Семейное проклятие - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 31
Ишь, хамло! Впрочем, кассирша за годы своей железнодорожной карьеры и не таких научилась обламывать.
Швырнула документы назад, сказала презрительно:
– Да жалуйся. Тебе кого позвать? Начальника вокзала? Или сразу в детскую комнату полиции отвести?
И сбила, наконец, с нахалки спесь. Та захлопала ресницами, в глазах задрожали слезы:
– Но мы правда к маме в Москву едем! Она нас ждет, встречать будет!
Полное вранье. Ни одна мать не отправит двух девчушек на вокзал, чтоб сами покупали себе билеты на поезд.
Может, и правда, нажать тревожную кнопку, пусть наряд подойдет, разберется, почему мозглячки одни, без присмотра? Но ведь придется тогда окончательно выбираться из полусонного состояния, что-то говорить, объяснять…
Кассирша не успела принять решения. Девчонка – очень шустро – схватила со стойки свою пластиковую папочку. Пропищала дрожащим голоском:
– Я вам это так не оставлю!
Однако бросилась вон из кассового зала, будто за ней волки гнались.
«Из дома, что ли, сбежали?» – подумала кассир.
Однако едва окошечко перед ней опустело, тут же навалилась тяжелая, всепоглощающая дрема. И женщина опять превратилась в зомби. Пусть лицо симпатичное, и глаза открыты. Но не соображала она сейчас ничего.
Аля не сомневалась ни секунды:
– Надо звонить в полицию.
Лихорадочно шарила в сумочке, искала телефон, но взгляд не сводила с записки. Выписанные небрежным почерком слова жгли, будто каленым железом: «Дорогая мамуля, ты, пожалуйста, не волнуйся. Мы с Зоей решили поехать к папе. Вернемся через неделю или две. Настя».
– За что она так со мной? – прошептала несчастная мать.
– Что ты хочешь – подросток, – вздохнула Виктория Арнольдовна. – Кстати, телефон от тебя справа. На тумбочке.
– Чего? – Непонимающе уставилась на нее Аля.
– Можно позвонить с городского, – подсказала старуха.
Но когда Алла рванула с базы трубку, прижала ее руку своей ладонью. Властно велела:
– Подожди.
– Чего ждать?! Виктория Арнольдовна, вы о чем? – Алла была близка к истерике.
– Аля, ну ты сама подумай. Никто девочек наших не похищал, не принуждал. Уехали по собственной воле. А мы поднимем панику, их начнут искать, разошлют ориентировки. Ты понимаешь, что будет дальше?
– Как что? Чем больше людей к поиску привлекут, тем больше шансов, что они вернутся домой целыми и невредимыми!
– А про Настю ты подумала? – печально спросила старая женщина.
Аля никак не могла сообразить, о чем она, буркнула раздраженно:
– Что вы имеете в виду, Виктория Арнольдовна?
– Ее же после такого на учет в детской комнате поставят. Однозначно! Сбежала из дома, отправилась бродяжничать да еще и младшую сестру с собой утащила. Трудный подросток. Клеймо на всю жизнь.
– Да почему же бродяжничать – если они к отцу поехали!
– Вот именно! – подхватила старуха. – Может быть, логичней сначала предупредить отца?! А потом уже звонить в полицию?
– Но как они будут добираться из Калядина во Владивосток? – воскликнула Аля. – Билет, что на самолет, что на поезд, стоит дорого. Да и никто не продаст им его по свидетельствам о рождении! А деньги? Откуда у них взялись деньги?! Кто-то стоит за всем этим! Втянул их, напел в уши, наобещал золотых гор! Надо звонить в полицию, пока не поздно!
Однако сбить с толку Викторию Арнольдовну – задачка не из простых.
– Ну, на нашу Настю повлиять мало кто может. Я думаю, план целиком и полностью ее. И до Владивостока добраться – даже если у тебя денег мало – очень даже реально. На электричках.
– Виктория Арнольдовна, милая! Ну о чем вы? Туда даже поезд целую неделю идет! И Настя должна прекрасно понимать, что Зоинька – просто не выдержит такой дороги!
– Вот и я о том же, – задумчиво сказала старуха. – Владивосток, по-моему, здесь только для отвода глаз. Куда-то в другое место они направились. А наша задача разгадать их план. И остановить.
Чутье у жены звериное. Сколько вечеров подряд – когда Николая Алексеевича вызывали на работу или с друзьями шел попить пивка, переброситься в преферанс – из своей комнаты даже не выглядывала. Но сегодня, едва он поговорил с Алей (очень тихо, из кабинета!), немедленно выскочила в коридор.
Настоящая карикатурная супружница, как раньше в «Крокодиле» рисовали: щетинятся на голове бигуди, руки уперты в боки, лицо перекошено гневом. И реплика саркастическая – точь-в-точь из юморески времен социализма:
– Куда это ты направился? Опять к своей бабе?!
Николай Алексеевич никогда не поднимал руку на женщин. Но с каким бы наслаждением сейчас врезал по ухмыляющимся губам. Или просто послал. Однако с Натальей семейные скандалы невозможны. Даже крошечная ссора часто оборачивается припадком. Жена падала, билась о пол головой. Глаза закатывались, на губах выступала пена. И он (хотя и медик) не мог различить: где грань между обычной женской истерикой и болезнью. И тем более не мог дать гарантий, что после, когда утихнут крики, Наталья не забьется в ванную и не полоснет бритвой по венам. Не устроит в квартире очередной пожар.
Если дело касалось жены – неизлечимо больной, – Николай Алексеевич всегда шел на попятный. Но сегодня, когда плохо было его по-настоящему любимой женщине, он твердо произнес:
– Наталья, не устраивай цирк. Мне надо уйти. Срочное дело.
– Нет! – взвизгнула жена.
И внезапно вцепилась ногтями, покрытыми алым лаком, в собственное лицо. Не щадя – на щеках тут же выступила кровь. В ее глазах явственно светилось безумие.
Но в его ушах звучал растерянный, несчастный Аллин голос: «Николай Алексеевич, пожалуйста! Помогите мне!»
Да, он не имел права бросать Наталью в таком состоянии. Но еще страшнее было отказать в поддержке беспомощной, крайне редко что-то просившей Алле.
Поэтому он отвернулся от жены и хлопнул входной дверью.
Ради Неллиной стряпни Василий Кузовлев душу дьяволу готов был продать. Когда на свет родился их общий ребенок, Вася чрезвычайно опасался, что Нелька, как положено матери, растворится в младенце и забросит готовку. Однако супруга, по счастью, после родов потеряла только соблазнительные формы – но никак не здравомыслие. Усмехнулась: «Зачем тебе, Васечка, замотанная жена?» И наняла малышу няню. Средства, слава Создателю, позволяли. «А я буду заниматься только тем, что доставляет удовольствие мне и тебе».
Василий прекрасно помнил первые годы жизни первого своего ребенка, Анастасии. Постоянное безденежье, младенец орет, Алька уставшая, злая. Неистово – будто от этого жизнь их всех зависит! – наглаживает распашонки-пеленки.
Настена правда требовала внимания с первых секунд рождения. Постоянно: на ручки, колики, капризы, ночные плачи. Только он с работы пришел уставший – Аля даже отдышаться не дает, вручает ему дочку, и таскай ее, качай вместо законного часа перед телевизором. А сын – будто воздаяние за все пережитое, – уродился спокойным, как танк. Мыслимое ли дело: тихонько сидит в своем креслице, перебирает нанизанные на леску игрушки. Или серьезно, склонив голову набок, детские песенки слушает.
А у Нельки есть время и выспаться, и в тренажерный зал сбегать. В постели старается – будто и не было родов. Пироги печет!
«Повезло мне с ней!» – в который уж раз думал Вася. В одном человеке – две, казалось бы, абсолютно несовместимые вещи: богатство – и спокойный, дружелюбный характер. А его как любит!
Прежнюю супругу, Альку, он почти и не вспоминал.
И когда вдруг она позвонила – вырвала глубокой ночью из уютного местечка под Неллиным боком, – совсем не обрадовался.
А уж когда Алла сообщила новость, вообще опешил. Повторил ошалело:
– Девочки поехали ко мне? Обе?!
Было чему удивляться. С Настей они хотя бы общались. К каждому дочкиному дню рождения он ей подарки слал (а когда та вошла в подростковый возраст – деньги). Но Зою-то ему с какой стати своей считать? Это Аля – блаженная, с ума сходит по совершенно чужому ребенку, но он-то нормальный!