне после третьего урока и говорит, что будет ждать возле реки. Он хочет, чтобы мы поехали на юг в Эвансвилл посмотреть домики-гнезда. Это небольшие хижины, выстроенные из молодых саженцев и другого лесопосадочного материала, созданные художником из Индианы. Они в буквальном смысле похожи на птичьи гнезда, только для людей, с окошками и дверьми. Финчу хочется посмотреть, что от них осталось. Находясь там, мы могли бы пересечь границу с Кентукки и сфотографироваться так: одна нога в Кентукки, другая в Индиане. Между прочим, мы могли бы сделать подобные снимки и с другими штатами: Иллинойсом, Мичиганом и Огайо.

– А почему ты не торопишься на урок? – интересуюсь я. В волосах у меня один из подаренных им цветков.

– Меня исключили из школы, я приехал сюда только из-за тебя.

– Исключили?!

– Ну, соглашайся скорей. Скоро стемнеет, да и бензин у меня сгорает, пока мы с тобой беседуем…

– Туда ехать часа четыре, Финч. Пока доберемся, уже будет темно.

– Нет, если поедем прямо сейчас, успеем засветло. Поехали. Там можно будет и поспать, кстати. – Он говорит очень быстро, как будто вся наша жизнь зависит от того, посмотрим ли мы на эти домики-гнезда или нет. Когда я спрашиваю его, что случилось, он отвечает, что расскажет потом, а сейчас мы должны отправиться в путь, прямо сейчас, сию же минуту.

– Но сейчас зима, мы не можем спать в таком гнезде. К тому же сегодня только вторник, давай поедем в субботу. А если подождешь, когда кончатся уроки, можно будет отправиться куда-нибудь поближе, чем на границу с Кентукки.

– Знаешь что? Забудь об этом. Я, наверное, и один могу туда съездить. Да, наверное, я так и поступлю – поеду туда один. – В телефоне его голос звучит как-то отстраненно. После этих слов он разъединяет связь.

Я тупо смотрю на свой мобильник. В это время мимо меня проходит Райан вместе с Сьюз Хейнс. Они держатся за руки.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он.

– Все отлично, – машинально отвечаю я, силясь понять, что же именно только что произошло.

Финч

66-й и 67-й дни

Домиков-гнезд тут больше нет. Когда я доезжаю до центра городка, наступает ночь. Здесь много красочных зданий, и я спрашиваю прохожих, куда же подевались эти гнездышки. Кто-то о них вообще впервые слышит. Один старичок мне искренне посочувствовал:

– Жаль, что вы напрасно проделали такой долгий путь. Домики разрушили стихия и плохая погода.

Так же, как и всех нас, в конечном итоге, подумалось мне. Значит, срок их жизни подошел к концу. Мне вспоминается могилка кардинала, вылепленная из глины. Сколько лет прошло с тех пор! Интересно, она тоже разрушена или сохранилась? Я представляю себе крохотные косточки маленькой птички внутри глиняного гнезда и понимаю, что это, наверное, самая печальная мысль во всем мире.

Я возвращаюсь домой, где все уже спят. Я поднимаюсь к себе, захожу в ванную и долгое время смотрю на свое отражение, которое постепенно исчезает прямо у меня на глазах.

Я исчезаю. Может быть, меня уже нет.

Но страха я не испытываю. Напротив, это видение очаровывает меня, как будто я сейчас вроде подопытной обезьянки в научной лаборатории. Что же заставляет обезьяну исчезать? Но даже если вы ее не видите, вы можете осязать ее, почувствовать ее присутствие, если провести рукой в том месте, где она должна была бы находиться. Я кладу ладонь себе на грудь в области сердца и ощущаю свою плоть, чувствую, как неровно бьется тот самый орган, который поддерживает во мне жизнь.

Потом я захожу в свой шкаф и закрываю дверь. Внутри я стараюсь занимать как можно меньше места и не шуметь, потому что в противном случае я могу разбудить темноту, а я хочу, чтобы темнота исчезла. Я стараюсь дышать бесшумно, как будто при дыхании я издаю громкие звуки! Но если я буду громко дышать, еще неизвестно, что может сотворить темнота со мной или с Вайолет или еще с кем-нибудь, кого я люблю.

На следующее утро я проверяю голосовые сообщения на нашем городском телефоне, которым пользуемся мы все вместе – я, мама и сестры. Есть сообщение для матери от Эмбриона, отправленное еще вчера днем: «Миссис Финч, это Роберт Эмбри из средней школы Бартлетта. Как вам известно, я являюсь психологом вашего сына. Мне необходимо поговорить с вами о Теодоре. Боюсь, что это дело очень важное и неотложное. Пожалуйста, перезвоните мне». Далее он диктует номер своего телефона.

Я еще пару раз прослушиваю это сообщение, потом стираю его.

Вместе того, чтобы идти в школу, я возвращаюсь в свою комнату и снова скрываюсь в шкафу, потому что если я выйду из него сейчас, я просто умру. Но потом я вспоминаю, что меня исключили, и мне в любом случае в школу идти не надо.

Самое хорошее в шкафу – это то, что здесь ограниченное пространство. Я сижу очень тихо и стараюсь дышать тише.

В моей голове вертятся мысли, от которых я не могу отделаться, как от назойливой песенки, причем они повторяются в одном и том же порядке: «Я сломан. Я притворщик. Меня невозможно полюбить. Вайолет обязательно узнает про это, и теперь это только дело времени. Ты ее предупредил. Чего она от тебя хочет? Ты все ей уже рассказал».

«Биполярное расстройство, – подсказывает мне мозг, навешивая на себя ярлык. – Биполярное, биполярное, биполярное».

И снова то же самое: «Я сломан. Я притворщик. Меня невозможно полюбить…»

В мамином навесном шкафчике с лекарствами я нахожу таблетки снотворного. Я забираю к себе в комнату весь пузырек и высыпаю в рот сразу половину содержимого, а потом, в ванной, наклоняюсь над раковиной, чтобы запить таблетки. Посмотрим, что чувствовал Чезаре Павезе. Посмотрим, какая тут присутствует доблесть. Я растягиваюсь на полу в шкафу с пузырьком в руке. Я пытаюсь представить себе, как отключается мой организм, как он медленно перестает функционировать. Я стараюсь представить, как на меня наваливается тяжесть, понимая, что это произойдет не так уж быстро.

Я с трудом поднимаю голову, а ноги, как мне кажется, находятся сейчас очень далеко от меня. «Оставайся на месте, – словно приказывают мне таблетки. – Не двигайся. Дай нам закончить свое дело».

Меня накрывает черная пелена, как туман, только намного темнее. Чернота и туман прижимают мое тело, они словно вознамерились вдавить меня в пол. Никакой доблести тут нет. Примерно так же себя чувствуешь, когда наступает сон.

Я заставляю себя подняться и доплестись до ванной, где я засовываю в рот два пальца, и меня тошнит. Из организма выходит не очень много, и я уже не помню, когда я что-то ел в последний раз. Я делаю попытку за попыткой, потом надеваю кроссовки и ударяюсь в бега. Конечности мои наливаются тяжестью, я как будто бегу по болоту, но я ровно дышу и полон уверенности.

Я бегу по своему привычному вечернему маршруту мимо больницы, но на этот раз я сворачиваю к парковке, там я заставляю себя пройти через двери приемного отделения и обратиться к первой попавшейся медсестре:

– Я наглотался таблеток и не могу теперь избавиться от них. Пожалуйста, извлеките их из моего тела.

Она берет меня за руку и что-то говорит стоящему за ней мужчине. Голос у нее ровный и спокойный, как будто она тут только тем и занимается, что промывает желудки забегающим юнцам. После этого они вдвоем проводят меня в соседнюю комнату.

Я теряю сознание, но через какое-то время снова прихожу в себя. Я чувствую опустошение, но я при этом не сплю! В комнату входит женщина и, как будто прочитав мои мысли, говорит: