Семейное проклятие - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 33

– У-ккрой меня ч-чем-нибудь еще…

В тот момент, когда Настя наваливала сверху все, какие имелись в купе, одеяла, вошла проводница. Зычным голосом спросила:

– Что тут происходит?!

И взгляд – суровейший, подозрительный. Настина тщательно заготовленная легенда – мол, едем в Москву к маме, а билетов в кассе не было – замерла на губах.

Девочка пролепетала:

– Да вот сестренка простудилась…

«Сейчас «Скорую» вызовет. И ссадит. А, ну и ладно. Может, оно к лучшему».

Однако проводница на помощь звать не спешила. Склонилась к Зоиньке, потрепала ее по щеке, укоризненно сказала:

– Эй, птичка певчая! Ты ж меня обещала развлекать всю дорогу!

Зоя завертелась, попыталась сбросить чужую руку. Жалобно прошептала:

– Я хочу домой…

– Та-ак, – задумчиво протянула женщина. Перевела взгляд на старшую сестру, строго спросила: – Сбежали?

Настя неопределенно дернула плечом. Пока молчала, но, в принципе, уже готова была признаться. И город назвать, где живут, и адрес, и мамин телефон. Лишь бы только побыстрее домой попасть.

Но ярко накрашенная тетка против ожидания спросила совсем другое:

– В Москве есть где жить?

Подмигнула девочке, прежде суровое лицо расслабилось, губы расплылись в ухмылке:

– Можно подумать, я сама из дома не бегала! Тоже смоталась в пятнадцать лет. И прямиком в столицу. Все кругом вопили: «Погибнешь! Пропадешь! Перемелет тебя большой город! Однако ничего: выплыла. И не пожалела ни разу, что никогда больше отца не видела, зверя. И мамку – алкоголичку.

Настя благоразумно молчала. Зоя, наконец, согрелась – и мгновенно уснула. Дышала со свистом, тяжело.

Проводница задумчиво молвила:

– Но вот сестричка больная тебе совсем некстати. Что ж делать-то с ней? Аспирин детям, я читала, нельзя, всякие колдрексы тоже. Детских лекарств у нас в аптечке нету. Водкой, что ли, ее растереть?

– Ой, лучше не трогайте! – взмолилась Настя. И легко соврала: – У нее часто бывает – выспится и просыпается совсем здоровой!

– Чтоб такая температурища спустилась, сутки надо спать, – со знанием дела заявила проводница. – А до Москвы три часа осталось. И дождь идет, на улице холодина. Только и остается вам: в ментовку сдаваться. Ну или «Скорую» к поезду вызывать. Сестру твою в инфекционку отправят. А тебя – в детприемник.

– Ой, не хочу! – испугалась Настя.

Женщина взглянула испытующе:

– Да понимаю я, что не хочешь. Может, мне к себе вас пустить, ненадолго? Чтоб девочка оклемалась? Я удобно живу, совсем рядом с вокзалом.

– Но вы же нас не знаете совсем! – пролепетала Кузовлева-старшая.

– Сразу, что ли, не видно: не убийцы, не воровки, – хмыкнула проводница. – Да ты не волнуйся, я своего тоже не упущу! Чтоб за постой рассчитаться, в квартире убраться заставлю. У меня там пылищи гора. Работаю ж сутками, на хозяйстве спину некогда гнуть. Ну чего, красавица? По рукам?

И протянула мощную лапищу – пальцы узловатые, лак на ногтях облез.

Насте совсем не хотелось ехать к ней в дом. Но что оставалось делать? Зойке как минимум два дня нужно в постели лежать.

Имя у их спасительницы оказалось редкое: Аглая Харитоньевна. Настя тут же шепнула младшей сестричке: «Агли [6]. Ей очень подходит».

Зоинька – не зря у них мама учитель английского – поняла. Улыбнулась. Но – послушная девочка – когда обращалась к женщине, старательно выговаривала сложнейшее для ее семи лет словосочетание. А проводница – нет бы пожалеть ребенка! – звать себя просто «тетей» не предлагала.

Ей («Как всем проводницам», – мрачно думала Настя) вообще очень нравилось командовать.

Когда поезд сбавил ход, подъезжая к Москве, Аглая строго велела:

– Обе – в служебное купе, и сидеть тихо, не высовываться. Выползете, когда скажу.

И ведь не просто приказала – заперла дверь на ключ. Настя (стараясь не высовываться) наблюдала из своей клетки, как на перрон высыпали пассажиры, многих встречали, девушкам вручали букеты, отцы хватали на руки детишек… А их никто в столице не ждал. Кроме, может быть, парочки полицейских – те шли вдоль состава, цепко осматривали прибывших, заглядывали в окна купе.

Не их ли с Зойкой ищут? Мама – хотя в обычной жизни настоящая клуша – в экстренные моменты умеет всех поставить на уши. Настя вовсе не исключала, что все ее хитрости – уехать в Москву из областного центра, да еще и без билетов, – разгаданы.

Хорошо, что Бог удачи послал им тетю Агли! Та вывела их из поезда только спустя сорок минут после прибытия, когда все пассажиры давно разошлись, а состав загнали на запасной путь. И повела не в сторону вокзала, а прямо через железнодорожное полотно, мимо убогих производственных зданий и сараюшек.

– Куда мы идем? – потребовала Настя.

– У меня квартира на Каланчевке, до нее так ближе, – пожала плечами проводница.

Зоинька – бледная, слабенькая – по шпалам-рытвинам брела с трудом, но Агли и не думала замедлять шаг. Пришлось Насте подхватить сестренку на руки. Та обняла ее за шею, прижалась доверчиво, прошептала:

– Я мышцы буду напрягать! Чтобы тебе меня нести легче было.

Но все равно: тяжесть несусветная. «Ох, зачем я только с тобой связалась!» – в который уж раз досадливо подумала Анастасия.

Температуры под сорок, когда судороги и даже педиатр испуганно мечется, у сестрицы, по счастью, не было. Но все равно малявка горячая. Плюс кашляет, сопли ручьем. Хочешь не хочешь, а придется затаиться и ждать, пока она оклемается.

По пути встретили аптеку. Настя надеялась, что Аглая – уж помогать, так помогать! – сама купит лекарства, однако та велела:

– Иди, возьми что надо. Мы с Зоей тебя тут подождем.

Пришлось – на нужды сестрицы! – распотрошить неприкосновенный запас. Ничего не поделаешь, Зойка в ее проекте – важное звено, в нее вкладываться нужно.

…Когда Настя вышла из аптеки, ни тети Агли, ни Зойки не увидела. Добрую минуту растерянно металась у крыльца, и лишь потом узрела: сестричка отчаянно машет ей рукой с лавочки метрах в ста в стороне. Чего было у входа не постоять?

Но когда упрекнула проводницу, та лишь буркнула:

– Яйца курицу не учат.

Ох, и нравилось же Агли ощущать себя значимой!

Бабушка Вика когда-то рассказывала, что даже термин есть такой: «синдром проводника». Это когда власти у человека нету, а командовать очень хочется. Вот тетя Агли и дорвалась. Одни приказы:

– В квартире не шуметь, в ванную самим не ходить, из комнаты не высовываться и вообще вести себя тише воды, ниже травы.

– Почему? – удивилась Зоинька.

– У вас любовник строгий? – подпустила шпильку Анастасия.

– Чтоб соседей не злить, – поморщилась проводница. – У меня коммуналка, на три семьи.

– Это как? – нахмурила лоб малышка.

– Когда кухня и туалет – одни на всех, – объяснила Настя. Удивленно добавила: – Я думала, коммуналки в Москве все расселили уже давно.

– Вранье и пропаганда, – хмыкнула тетя Агли. И – хотя никто ее не спрашивал – заверила: – Но будет и на нашей улице праздник, тоже поживем в хоромах!

…Однако пока ее комнатуха производила самое жалкое впечатление. Обои печально обвисли, потолок черный, оконные рамы рассохшиеся. Аглая перехватила скептический Настин взгляд, буркнула:

– Не нравится – езжай в «Метрополь».

Всунула в розетку вилку дряхлого чайника, извлекла из холодильника вяленький сыр, колбасу, хохотнула:

– Все мое при мне, а если в кухне оставишь – мигом сопрут.

С особой бережностью извлекла из буфета коньячную бутылку, плеснула себе добрых полстакана, предложила Насте:

– Накапать?

– Нет, что вы!

– Ну и зря, – пожала плечами проводница. – Очень расслабляет. Я лет с двенадцати балуюсь. По капельке, конечно.

И махнула емкость – всю разом. Немедленно разрумянилась, повеселела. Сказала доверительно:

– В рейсе так намаешься – один коньяк и спасает.

Зоинька за столом клевала носом, ничего не ела. Настя – хотя и проголодалась – взяла кусочек сыра, понюхала и незаметно вернула обратно на тарелку.