Дикое поле - Прозоров Александр Дмитриевич. Страница 39

Наконец из-за леса показалась знакомая кавалькада, во главе которой поблескивал ярким панцирем боярин, за плечами красиво развевался тонкий, ярко-синий плащ. Юля облегченно вздохнула, спустилась вниз.

Боярин влетел в ворота, остановил коня возле супруги, натянул поводья, заставив жеребца подняться на дыбы, потом спрыгнул и порывисто обнял Юлю:

– Случилось что, любая моя?

– Татары, кажется, на подходе, Варлам…

– Да? – Боярин кинул быстрый взгляд на обустраивающихся во дворе гостей, одобряюще кивнул: – Упредила. Кто весть принес?

– Мелитинии сон приснился, будто…

– Пойдем, пить хочется, просто невмочь. Сбитеня нет?

Они вошли в дом, Варлам прикрыл дверь и быстрым движением повернул супругу лицом к себе:

– Что же ты делаешь, Юленька? Земля подсыхает. У кого поля на холмах, уже сегодня пахать потребно. Завтра, послезавтра. К концу недели всю пашню потребно поднять, не то осенью без хлеба останемся. А ты всех с хозяйства срываешь из-за сна какого-то… Юля, милая, любимая моя. Нельзя так, разоримся мы.

– А помнишь, как она ребенка нам предсказала? И половодье?

– Да весна же на улице! Помнишь, боярин Храмцов сказывал: не приходят татары по весне, степь непроезжая.

– А ну, как придут? Кому тогда поля твои вспаханные нужны окажутся.

– И когда? Сколько ждать?

– Ну… Дня три?

– Пахать уже пора.

– Ну, два. Варлам, ну, скажешь потом, что баба у тебя дура, понапрасну панику наводит.

– Смерды, может, и поймут, – покачал головой Батов. – А вот земля – нет.

– Слушай, – спохватилась Юля. – Я на одной телеге кур видела. Купи нам пару несушек.

– Через месяц нескольких на оброк привезут.

– Купи сейчас.

– Зачем покупать? – не понял Варлам. – Говорю же, на оброк привезут. Могу сказать, чтобы побольше, раз ты их так любишь.

– Надоело на тюфяке с сеном спать. В комки сбивается. Хочу перину.

– Так двух кур на это не хватит, – не выдержав, рассмеялся муж. – И почему именно несушек?

– Хочется!

Он покачал головой, крепко ее поцеловал и вышел наружу:

– Телеги плотнее ставьте! – послышался его твердый голос. – Вы не одни здесь прячетесь. Мелитиния, достань два кувшина с кабаном, что боярыня Юлия добыла, сваришь на всех кашу пшенную с тушенкой. У кого ведра с собой есть, воду с колодца, что у навеса, черпайте, и на крыши лейте, чтобы отсырели. Не дай Бог, татары стрелы огневые кидать начнут. Вы, молодые, на стены ступайте, по сторонам посматривайте.

Перед глазами смердов боярин ни на миг не усомнился в верности поднятой женой тревоги, но вечером, в постели, укоризненно покачал головой:

– Ну, и где твои нехристи? Братья, поди, смеются все. Еще и на выручку примчатся, вокруг усадьбы сторожить станут.

– Лучше лишний раз подстраховаться, чем под набег попасть… – уже начиная оправдываться, ответила боярыня.

– Ладно, – склонился Варлам над ней, щекотя бородой грудь. – Хоть узнал, крепостных сколько.

– Каких крепостных? – хихикнула, поеживаясь, Юля.

– Что при опасности к барину в крепость прятаться бегут. – Муж начал целовать съежившийся в острую пипочку, похожую на умбон русского щита, сосок. – Оттого и название им: крепостные…

– Крепостные… В крепости… Крепости… Пусти… Пусти руку, отдавишь…

Больше никаких слов из барской спальни не доносилось.

Поутру, словно в отместку, Варлам опять приказал кормить почти сотню, считая малых детей, собравшихся под защиту высоких стен смердов кашей с добытой боярыней свининой. А может, хвастался таким образом меткостью любимой жены.

В небо медленно поднималось жаркое солнце, заставляющее скидывать тулупы и лишние платки, выбивающее из еще помнящей половодье земли хорошо заметный пар. Крепостные и их семьи отнюдь не радовались неожиданному отдыху. Все прекрасно помнили, что «весенний день год кормит» и рвались к сохе. Обиженно мычал оказавшийся в тесноте скот, переругивались с бабами смерды. Юля, чувствуя затылком недовольные взгляды, бродила по стене перед частоколом, выглядывая из-за острых концов наружу. Впрочем, тревоги ради, Варлам и так выставил сразу троих караульных.

– Тихо как… – еле слышно произнес муж, подкравшись сзади. – Слышно, как жаворонок за рекой поет.

Женщина вздрогнула, но ничего не ответила.

– Если после обеда ничего не случится, – прошептал Батов. – Я всех распущу. Пусть хоть завтра с утра на работу выйдут.

– А что-й енто там, боярин? – неожиданно вскинулся стоящий на ближнем к реке углу Бажен, вытягивая вперед руку.

– Где?

– Да за рощицей кленовой на холме… Никак, шевеление чудится?

Варлам попытался хоть что-нибудь высмотреть в указанном направлении, ничего не заметил, недовольно оглянулся назад:

– Вышку надо было поставить. – Он подошел к Бажену, вгляделся снова: – И вправду, как гусеница по вершине ползет…

– Какая гусеница, боярин?! – обиделся смерд. – Да тут верст десять, поди.

Варлам промолчал, нервно кусая губу и смотря не на холм, а на желтую черточку дороги, спускающейся к ним. Светлая, светлая, она вдруг потемнела, словно сверху пролили стакан темного рябинового вина. И больше уже не посветлела, хотя, двигайся там небольшой разъезд или купеческий отряд – его хватило бы совсем ненадолго.

– Неужто и вправду татары?.. – пробормотал боярин, отступая от частокола. Он обернулся, наткнулся на тревожные взгляды смердов и гневно зарычал: – Чего вытаращились? Почему кровлю не поливаете? Я что вечор сказывал? Насквозь промочить! Бажен, Касьян – почему в рубахах? И вообще мужики: все, у кого бронь какая есть – надевайте. Ножи, топоры, копья, вилы под рукой держите. А коли еще справа какая есть – тоже хорошо. – Он широко перекрестился. – На стены поднимайтесь, мужики. Татары идут.

Первые ногайские сотни, выбравшись наконец из реки на подсохшую дорогу, домчались до окруженной земляной стеной с частоколом поверху крепости, на почтительном расстоянии обскакали ее вокруг, ища слабое место, и в конце концов остановились на небольшом взгорке на расстоянии двух полетов стрелы. Вокруг укрепления везде плескалась во рву вода, а единственный подъезд к воротам был сделан у угловой башни – как раз под прицелом узких высоких бойниц.