Горе господина Гро. История, рассказанная сэром Кофой Йохом - Фрай Макс. Страница 44

— Хороший день, Коба, — сказал я. — Рад тебя видеть.

Это была чистая правда. У Кобы светлая голова, пронырливый ум и трезвый взгляд на вещи. Когда он перестает ломать комедию и прикидываться никчемным попрошайкой, ему и вовсе цены нет. При том, что Коба ловкач, каких мало и предлагает помощь только в тех случаях, когда это по каким-то, далеко не всегда очевидным мне причинам выгодно ему самому, и пользы от него много больше, чем от дюжины моих лучших агентов.

— Я тебя тут нарочно караулю, — сказал Коба. — Видел, как ты шел домой, чуть ли не в обнимку с каким-то мертвецом, не стал вас останавливать. Стоял, прикидывал, послать зов или подождать, пока назад пойдешь, не ломиться же к тебе в дом в таком виде. Пока думал, ты сам пришел.

— А что, призрака уже было видно? — огорчился я. — Вроде еще светло.

— Ты что ж, думаешь, я их только ночью вижу, как все? — изумился Коба. — Обижаешь.

— Ну, извини, — ухмыльнулся я. — У тебя, знаешь ли, слишком много достоинств, невозможно все держать в голове… А, собственно, зачем ты меня караулил? Что-то стряслось?

— Стряслось или нет, не знаю. Но кое-что мне очень не нравится. Подумал, может, ты объяснишь, откуда в Ехо вдруг объявилось столько беспризорных детей? С чего бы? Сейчас не Смутные времена.

Я тут же вспомнил мрачную компанию детишек, два дня кряду сидевшую напротив лилового дома, и похолодел от предчувствия. Хотя, казалось бы, ну, дети. Подумаешь. Одни играют в дурацкую, неизвестную мне игру, другие ошиваются среди портовых нищих — какая тут связь? И даже если связь обнаружится, все равно непонятно, с чего бы мне холодеть.

— «Столько» — это сколько? — спросил я, усаживаясь на влажную траву и доставая из кармана трубку.

— Больше дюжины.

— О чем ты говоришь, Коба? По моим сведениям, никаких беспризорников в столице давным-давно нет. Желающие принять в семью сироту уже в очередь выстроились, ждут годами, когда таможенники извлекут из корабельного трюма очередного малолетнего бродяжку, потому что своих бездомных детей в Ехо уже не осталось.

Он тоже уселся на траву, напротив меня, извлек откуда-то из-под драных лоохи, которые носит зачем-то по дюжине сразу, надевая одно на другое, трубку из белого подводного дерева, инкрустированную кусочками панциря арварохского жука. Сколько может стоить такая роскошь, я знаю очень хорошо: долго приглядывался к подобной вещице в ювелирной лавке, в конце концов, счел цену непомерной и отступился. А Коба, кто бы сомневался, может себе позволить.

— Угости табачком, добрый человек, — уныло зачастил один из самых богатых граждан Соединенного Королевства. — Поделись с бедняком! — и лукаво мне подмигнул. Дескать, не серчай, что кривляюсь, просто надо всегда быть в форме.

Да я, в общем, так и понял.

Тем не менее, табака он взял гораздо больше, чем требовалось, кабил трубку, остатки по-хозяйски припрятал на потом, закурил, выпустил из ноздрей облако дыма и наконец заговорил:

— Вот и я был уверен, что беспризорников в Ехо не осталось. Да и с чего бы, времена-то нынче мирные, спокойные… И вдруг мои люди говорят, что под Собачьим мостом на ночь глядя собирается какая-то малышня. Я сходил, поглядел. Да, действительно, дети, четырнадцать штук — считать-то я, сам понимаешь, не ленив. Совсем маленькие — так, навскидку, больше двадцати никому не дашь. С виду сытые, ухоженные, все более-менее прилично одеты — домашние, словом, ребятишки. А время меж тем к полуночи, им не го что дома быть, а уже второй сон смотреть полагается. Но нет, собрались под мостом, и расходиться не собираются, причем не играют, не бегают, не шумят, но и спать не укладываются, а просто сидят и молчат.

— Всегда молчат?

— При мне, во всяком случае, молчали. Я же непросто поглядел и ушел — сердце-то у меня на месте. Вышел к ним, стал тормошить, расспрашивать: откуда взялись, что здесь делают, не обидел ли кто, не напугал ли? — не отвечают. Я предложил помощь — дескать, если заблудились, только адрес скажите, куда вас доставить, — молчат, глядят исподлобья, и знаешь, нехорошо так глядят, как пленные энго [11] , которым уже три дня ни жрать, ни спариваться не давали… Ты же на Уандуке бывал, верно? И по невольничьим рынкам на Границе с пустыней прохаживался? Видел там энго?

— Я их не только на невольничьем рынке видел, — мрачно сказал я, припоминая неожиданную встречу с двумя дюжинами голодных дикарей-людоедов посреди Красной пустыни Хмиро, куда мы с моими кумонскими приятелями сдуру отправились на пикник. Счастье, что я даже на таком расстоянии от Сердца Мира не совсем беспомощен, а то совсем веселая вышла бы вечеринка.

— Ну вот, тогда ты поймешь, почему мне стало не по себе. Откуда у городской ребятни такие пустые, голодные глаза, хотел бы я знать? Вообще-то могу понять родителей, которые их не ищут. Чем с такими детишками под одной крышей жить, лучше уж пару-тройку призраков завести, вроде твоего… Словом, плюнул я на все и ушел. Думал, ну их к темным магистрам, в конце концов, меня не касается, но уже который день из головы не идут эти детишки.

Значит, Собачий мост? — спросил я. — По крайней мере, понятно, почему в городе об этом ни чего не знают, им же с начала эпохи Кодекса никто не пользуется, благо тогда Бирюзовый совсем рядом построили, широкий и с фонарями… Спасибо тебе, Коба. Съезжу туда, погляжу.

— Особого смысла не вижу. Их гам уже на следующий день не было, — пожал плечами Коба. — Больше ни я, ни мои люди их там не встречали. И хвала магистрам.

— Вообще-то сразу мог бы мне зов прислать, — вздохнул я. — Сколько дней назад ты их видел?

Коба нахмурился, производя в уме подсчеты.

— Восемь, — наконец сказал он. — Но мои люди приметили их двумя днями раньше. Я, знаешь, как-то не подумал сперва, что тебе будет интересно. Ты же у нас теперь важная персона, и дела у тебя важные. И он туда же. Нынче мои знакомые как сговорились, твердят одно и то же. Приятно, конечно, кода к тебе относятся с таким почтением и не решатся приставать с пустяками, но хотел бы я знать, какой стати они все решили, будто сами могут безошибочно отличить важные дела от неважных? Куда как проще было бы положиться в этом вопросе на меня.