Четыре Ступени (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 79

С другой, не с другой, но говорили они на разных языках, это верно. Светлане её язык вполне нравился, язык Ромы - не слишком. Так уж получилось, что прожила до тридцати лет как в стеклянной банке. Грязь житейская не прилипала. Наверное, оттого, что Светлана любую грязь старалась обходить десятой дорогой, оставлять её в стороне. Брезговала. Неужели плохо? Ладно, пусть не знает она жизни. Какой? Мерзкой? Где упиваются до полусмерти дешёвой водкой, с пьяных глаз убивают близких кухонными предметами, а с трезвых дерутся из-за грошового наследства, судятся с родителями, пакостят соседям, “кидают” знакомых и ведут тайные войны с сослуживцами? Вот и хорошо, что не знает. И потом, разве это жизнь? Почему, когда ты не пересекаешься с мерзкими сторонами, когда они для тебя удивительны и непонятны, знакомые любят говорить “жизни не знаешь”? Можно подумать, жизнь исключительно из мерзостей состоит. А тем, кто её “знает”? Им чем гордиться? Алкаши, наркоманы, воры, убийцы, проститутки - неужели они нормальные люди? Неужели можно назвать нормальными подлецов, взяточников, жлобов, сутяг, пакостников всех родов? И разве нормальная жизнь у них? Видимо, многое зависит от личных качеств, выбранного пути и устройства духовного зрения. Нет, Рома Павлов Светлану своим отношением смутить не мог. Да и что с него взять? Работа у Ромы такая - в человеческих отбросах копаться, помойные ямы чистить. Самому чистым при этом остаться никак невозможно.

*

Рома человеком оказался. Не на словах, на деле. Действительно помог. Узнала об этом Светлана от своих мальчишек. Они, как всегда после истории с Николаевым, заглянули к ней в кабинет к концу уроков. Принесли из буфета стаканы, чайные ложки, белый хлеб. Пили чай. Светлана в последнее время специально для них завела недорогой электрочайник, заварку, сахар. Пока они пили, делились новостями, болтали обо всём на свете. Ковалёв, набив рот хлебом, промычал:

- В воскресенье у нас в кинотеатре такой цирк был. Маски-шоу называется.

Все жевали, шумно прихлёбывали горячий чай, слушали внимательно.

- Подваливает автобус. А я, прикиньте, Светлана Аркадьевна, вот так стою. И всё вижу. Вываливаются из автобуса качки с автоматами. В камуфляже, на мордах - маски.

- Это ОМОН, дубина, - пояснил Коля Новиков.

- Сам ты дубина, - огрызнулся Ковалёв. - И ваще… за дубину ответишь.

- Брэк, - Светлана оторвалась от журнала. - Александр Ильич, дальше-то что было?

Ковалёв отцепился от Новикова, которого схватил, было, за плечо, снова занялся хлебом и чаем. Ответил не сразу:

- Ну, они там… в кассы, короче, пошли. Я на улице остался.

- А чего остался? - съехидничал Миронов. - Слабо оказалось внутрь пойти?

- Оно мне надо? - беззлобно откликнулся Шурик. - Да и недолго шухер был. Голимые пять минут. А крику, шуму! Типа, курятник разоряли. Я думал, хоть раз шмальнут. Ни фига.

- А дальше? - опять встрял Новиков.

- А чё? Повязали там всех. Прикинь, даже морду никому не били. В автобус затолкали, кого из касс вывели, и уехали.

- Кого повязали? Видел? - встрепенулся Рябцев. Остальные придвинулись ближе.

Шурик Ковалёв почувствовал себя в центре внимания. Хоть на десять минут, но герой. Очевидец! Не ответил. Снова набил рот хлебом. Протянул руку за стаканом с недопитым чаем. Ему почтительно подали стакан. Все ждали. Понимали, Ковалёв сейчас исполняет нечто вроде ритуала. Но Рябцев ждать не собирался. Светлана внимательно посмотрела на него. Витька не заметил. Он явно нервничал.

- Кого взяли? Ну! - голос его сорвался на петушиные ноты. - Кривого взяли?

Ковалёв, не глядя на друга, кивнул.

- А Зару?

Ковалёв опять молча кивнул.

- А Ящену? Ящену взяли?

Шурик наконец закончил жевать, проглотил то, что ещё оставалось во рту, и зло, но спокойно, отчётливо выговорил:

- Взяли Ящену. Всех взяли, кто в кассах по жизни туссуется. Понял, Витёк? Жаль, что завтра отпустят.

Светлана не совсем ясно представляла себе, о чём они говорят. Остальные мальчики, похоже, отлично представляли. Они как-то неуловимо переместились на партах. Рябцев вдруг остался в одиночестве. Светлана ясно увидела перед собой три лагеря. Один находился за спиной Ковалёва. Подпевала Рябцева Шурик Ковалёв на глазах превращался в самостоятельного человека и, возможно, в неформального лидера. Большинство мальчиков оказались именно за его спиной. Второй лагерь, малочисленный, Светлана определила для себя, как нейтральный. В третьем лагере остался один Рябцев. Он волновался, злился.

Светлана плохо помнила тех людей, из-за которых так волновался и злился Витька. Зараев и Ященский. Они заканчивали учёбу, когда Светлана пришла на работу в школу. Оба малорослые, худосочные, равнодушные к учёбе, ничем не увлекающиеся. Оба злые. Не так, как сейчас Витька Рябцев. По-другому злые, и на весь мир. У них, кажется, были постоянные проблемы с милицией. Вроде бы, их за что-то посадили. Ненадолго, они вышли пару лет назад. В школе среди старшеклассников тогда вспыхнул лёгкий ажиотаж. Галина Ивановна всполошилась, предрекала волну краж и злостного хулиганства. Обошлось. И без краж, и без хулиганства. Ажиотаж постепенно улёгся. Зараев и Ященский несколько раз заходили в школу. Охранник ловко выставлял их на улицу. На том всё и закончилось. Выходит, ничего не закончилось, просто ушло в подполье.

Шурик Ковалёв тем временем отодвинул почти пустой стакан, слез с парты, отряхнул крошки с брюк и шагнул к ощетинившемуся Рябцеву. Рябцев не заметил действий Шурика, поскольку смотрел на Светлану.

- Никогда не думал, что столько иуд на белом свете.

Теперь она отлично поняла сказанное. Этот камень бросили в её огород. Конкретно у Витьки Рябцева она по совету Ромы Павлова вызнавала про точки сбыта. Витька не мог не догадываться, зачем эта информация нужна Светлане. Не из простого любопытства. С мозгами у него дело обстояло прекрасно. Но и удержаться не смог. Медленно, с трудом, выдавил из себя основное, что знал сам. Понимал в глубине души: таких страшных людей надо останавливать. Но не думал, кто и как их будет останавливать. Услышав от Ковалёва воскресную историю про маски-шоу, почувствовал себя предателем. Кому же нравится испытывать подобные ощущения? Вот он и попытался переложить всю ответственность на Светлану.

- Витя! Откуда ты слова такие знаешь? Иуда, хм, - устало поинтересовалась Светлана. Она немного испугалась. Вдруг Рябцев сейчас расскажет всё начистоту? Неизвестно, как тогда поведут себя мальчики. Доверять точно больше не будут.

Она зря пугалась. Только много позже стала понимать, что ни один здравомыслящий пацан в столь сомнительной ситуации себя не подставит. Невыгодно. Недолго самому в иудах оказаться. Мальчишки, за редким исключением, все поголовно трусы. И жутко боятся, вдруг их трусость наружу выплывет? Отсюда дикие выходки. Залезть на опору высоковольтной линии - это круто. Честно сознаться в неблаговидном поступке - слабо. Это во-первых. Во-вторых, Ковалёв, который не знал и не мог знать происходящего сейчас между Светланой и Рябцевым, как будто понял, увидел подводную часть “айсберга”. И повёл себя так, словно встал на защиту Светланы.

- Витёк, тебе наркота нужна?

Рябцев опешил. Закрутил головой, отвергая гнусное предположение.

- А кому нужна? Мне? Серёге Николаеву?

Рябцев сделал шаг назад, Ковалёв подвинулся на шаг вперёд.

- Серёгу еле откачали в тот раз, спасибо Светлане Аркадьевне. А ты хочешь, чтобы всякие Зары и Ящены нас пасли, травку навязывали, на иглу сажали? У тебя же есть младший брат. Ты хочешь, чтобы он в кассы бегал? Чтобы эти козлы его лет через пять на “герыч” посадили?

Рябцев продолжал медленно пятиться, Ковалёв - наступать. Грудь в грудь. Говорил, как взрослый, много переживший и передумавший человек. Но сленг! Сленг! Ужас просто. Зато аргументы убийственные.

- У меня сеструхе десять лет. Вредная, противная, на измену меня перед матерью по сто раз в день сажает. Я ей щелбанов за то отвешиваю. До драк доходит. Но она моя сестра. Я её, придурочную, люблю. И не хочу, чтобы она в кассы бегала или, как Рушанка, у метро по вечерам туссовалась. Водка, травка, черножопые всякие… ой, Светлана Аркадьевна, простите, вырвалось.