Коммуна, или Студенческий роман - Соломатина Татьяна Юрьевна. Страница 16

Минуя Дерибасовскую и пройдя по Гоголя (приветливо сделав ручкой носатому барельефу), выйти на Комсомольский бульвар. Полюбоваться панорамой порта – и вот уже и до Академика Павлова рукой подать через крохотный сквозной переулочек без названия. Там, на углу с улицей Короленко, наискосок от Художественного музея и толпились около деканата её однокурсники.

«Спортивный костюм, тёплая кофта, кроссовки, зубная щётка, чашка… Вроде ничего не забыла, – гордилась собой Полина. – Ну что там ещё может понадобиться, в этом колхозе?»

Неведомый колхоз представлялся чем-то белозубым и задорным из телевизора. Чем-то вроде пионерского лагеря, только для взрослых. Там всем весело, все поют, играют в подвижные игры. Какие подвижные игры могут быть у взрослых? Ну, какие-то наверняка есть. Что взрослые – не люди? Должны же они как-то двигаться, в конце концов! Играючи, например.

Были студенты с папами-мамами. А были и без.

«Никуда без родителей не могут! Уже студенты, а за ручку ходят! Тоже мне – великое путешествие – за Кудыкину гору паковать помидоры! Некоторые мамаши ещё и плачут. Ох ты ж господи!» – фыркала про себя Полина, гордая своей внезапно отвоёванной без особого кровопролития самостоятельностью. Точнее – её видимостью. Но в юности репродукция картины мира принимается за саму картину без лишнего слова. Редко у кого по молодости хватает ума на мужество объективности. Может, и хорошо, что не хватает? Всё-таки любую картину – в том числе мира – следует для начала обозреть издалека. Насладиться, принять всю как есть и только потом погружаться в механику процесса манипуляций цветом, полутонами, светом и тенью…

Справедливости ради (а не для оправдания высокомерных девических размышлений) заметим, что подавать документы Полина явилась без родителей. И на экзамен свой единственный сходила без мамочки-папочки. Многие и многие вчерашние школьники даже узнать, где главный корпус находится, и уж тем более – где там приёмная комиссия, без взрослых не могли. А на вступительных экзаменах и вовсе в обмороки падали на руки – ладно бы только мам-пап, так ещё и бабушек-дедушек.

«Живут же и Вадим и Примус как-то без мам и пап? Хотя, конечно, они на целых четыре-пять-шесть лет меня и моих этих инфантильных одногодок старше. Столько лет разницы, если разобраться – целая эпоха. Огромный срок. Что со мной будет через четыре-пять-шесть лет? Страшно представить! Может, я уже академиком стану? Или три раза замуж схожу. Или пироги научусь готовить? Или… Нет, за такой длительный период столько всего может произойти, что лучше об этом не думать!»

Оставим на совести юной дурочки то пренебрежение, с коим она отделила себя от «этих инфантильных одногодок». Тем паче события, что вот-вот произойдут, дадут ей понять, что она такая же мамина дочка, как и большая часть её ровесников. Если не хуже.

Своих одногруппников она увидала издалека – среди этих взрослых дядек не суетился ни один родитель с последними советами и прародитель с торбой тёплых пирожков.

Заместители деканов бегали туда-сюда, сверяясь со списками и давая ценные указания.

– Филипп Филиппыч! А ты, значит, Полина Романова? Этих-то оболтусов я всех знаю, – отрекомендовался Полине плотный кривоногий брюнет. – Доцент кафедры физиотерапии, куратор вашей группы, а также твой ангел-хранитель от этих чудовищ.

– Здравствуйте, – вежливо ответила девушка. – Я.

Примус отчего-то злобно хмыкнул. Широкая спина Вади Короткова немедленно нарисовалась перед Полиной.

– Не волнуйтесь, Филипп Филиппыч, солдат ребёнка не обидит, а «ангелу-хранителю», если вдруг крылья чересчур… хм… топорщатся, может и на пятаки кое-что порубить.

Полина шутки не поняла. Парни загоготали. А доцент покраснел и рявкнул важным тоном:

– В автобусе не пить! И чтобы без всяких мне там…

– Не волнуйтесь, Филипп Филиппыч, всё будет в ажуре! – совсем другим, моментально изменившимся – миролюбивым тоном заверил его Вадим. Что-то во всём этом было Поле очень непонятное. Очень-очень мужское. И в то же время весьма походило на так и не состоявшуюся драку дворовых котов.

– Пщщщщ, ты зачем сюда?

– Кххххххх, можно подумать!

– Вот и канай, уаоуууууу!

– Кхххххх, больно надоуоуууу!

Но чувствовалось, если что – то до последнего клочка драных ушей, до последних кончиков выдранных усов. И даже не по делу. И не за идеалы. И не во имя прекрасной дамы. Не из рыцарского кодекса вообще. А чисто из принципа.

«Не права наша невоспитанная родственница тётка Ольга. Мужчины – не козлы. И я не права. Они – и не прецизионные станки тоже. Точного в них ничего нет. Мужчины – коты. Кто с помойки, а кто и тигр. Но – коты, коты, коты…»

Впрочем, и тут Полина была далека от истины. А кто к ней близок в восемнадцать? А в сорок? А в восемьдесят?.. То-то и оно! А кажется, всего делов – стой на своём. Да не всё так просто, как выясняется. Как выясняется и в восемнадцать, и в сорок, и в восемьдесят…

Спустя полчаса автобусы благополучно отбыли, впервые в жизни увозя Полину в долговременную поездку без родителей, тётушек и нянюшек. Вольный ветер странствий et cetera…

Ехали долго. Часа четыре, а то и все пять. Болтали, песни пели, ели, останавливались у посадок, чрезвычайно редко встречавшихся среди бесконечных малороссийских полей. В какой-то момент Полина уснула, уронив голову Вадиму на плечо. Тот сидел смирно, как будто аршин проглотил, за что был подвержен добродушному осмеянию со стороны товарищей. Особенно – циничного Примуса. Уже знакомый с maman Стасик шутил, таинственно намекая на то, что к Полине прилагается Цербер в халате и тапках, Тарас глубокомысленно поправлял очки, а застенчивый Вася просто краснел. Всего этого она не видела и не слышала. Последние дни были слишком урожайны на впечатления и слегка подкосили неокрепшую девичью психику. Пара часов хорошего крепкого сна ещё никому не вредила. Потом уснул и сам Вадим. Этот мог спать где угодно и как угодно, включая – на болотной кочке под грохот артобстрела.

Но впечатлений, как известно, много не бывает, как бы вам ни казалось, что уже всё, край… Земля круглая, потому при малейшем изменении во времени снова открываются неизведанные горизонты. А за ними – ещё. За ещё – ещё. И так до полного оборота вокруг. Но если снова сменить пространство, то при малейшем изменении во времени… На языке вертится какое-то очень подходящее слово… Бесконечность! Вот. Она самая. Бесконечность впечатлений так же циклична, как бесконечна сама цикличность, простите автора за одесский бич.

Бравых студентов-первокурсников привезли в село Глубокое Татарбунарского района Одесской области. И будут размещать, как объявил громогласный Филипп Филиппыч, в помещении бывшего санатория для больных туберкулёзом детей.

Тут просто необходимо сделать очередное, в ряду бесконечных, лирическое отступление.

Полина, конечно же, испытывала муки моральные, взрослея под диктатом мамы-манипулятора. Она, естественно, мёрзла, как все дети, перекатавшиеся зимой на санках. Поля даже знала, что такое туалет класса «нужник». Но если совсем честно: Полина никогда не знала по-настоящему некомфортных условий. Необходимость пользоваться туалетом в поезде была для неё физиологическим стрессом. Существом она была избалованным и, чего греха таить, совершенно неприспособленным к существованию где-нибудь, кроме «суперфосфатной» «сталинки» и пары загородных домов. Нет-нет, она вполне могла постирать в тазике носки. Если в тазик из крана можно было набрать тёплой воды. Легко поджаривала себе яичницу. На газовой конфорке. При помощи сковороды и масла. И заваривала чай. При наличии, собственно, чая и кипятка. Спокойно спала на полу – если пол был достаточно тёплый и на нём лежал толстый матрас. Даже в одной комнате с другими людьми Полина находилась совершенно безболезненно. Если эти люди были родителями, родственниками или, на худой конец, друзьями родителей и родственников. И ещё – Поля панически боялась темноты. Особенно если в эту темноту была погружена совершенно незнакомая, никогда не виданная прежде местность.