Между Амуром и Невой - Свечин Николай. Страница 40

— Дык департамент далеко, вашебродие, а «иваны» туточки, за стенкой. А ежели вы такой важный таперича человек, так и сделайте, что велю. Для начала.

Суконкин явно не собирался останавливаться в своих требованиях; его необходимо было срочно обезвредить.

— Ладно, — резюмировал Лыков. — Я здесь проездом, здешнее начальство обо мне не извещено. Как прибуду в Нерчинск, сделаю всё насчет канцелярии, а Хазару сей же час башку откручу.

— Эка нашли дурака! С канцелярией штоб у меня здесь же решили, иначе ни до какого Нерчинска не доедете! Обязательно у вас пароль до властей имеется, или бумага где зашита. Здесь! иначе все «иванам» сообчу.

И Лыков понял, что придется идти к смотрителю.

На следующее утро после поверки он отправился искать майора Кандыбу, начальника Томской пересыльной тюрьмы. Задачка была не простой: следовало подловить смотрителя так, чтобы рядом не было посторонних (особенно арестантских) ушей, сказать пароль, быстро объяснить ситуацию и оговорить способы дальнейшей связи. Ясно, что на место управляющего самой крупной в империи тюрьмой, вершителя судеб тысяч человек абы кого не поставят, и Лыков надеялся на быструю и грамотную помощь.

Он перехватил майора очень удачно, в переходе между канцелярией и пекарней. С Кандыбой был только помощник — молодой, белобрысый офицер в очках, со спокойным, приятным лицом. Подскочив к смотрителю, Алексей сдернул картуз, вытянулся по-военному:

— Ваше высокоблагородие! Дозвольте обратиться с прошением!

— Некогда мне, — отрезал тот, и хотел пройти мимо.

— «Между Амуром и Невой», — четко вполголоса произнес сыщик, со значением глядя прямо в глаза майору.

— Что? — взревел вдруг Кандыба, остановившись и дыхнув на Лыкова густым водочным перегаром. Алексей с ужасом увидел, что сморитель крепко пьян: лицо красное, как помидор, а маленькие бегемотьи глазки смотрят тупо и гневно.

— Повтори, что ты сказал, подлец! Это кто тут воет? Повтори!

— «Между Амуром и Невой», — пробормотал сыщик, понимая уже провал своего плана. — Была шифрованная телеграмма из ЭмВэДэ, проверьте в канцелярии!

— Да ты еще учить меня вздумал, ракалья, арестантская харя? Помощник!

— Здесь, Иван Самсонович!

— Кому Иван Самсонович, а кому «ваше высокоблагородие»!

— Виноват, ваше высокоблагородие; слушаю-с!

— Пятьдесят розог этому жоху, сейчас же, при мне!

Лыкова обдало жаром. Он понимал, что ничего не сможет сделать, если этот пьяный идиот действительно решится его наказать.

— Никак нельзя, ваше высокоблагородие, — вежливо, но твёрдо возразил помощник смотрителя. — Он не арестант, а административно высылаемый; телесные наказания не предусмотрены законом.

У Алексея отлегло было от сердца, но, как оказалось, преждевременно.

— Каким ещё там законом?! Здесь я закон, а ещё царь, и бог; как скажу, так и будет! Мне здесь всё можно, я для этого сюда и поставлен. Выполнять!!

— Никак нельзя, ваше высокоблагородие, — по-прежнему твёрдо отвечал помощник. — О прошлом месяце отставлен без прошения смотритель Ачинского этапного двора, как раз за такое превышение власти. Прикажете в карцер на трое суток? Это можно-с…

Известие о том, что за самоуправство выгоняют со службы, несколько остудило «царя и бога». Обматерив на прощанье Лыкова, он бросил «в холодную!», и ушёл, гордо скрипя сапогами.

И Алексей оказался в «индии», как «по музыке» уголовные называют карцер. Каморка два на два аршина с крохотным оконцем под самым потолком; стены покрыты слоем липкой плесени, а на полу густо набросаны нечистоты. Однако погрустить как следует сыщик не успел — уже через полчаса его вывели наружу и отправили под конвоем в канцелярию.

«Что там ещё?» — обеспокоился Алексей. — «Вдруг Кандыба залудил новый стакан и решил-таки исполнить свою угрозу?». Если так, то это конец: Суконкин тут же разуверится в его, Лыкова, полезности и выдаст «демона» уголовным.

Сыщика завели в кабинет помощника смотрителя. Тесная комната, бедная казенная мебель, одинокий гераний на подоконнике. Хозяин стоял посреди с формуляром в руках и внимательно разглядывал вошедшего.

— Шапкин Иван Иванович? Нерчинский мещанин?

— Так точно, ваше благородие.

— Что вы там давеча сказали господину майору?

«Была ни была», решил сразу же Алексей, и так же четко и со значением, как тогда Кандыбе, повторил:

— «Между Амуром и Невой».

Помощник смотрителя облегчённо выдохнул, улыбнулся по-доброму и сказал:

— Здравствуйте, Алексей Николаевич! Позвольте представиться: поручик Щастьев Платон Серафимович. Очень рад, что все удачно разъяснилось.

— Да уж, Платон Серафимович, если бы не вы, не знаю, как бы оно «разъяснилось». Ходил бы сейчас коллежский асессор с поротой задницей… Спасибо!

— Майор Кандыба бумаг не читает, но вы не могли этого знать.

— Совсем не читает?

— Совсем. Бумаги мешают ему управлять тюрьмой. Так, как хочется…

— Понятно. Если никого не высек, значит, день не задался?

— Вы даже не подозреваете, как близки к истине, Алексей Николаевич. Увы. Он у нас из кантонистов — сами понимаете… Да еще эта дипсомания. [115]

— А вы, судя по тому, что я здесь, а не в карцере, бумаги читаете.

— На мне, говоря по правде, вся практическая работа по заведыванию тюрьмой, и уже давно. Но это ладно. Что случилось, коли вы решили открыться? Видимо, что-то серьёзное?

— Серьёзней не бывает. Меня опознал вчера один из ваших арестантов, некто Пров Суконкин, и угрожает теперь выдать уголовным. Если я не устрою его писарем в канцелярию и не устраню одного враждебного ему каторжного.

— Ну, это мы сейчас решим. Что я должен сделать?

— Взять бы стервеца за ноги, да об угол головой; жаль, нельзя. Нужно очень быстро изолировать Суконкина, исключив всякую возможность его общения с прочими арестантами. Всякую! Это очень важно. И содержать в «секретной» до особого распоряжения Департамента полиции.

— Будет исполнено.

— Только, Платон Серафимович, вы понимаете, что все должно выглядеть натурально. Многие видели мой разговор с Суконкиным, кто-то мог заметить нашу с вами встречу. Если я сейчас вернусь в балаган, а парня вскорости схватят и потащат в одиночку, умные люди могут увязать эти события.

— Не извольте беспокоиться, Алексей Николаевич. Все будет именно натурально. Скажите ему сейчас, что всё решено для него положительно. Пусть ждет вызова в канцелярию для назначения на должность. Потом Суконкина тихо-мирно заберут на раскомандировку, и он исчезнет. Никто ничего не увяжет. Здесь же на сегодня четыре тысячи восемьсот сорок девять арестантов — больше, к примеру, чем жителей в Чите. Чем ещё могу помочь?

— Дайте, пожалуйста, чернила, бумагу и пятнадцать минут времени. Мне необходимо составить телеграмму в департамент и зашифровать личным шифром; отошлите ее не медля в Петербург.

Усевшись за стол Щастьева, Алексей написал следующее:

«Нахожусь в Томской пересыльной тюрьме. Опознан уголовным, который меня шантажирует. Обратился за помощью к смотрителю майору Кандыбе, назвав обусловленный пароль, после чего оказался в карцере, поскольку вечно пьяный смотритель бумаг не читает. Будучи на грани разоблачения и угрозы смерти, выручен помощником смотрителя поручиком Щастьевым, который в курсе всех дел и много лет фактически руководит тюрьмой. Быстрыми и умелыми действиями оного лица опасность устранена, исполнение Высочайшего поручения может быть продолжено. Следую дальше на восток. Прошу принять меры к наведению порядка в Томской пересылке. Лыков.»

Дал прочитать текст помощнику смотрителя — тот порозовел, но смолчал — потом зашифровал и вручил для отправки.

— Думаете, получится? — спросил, после паузы, Щастьев. — Сил больше нет терпеть… Я уже переводиться собрался, все равно, куда.

— Продержитесь еще два, много три дня. Плеве доложит графу Толстому, тот даст указание Михаилу Николаевичу, [116] после чего наверное приедет вице-губернатор и введёт вас в должность смотрителя. Не забывайте — речь идет о выполнении Высочайшего поручения! А теперь пусть меня вернут в балаган.