Свет первой любви - Бэлоу Мэри. Страница 37

– Да, – ответила дочь.

– А ты можешь почувствовать, что теперь бремя снято с твоих плеч, – продолжала мать. – Не воображай, милочка, будто я не понимала, что ухудшение твоего здоровья связано с чувством вины и с беспокойством. Теперь наконец ты сможешь оправиться. Ты принимаешь укрепляющее, что прописал тебе мистер Райдер?

В ответ Майра уклончиво улыбнулась. Она решила, что дает графу две недели. После этого откладывать будет уже нельзя. По крайней мере, мама должна все узнать. Она уже давно заподозрила бы истину, не будь эта истина столь невероятна. Несмотря на похудевшее лицо, живот у Майры уже слегка круглился под ее модными платьями свободного покроя с высокой талией.

В глазах матери она заметила беспокойство. Конечно, мама боится за нее и пытается убедить себя, что весенний воздух и укрепляющее средство, а теперь еще и облегчение, испытываемое в связи с последним письмом сэра Эдвина, – все это вернет дочери здоровье и цветущий вид. Нехорошо заставлять мать думать, будто она серьезно больна, тогда как можно объяснить ей истинную причину ее недомогания.

Майра уже презирала самое себя.

…Он приехал сырым апрельским вечером. Майра подняла голову и прислушалась. Неужели экипаж? Выйти из дому не было никакой возможности. Да и вряд ли в Пенвите могли появиться гости. Майра вовсе не была уверена, что теперь соседи станут посещать их даже в самую благоприятную погоду. Она уже рассказала Хэрриет о том, что ее помолвка разорвана по обоюдному согласию ее и жениха, и позволила подруге распространить эту новость. Без сомнения, теперь об этом знают уже все. Майра сидела с матерью в гостиной за вышиванием, а дождь с такой силой хлестал в окна, что смотреть в сад было просто бессмысленно. Ей снова почудился стук колес.

Но поскольку гостиная находилась в задней части дома и расслышать что-либо сквозь шум дождя было невозможно, она решила, что ей просто показалось. Кроме того, ехать сейчас по долине – дело весьма рискованное. Майра опустила голову и снова взялась за иголку, но тут же вновь резко вскинула голову, услышав совершенно четко стук молотка в парадную дверь.

– Господи, кто же это в такую погоду? – спросила леди Хейз, оживившись. Она воткнула иглу в свое вышивание, отложила работу в сторону и встала как раз в тот момент, когда горничная открыла дверь гостиной.

– Граф Хэверфорд, сударыня, – сказала горничная и отступила в сторону.

Дамы даже не успели сообразить, что к чему, – граф вошел в гостиную сразу же вслед за горничной. Высок, элегантен, мужествен и охвачен холодным гневом, отметила Майра, втянув воздух и затаив дыхание.

– Леди Хейз. – Он чопорно поклонился, щелкнув каблуками сапог. – Мисс Хейз.

Майра заметила, что мать всполошилась.

– Ах, лорд Хэверфорд, – заговорила леди Хейз, – ужасная погода, совсем не для визитов, хотя мы, разумеется, рады вас видеть! Прошу, садитесь.

– Благодарствуйте, сударыня, – отозвался тот. – Не позволите ли вы мне остаться наедине с мисс Хейз на несколько минут? Либо здесь, либо в другой комнате.

Вид у леди Хейз сделался еще более растерянным.

– С моей дочерью, сэр? – переспросила она. – Наедине?

Но Майра уже встала.

– Не беспокойтесь, мама, – сказала она. – Я проведу его сиятельство в папину читальню.

И, не дав матери возразить, она быстро подошла к двери. Юбки ее прошуршали, когда она шла мимо графа, но он опередил ее и открыл перед ней дверь.

– Сударыня, – сказал он, адресуясь к ее матери, прежде чем отправиться вслед за Майрой в холл и читальню, где некогда ее отец проводил много времени за книгами, – я ненадолго задержу мисс Хейз.

Майра быстро вошла в читальню, оставив дверь за собой открытой, и встала у окна. Она едва различала в дымке дождя рощицу, которая была очаровательным местом для прогулок в хорошую погоду. Дверь за ее спиной щелкнула, закрываясь, и на несколько мгновений повисло тягостное молчание.

– Я понял, – голос его был ледяным и пугающе спокойным, – что вы не обращаетесь ко мне за помощью.

Майра затаила дыхание.

– Нет, – наконец ответила она.

– Но вы решили, что я имею право знать, – продолжал он.

Она облизнула губы. К чему он клонит?

– Приятно узнать, что твой бастард появится на свет через шесть месяцев.

Майра схватилась рукой за подоконник.

– Не смейте употреблять это слово в моем присутствии!

– Ах вот как? – Голос его звучал устрашающе вежливо. – Какое же слово прикажете употребить? Может быть, дитя любви? Но ведь это вовсе не дитя любви, не так ли? Оно было зачато отнюдь не во время любовного свидания.

Почему-то эти слова ранили ее.

– Нет, – сказала она. – Я давно уже поняла, что на любовь вы неспособны. А в ту ночь вы даже не изображали любовь.

– Какого дьявола, – впервые он позволил прозвучать гневным ноткам в своем голосе, – какого дьявола вы мне лгали, Майра?

– Я не… – начала было она, но к чему громоздить ложь на ложь? – Я знаю, почему вы это делали.

Она ухватилась за подоконник обеими руками, только так можно было, удержаться, чтобы не вздрогнуть от страха. Его голос раздался у самого ее плеча:

– Потому что я весьма категорически заявил вам тогда, на балу в Тамауте, что вы выйдете за меня, если беременны. Потому что я велел вам послать за мной без промедления, если вы обнаружите, что беременны. Потому что вы готовы на что угодно, лишь бы действовать вопреки моим требованиям.

– Да. – Она начала злиться и, хотя он стоял совсем рядом, резко повернулась к нему. Это было уж и вовсе неразумно. – Долгие годы я не любила и презирала вас, милорд. И если с годами ненависть моя поутихла, то, за последние четыре месяца она вспыхнула с новой силой. Мне представляется чудовищной сама мысль о том, что я могу в чем-то зависеть от вас. Мысль о том, что я должна сделать что-то только потому, что вы велите мне так сделать… эта мысль… эта мысль…

– Ужасает вас? – докончил он, подняв брови. – Неужели красноречие покинуло вас, Майра? Жаль. А как вес хорошо получалось! И в результате ваше упрямство и инфантильность поставили нас обоих в крайне сомнительное положение. Вы же понимаете, что больше скрывать правду нельзя.

Она засмеялась, как-то подчеркнуто резко.

– И в результате на нашем ребенке будет стоять клеймо полузаконного рождения, – сказал он.

– Совершенно незаконного, – возразила она, прекрасно понимая, как глупо даже в этот момент не устоять перед искушением бросить ему вызов. – Он или она будет незаконнорожденным. Мне все равно. Я…

– Перестаньте ребячиться, – проговорил он таким ледяным тоном, что она замерла с открытым ртом. – Завтра утром мы обвенчаемся.

– Ни за что! – сказала она, понимая, что в этом споре не может, а на самом деле и не хочет выиграть. Когда Майра говорила с Кеннетом, здравый смысл неизменно покидал ее. Единственное, что она чувствовала, – это всепоглощающую ненависть. – Без предварительного оглашения…

– Разумеется, я привез особое разрешение, – сказал он. – Мы венчаемся завтра. Придется вам смириться, Майра. Придется вам научиться преодолевать свое отвращение ко мне. Возможно, это окажется не столь уж трудно. Вряд ли мне захочется подолгу бывать в вашем обществе. А вы научитесь слушаться меня. Это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Я, разумеется, буду помнить, что вы моя жена, а не солдат моего полка. Полагаю, теперь нам следует вернуться к вашей матери. Она знает?

– Нет. Но только не завтра. Это слишком скоро. Мне нужно время.

– Время, – холодно заметил он, – это именно то, чего у вас нет, Майра. Завтра к этому часу вы станете графиней Хэверфорд. Вы будете жить в Данбертоне. Полагаю, вам следует сообщить об этом вашей горничной, чтобы она могла…

Но Майра уже ничего не слышала. В ушах у нее вдруг зазвенело, а ковер, казалось, устремился ей навстречу.

– Не поднимайте головы, – сказал чей-то голос, словно доносившийся издалека. Голос этот действовал на нее успокаивающе, голосу этому она доверяла, сама не зная почему. – Нужно, чтобы кровь прихлынула к голове. Дышите глубже. – На затылке у нее лежала крепкая, надежная рука. Майра сидела в кресле. Звон в ушах ослабевал, на смену ему пришло легкое жужжание. Ее холодные влажные руки уютно лежали в чьей-то большой и теплой руке.