Четыре Ступени (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 64

- Ладно, хватит тайн, раз тебе это так не нравится.

- Костя! Не надо! - вскрикнула Оля. Она начала очень быстро краснеть. Причём, знаете, ненатурально, какими-то неровными пятнами.

- Надо! Надо! Сколько лет это будет продолжаться? Ты считаешь, я каменный, да?! - рассердился Костька. - В конце концов, давно пора высказаться. От разговора никуда не уйдёшь. Постой, не спасайся бегством, Оля, не поможет. Посуда подождёт, никуда не денется. Так вот, Паша, - это твоя жена.

- Я знаю, что это моя жена. Подожди… Ты хочешь сказать, что Оля и есть Лёка? - кинул взгляд на жену. Красные пятна на её лице стали сменяться бледностью. - Ты? Ты - Лёка? Вы оба с ума сошли?

- Нет, - Костя с интересом меня рассматривал. Словно необычное насекомое на предметном стекле под окуляром микроскопа. Я в раздражении отвернулся.

- Почему ты Лёка? Я понимаю, это производное от твоего имени. Только тебя так никто никогда не называл.

- Опомнись, Павлик, - Оля в недоумении вскинула брови. - Меня весь наш класс так называл. С лёгкой руки Кости.

Костя шагнул вперёд.

- Я её до сих пор так зову.

- Ни разу не слышал.

- А как ты мог слышать? - он весьма саркастически усмехнулся. - Ты ведь не обращал никакого внимания ни на Лёку, ни на меня. Весь в себе.

- Чего ради мне нужно было обращать на вас внимание? Я всегда был абсолютно уверен в ней. В тебе, кстати, тоже. А вы… вы оказались…

- Мы ничем не оказались, - оскорблено перебила Оля. И я воспринял её поступок, как очередной бунт на корабле. Вы уже по опыту знаете, Светлана Аркадьевна, мне трудно переносить женскую независимость. Оля никогда раньше не позволяла себе перебивать меня, всегда выслушивала до конца. Даже если я делал мхатовскую паузу, Оля дожидалась её окончания, не проронив ни слова. Вот так перебила она меня впервые за десять лет совместной жизни. Или за одиннадцать? Точно, одиннадцать. Это всё Вишня, его дурное влияние. Ну, погоди, друг любезный! Ты у меня поплатишься!

Оля всегда читала меня, как открытую книгу. Сразу поняла мои чувства. Заметила миролюбиво:

- Поверь, Павлик, Костя начал говорить о… в первый раз.

Я ничего не понимал. Сам себе представлялся идиотом. Все всё давно знают и понимают. А я вот - нет. Обманутый муж, прямо по пословице. Это злило необыкновенно, выводило из равновесия.

- Чего-то я не пойму. Ситуация - дурнее не придумаешь. Приезжает мой лучший друг и просит у меня руки моей жены. Нет, господа хорошие, я просто схожу с ума.

- Не паясничай, Павлик, - нахмурилась Оля. Она бледнела всё больше.

- А! У меня, значит, с головой в порядке? Ну, слава богу, успокоила. Костя, а ты часом не болен?

- Вполне здоров, - хмыкнул Костька. - Между прочим, руку твоей жены прошу у неё, не у тебя.

- Но она моя жена!

- А я хочу, чтобы она стала моей женой!

- Не можем же мы поделить её между собой?!

- Она не предмет. На две части не поделишь. Лёка сама должна решить: или остаётся с тобою, или уезжает ко мне.

- Куда к тебе?! Ты сам живёшь между небом и землёй. Кстати, в каком городе у тебя есть квартира? Или вы будете ночевать на вокзалах? В лучшем случае, у друзей. Или снимать квартиру. Нет, комнату в коммуналке. С любимой женщиной так не поступают!

Оля смотрела на меня с немым укором. Несомненно, вспомнила два года в съёмной комнате коммунальной квартиры, за которую, между прочим, платили её предки. Но мы были тогда молоды, верили, что с милым и в шалаше рай. То время безвозвратно ушло. И как по-другому я мог унизить соперника?

- С любимой женщиной так не поступают. Ведь ты её любишь?

- Очень.

- А она тебя? - я снова оглянулся на жену. Бледная, как белёное полотно. Никогда не подозревал, что можно бледнеть до такой степени. В гроб румяней кладут.

- Вот именно это я и хочу узнать.

- Не пойму я тебя, Костя. Значит, ты её любишь. И давно, осмелюсь спросить? В самом деле, не вчера же ты влюбился.

- Давно.

- Почему же я ничего не знал, не догадывался? Оля тоже? Ты ас маскировки?

- Тебе по статусу знать не положено. А Лёка знала.

- Нет, Костя, нет, - затрясла головой Оля. - Я не знала, честное слово.

- Догадывалась, - поправился он.

- Догадывалась? - ехидно потребовал я у жены подтверждения его словам. Она закусила губу и молча кивнула. Её честность иногда по-настоящему пугала меня. В нашей жизни надо хоть капельку гибкости иметь. Где-то соврать, притвориться, уйти от прямого ответа, перевести стрелки. Я не мог видеть её честные глаза. Снова обратился к Косте. Злость буквально душила меня.

- Значит, любишь ты её давно. Не со школьной скамьи случаем? Что же ты тогда на ней не женился?

- Дураком был, - прозвучал ответ. - Сначала дураком был, а потом поздно стало.

- Почему поздно? - я казался себе хозяином положения. Пусть, пусть жёнушка посмотрит, кто её действительно любил и кем на самом деле является Костька. Пусть полюбуется, с кем в мыслях мне изменяла.

- Мы, если помнишь, поженились после третьего курса. Просто она не любила тебя тогда. Иначе зачем ей приспичило идти за меня замуж?

Приспичило тогда не ей, а мне. И она это помнила хорошо. Начала было говорить:

- Но, Павлик, ведь…

- Помолчи! - рявкнул я, испугавшись, вдруг она напомнит мне правду. - Мне теперь трудно поверить, что ты не была его любовницей! Возможностей сколько угодно. Мне теперь трудно поверить, что не побежишь за ним, как мартовская кошка!

Это было жестоко. Я и сам не верил своим словам. Но они оба причинили мне боль. Расплатиться с Костькой той же монетой возможность пока не представилась. Зато я мог сделать больно ей, через неё достав Вишневецкого. Пусть страдают, как и я. Пусть страдают сильнее. За всё надо платить.

- Павлик, - слабо охнула Оля. - Как ты можешь?

Костя моментально взвился.

- Заткнись, ты! Друг любезный, муж обманутый. Если ты хоть раз ещё посмеешь обидеть Лёку… ты… я… не буду отвечать за себя и свои действия!

Ах, он, оказывается, до сих пор отвечал. Интересно как.

- И что ты можешь мне сделать? - я засмеялся. - Морду набить? Ну, давай. Вот он я. Хуже не будет, ибо ты сделал всё возможное. Даже больше. Испортил мне жизнь. Отнял женщину, которую я люблю.

- Ты любишь? - Костя плюхнулся на диван и захохотал.

Я посмотрел на него, и у меня родилась мысль, что Костька элементарно свихнулся. На почве любви. Только больной на всю голову сойдёт с ума из-за любви к женщине. Для нормального мужика дружба должна быть важнее любви. Мужская дружба - это святое. Вам, женщинам, никогда не понять. То, что я сам в глубине души много лет подряд не считал Вишню другом, значения не имело, поскольку никогда ему этого не показывал. А Оля? Неужели она не замечает свихнутость своего Костеньки? На секунду мне снова бросилась в глаза её ненормальная бледность. Белее листа финской бумаги. Вспомнил о её не совсем здоровом сердце. Тут же и забыл, с первыми словами Оли:

- Грязь какая, мальчики! Как вам не стыдно? Костя, прекрати, хватит!

- Нет, ты слышишь, Лёка? Он тебя любит! - Костя отдышался и зло, нервно спросил:

- Почему ты не захотел иметь детей от любимой тобой женщины?

- Откуда ты знаешь? - я свирепо рявкнул на жену. - Жаловалась, да?!

Оля не ответила. Она вцепилась в дверной косяк обеими руками. Жадно дышала, широко открывая рот. Точь в точь рыба, выброшенная на берег. Глаза - и те рыбьи, бессмысленные. Я не поверил увиденному. Обычный семейный шантаж. Что ещё? Правда, Оля никогда не опускалась до дешёвых трюков. Но всё когда-нибудь происходит впервые. Костя не видел Олю с её приступом. Он сверлил глазами меня. Ответил вместо неё:

- Ты несправедлив. Она никогда на тебя не жаловалась. Никогда и ни по какому поводу. Не в её натуре. Я сам видел, как вы живёте, как она несчастлива с тобой. А на счёт детей… Так я спросил её однажды. И она ответила, что ты беспокоишься о её сердце, что тебе дома необходима тишина и пока можно подождать с детьми. Куда дальше ждать?! Ей за тридцать. Через пару лет врачи вообще рожать запретят. Зная тебя, Паша, я сразу просёк - это не она, это ты не хочешь детей. Я даже радовался этому факту. Дети привязывают женщину к мужу крепче стального троса.