Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло). Страница 140

Так он говорил; в эту минуту ему подвели его вороного прекрасного нумидийского коня; шерсть блестела на скакуне, как полированное черное дерево; на этом красавце Спартак ездил больше года и очень любил его; и вот, вынув из ножен меч, он вонзил его в грудь коня, воскликнув:

— Сегодня я не нуждаюсь в коне; если мы победим, я выберу себе любого скакуна среди вражеских коней, а если я буду побежден, то он не понадобится мне ни сегодня, ни когда бы то ни было.

Слова и поступок Спартака показали гладиаторам, что этот бой будет последним и решающим. Громкими криками приветствовали они своего вождя, прося его подать сигнал к атаке.

По команде Спартака затрубили трубы и букцины, подавая сигнал к наступлению.

Подобно тому, как поток, вздувшись от дождей и снега, бешено мчится с гор, заливая все вокруг, все опрокидывая и унося в своем водовороте, так же и гладиаторы обрушились с неописуемой яростью на римлян, завязав с ними рукопашный бой.

Легионы Красса дрогнули под этим страшным напором, заколебались и вынуждены были отступить под непреодолимым ураганом ударов.

Спартак бился в первой линии, в центре сражения, и совершал чудеса отваги и мужества; каждый удар его меча поражал врагов. Как только Спартак увидел, что вражеские легионы дрогнули и стали отступать, он приказал, чтобы фанфары третьего легиона, в рядах которого он был, протрубили условный знак Мамилию, обозначавший, что тот должен немедленно напасть на левый или правый фланг вражеского войска.

Услыхав этот сигнал, Мамилий, находившийся в тылу пехоты со своими восемью тысячами конников, пустил их галопом, обогнул левое крыло гладиаторов и, вырвавшись вперед больше чем на две стадии, развернул свои части и, повернув их вправо, помчался во весь опор, намереваясь ударить римлянам во фланг.

Красс внимательно следил за ходом боя, подбадривая поколебавшиеся легионы; Квинтию он дал приказ идти навстречу вражеской коннице; в свою очередь, десять из пятнадцати тысяч римских кавалеристов развернулись с поразительной быстротою, так что Мамилий, намеревавшийся кинуться на правый фланг Красса и застигнуть его врасплох, неожиданно сам наткнулся на неприятельскую кавалерию и вынужден был вступить с нею в кровопролитный бой.

В то же время Муммий подвел свои четыре легиона к правому флангу гладиаторов и начал яростную атаку. Граник в ответ на это вывел тотчас же два последних стоявших в резерве легиона и в свою очередь напал на римлян.

Численное превосходство римского войска, насчитывавшего девяносто тысяч человек, не могло не сказаться на исходе сражения против пятидесятитысячной армии гладиаторов. Римские легионы стали было в беспорядке отступать под отчаянным напором гладиаторов, но тогда Красс ввел в бой несколько своих последних резервных легионов и подал знак пришедшим в расстройство частям освободить поле битвы. За четверть часа, быстро расступившись направо и налево, они дали свободный проход новым когортам, которыми командовал сам Красс и трибун Мамерк. С лихорадочной поспешностью они кинулись на Спартака и его гладиаторов, ряды которых несколько расстроились во время преследования отступавших римлян.

Еще сильнее и ожесточеннее разгорелся бой в центре, и в это время остальные пять тысяч римских конников, растянувшись вдоль правого фланга тех десяти тысяч, которые бились против восьми тысяч конников Мамилия, обошли его с левого фланга и напали с тыла на конницу доблестно сражавшихся гладиаторов.

За короткое время правый фланг конницы гладиаторов был опрокинут и смят; несмотря на весь опыт и энергию Граника, на невиданное мужество и отвагу его воинов, Муммию все же удалось обойти противника.

Восставшие уже больше не питали надежды на спасение, их не воодушевляла больше мечта о победе, им осталось только одно: дорого продать свою жизнь, ими руководило теперь только желание мести и решимость людей, доведенных до крайности.

Это уже было не сражение, а кровавая бойня, лютая резня. Гладиаторы были почти полностью окружены, но бой длился еще добрых три часа.

На правом и левом флангах гладиаторы, преследуемые и окруженные, отступили, только центр, где храбро сражались Спартак и неподалеку от него Арторикс, еще оказывал сопротивление врагу.

Увидав, что его одолели, Граник бросился в самую гущу сражения, убил одного трибуна, двух деканов и восемь или десять солдат, но, весь израненный, пронзенный двадцатью мечами, истекая кровью, умер как герой, каким он был всю жизнь. Так же доблестно пал начальник девятого легиона, македонянин Эростен.

В центре погиб молодой, красивый Теулопик, сражаясь с большой отвагой во главе своего легиона.

Разбитая наголову, конница видела, как пал, пораженный десятью стрелами, ее доблестный командир Мамилий.

Наступил вечер, а сражение все продолжалось; изнуренные, раненые и истекающие кровью гладиаторы не прекращали сопротивления, но это уже были не мужественные, храбрые люди, а дикие звери.

Спартак не отступил ни на шаг, он пробился вперед с тысячей воинов, окружавших его, клином врезался в ряды шестого римского легиона, который хотя и состоял из ветеранов, все же не мог противостоять его натиску и призывал на помощь Красса, сражавшегося неподалеку от того места, где находился фракиец.

Трибун Мамерк, за которым следовало множество храбрых ветеранов Мария и Суллы, бросился на Спартака, но был тут же убит им. Сопротивляться фракийцу было невозможно; с быстротой молнии разил его меч, и в несколько минут пали два центуриона и восемь или десять деканов, пытавшихся показать солдатам, как следует отражать врага; они не могли подать им никакого иного примера, кроме своей собственной гибели.

Бок о бок со Спартаком бился нумидиец Висбальд, начальник одиннадцатого легиона, проявляя необычайное мужество и храбрость; вокруг этих двух доблестных и могучих людей громоздились сотни истерзанных трупов.

Над полем сражения сгущались сумерки, и все же римляне, которые, казалось бы, могли уже считать себя победителями, вынуждены были продолжать бой. Вскоре взошла луна и осветила своими бледными лучами мрачную картину кровавого побоища.

Пало свыше тридцати тысяч гладиаторов; вперемежку с ними на обширном поле лежало восемнадцать тысяч римлян. Битва пришла к концу. Пятнадцать или шестнадцать тысяч гладиаторов, оставшихся в живых после боя, длившегося восемь часов, усталые и измученные, отходили подразделениями, манипулами и как попало, врассыпную, к близлежащим горам и холмам.

Только в одном месте все еще кипел яростный бой, все еще не была утолена жажда крови. Бой происходил в центре поля: тысяча воинов, окружавших Спартака, следуя его примеру, сражалась с такой силой, которая, казалось, никогда не истощится.

— Красс, где ты? — взывал время от времени Спартак прерывающимся голосом. — Ты обещал вступить в единоборство со мною!.. Где же ты, Красс?

Уже два часа назад Спартак приказал удалить с поля боя Мирцу, проливавшую горькие слезы; ее пришлось увести силой.

Спартак знал, что ему суждено умереть, но ему было бы тяжко присутствовать при гибели сестры и точно так же не хотелось, чтобы и она стала свидетельницей его смерти.

Прошел еще час. Щит Спартака изрешетило градом пущенных в него дротиков. На его глазах пали последние друзья его, дравшиеся рядом с ним — Висбальд и Арторикс, который продолжал биться, хотя все тело его было покрыто ранами, а в грудь вонзилась стрела. Падая, он с несказанной нежностью крикнул своему другу:

— Спартак! В элисии… увижу тебя среди…

Спартак дрался один против семи- или восьмисот врагов, сомкнувшихся вокруг него живым кольцом; покрытый ранами, он стоял посреди сотен трупов, нагроможденных вокруг него. Глаза его сверкали, голос был подобен грому; с быстротой молнии он вращал меч, наводя на всех ужас, поражая, нанося раны и убивая наповал всех тех, кто осмеливался напасть на него. Но вот брошенный в него с расстояния двенадцати шагов дротик тяжело ранил его в левое бедро. Он упал на левое колено и, обратив в сторону врагов свой щит, продолжал размахивать мечом и разил их с нечеловеческим мужеством, словно рыкающий лев, величием души и атлетической фигурой подобный Геркулесу, окруженному кентаврами. Наконец, пораженный семью или восемью дротиками, брошенными в него с расстояния десяти шагов и вонзившимися ему в спину, он упал навзничь и успел произнести одно только слово: «Ва…ле…рия…» — и испустил дух. Охваченные удивлением, в безмолвии окружили его римляне, видевшие, как он сражался; от первой до последней минуты он бился, как подобает герою, и погиб смертью героя.