Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло). Страница 69

— Белка и та не поднялась бы! — И, подумав минуту, добавил: — А если бы даже мы поднялись?.. Мы только усугубили бы опасность положения.

Наконец предводители гладиаторов дошли до южного конца площадки и остановились у края глубокой пропасти, пытаясь определить на глаз ее глубину. Но тотчас почти все в ужасе отвели глаза от этой головокружительной бездны.

— Тут только камни могут достигнуть дна, — сказал один из начальников манипул.

Неподалеку сидели на земле десятка два гладиаторов-галлов и с большой ловкостью плели щиты из толстых ивовых прутьев, которые они затем обтягивали кусками твердой кожи. Блуждающий взгляд Спартака, все еще погруженного в свои мысли, случайно упал на щиты, на эти примитивные изделия товарищей по несчастью.

Сначала глаза его машинально задержались на этих щитах, и он безотчетно рассматривал их.

Видя, что Спартак пристально смотрит на щиты, один из галлов, улыбаясь, сказал:

— Кожаных и металлических щитов у нас в лагере наберется не больше семисот, и чтобы снабдить остальных пятьсот воинов щитами, мы и решили сделать, ну, хотя бы такие… Мы их будем делать… пока у нас хватит кожи.

— Гез и Тетуан щедро вознаградят вас в будущей жизни! — воскликнул Спартак, тронутый любовной заботой бедных галлов: они отдавали делу освобождения угнетенных даже в минуты отдыха все свои силы и способности.

После короткого молчания, когда Спартак, как будто позабыв о своих заботах, ласково смотрел на молодых галлов и их работу, он спросил:

— А много ли у вас осталось кожи?

— Нет, немного, десятка на два щитов.

— Вот эту кожу мы достали в Помпее, когда в последний раз ходили туда.

— Жаль, что воловьи шкуры не растут в лесах, как ивовые прутья!

Глаза Спартака снова устремились на эти толстые, крепкие и гибкие прутья; небольшие кучки их лежали около новоявленных оружейников.

Фракийца поразили последние слова галла, в ответ на его вопрос он встрепенулся и, точно готовясь к прыжку, нагнулся к земле и набрал горсть ивовых прутьев. И вдруг, просияв от радости, он во всю мощь своего голоса крикнул:

— О, клянусь Юпитером, всеблагим и величайшим Освободителем, мы спасены!

Эномай, Борторикс и другие центурионы, оптионы и деканы, ошеломленные этим возгласом, повернулись к Спартаку.

— Что ты сказал? — спросил Эномай.

— Мы спасены? — переспросил Борторикс.

— Кто же нас спасет? — задал вопрос еще кто-то.

— Кто сказал?..

— Каким образом?

Спартак молчал, внимательно рассматривая прутья. Наконец он повернулся к товарищам и сказал:

— Вы видите эти прутья? Мы из них сделаем нескончаемо длинную лестницу, верхний конец прикрепим к этой скале и спустимся по одному вот в это глубокое ущелье, а из него выйдем внезапно в тыл римлянам и изрубим их в куски.

Грустная улыбка сомнения скользнула по лицам почти всех сопровождавших его товарищей, а Эномай, безнадежно покачав головой, сказал:

— Спартак, ты бредишь!

— Сплести лестницу в восемьсот — девятьсот футов длиной? — недоверчиво спросил Борторикс.

— Для того, кто сильно захочет, — твердо и уверенно возразил Спартак, — нет ничего невозможного. Напрасно вас смущает мысль об этой лестнице: нас тысяча двести человек, и мы сплетем ее за три часа.

Вселяя своей горячей верой и убежденностью энергию и бодрость и в остальных, рудиарий послал четыре манипула гладиаторов, вооруженных топорами, в соседние леса заготовить прутьев потолще, чтобы они подходили для намеченной цели.

Остальным он приказал разместиться на площадке по манипулам, в два ряда, захватив с собой все имеющиеся в лагере веревки, повязки, ремни, пригодные для связывания отдельных частей той необыкновенной лестницы, которую предполагалось соорудить.

Меньше чем через час посланные за ивовыми прутьями гладиаторы стали возвращаться группами по восемь, по десять, по двадцать человек. Они приносили громадные вязанки, и Спартак первый стал сплетать толстые стебли ивняка, приказывая всем принять участие в этой работе. Одни подготовляли материал, другие связывали, третьи складывали готовые части необыкновенной лестницы, которая должна была принести им спасение.

Все работали с величайшим усердием, вполне сознавая всю опасность нависшей угрозы. На площадке, где одновременно работала тысяча воинов, царили порядок и тишина. Лишь изредка раздавались вполголоса просьбы о помощи или совете: все старались как можно лучше выполнить общее дело.

За два часа до захода солнца лестница длиною почти в девятьсот футов была наконец готова. Тогда Спартак приказал четырем гладиаторам развернуть ее: он хотел сам осмотреть каждое звено лестницы, проверить прочность и правильность соединения. По мере того как Спартак просматривал и ощупывал одно за другим все звенья лестницы, четыре гладиатора сматывали ее.

Когда наступили сумерки, Спартак приказал лагерю сняться, соблюдая полную тишину; каждый полуманипул должен был связать свое оружие все вместе, потому что во время предстоявшего спуска людей нельзя было обременять никакой лишней тяжестью. Скрученную по его приказу веревку из полос различных тканей Спартак велел прикрепить к связке оружия первого полуманипула, с тем чтобы, когда воины этого полуманипула, спускаясь по одному, достигнут дна пропасти, связка с оружием опустилась бы туда на конце этой веревки.

Затем Спартак приказал прикрепить к нижнему концу лестницы два огромных камня и распорядился опустить ее потихоньку вдоль отвесных обрывов, являвшихся стенами пропасти. Фракиец разумно рассудил, что этой мерой предосторожности он добьется двух результатов, одинаково важных для того, чтобы этот бесконечно трудный спуск закончился удачно. Во-первых, вес двух больших камней был больше, чем вес любого атлета, и если бы лестница, к которой привязали эти камни, дошла без разрывов до дна пропасти, это оказалось бы гарантией благополучного спуска людей. Во-вторых, камни будут прочно держать лестницу на дне бездны и ослабят опасное колебание, которое было неизбежно вследствие гибкости хрупкого и легкого сооружения, которое под тяжестью людей стало бы качаться.

Когда все было сделано и тьма вокруг горы стала сгущаться, Эномай первым начал готовиться к опасному спуску.

Гигант-германец ухватился руками за верхушку скалы, к которой был прочно привязан другой конец лестницы; он был немного бледен: этот спуск был таким видом опасности, которой ему еще никогда не приходилось подвергаться, и против бездонной скалистой пропасти ничего не могли сделать ни сила рук, ни неукротимая энергия духа; мужественный великан пошутил при этом:

— Клянусь всеведением и всемогуществом Вотана, я думаю, что даже Геллия, самая легкая из Валькирий, не чувствовала бы себя в полной безопасности при этаком необыкновенном спуске!

Пока он произносил эти слова, его гигантская фигура постепенно скрывалась за скалами, окружавшими пропасть; вскоре исчезла и его голова. Спартак, согнувшись, следил за ним, и при каждом колебании, при каждом покачивании лестницы по всему его телу пробегала дрожь. Он был очень бледен; казалось, что всем своим существом он прикован к этой невиданной подвижной лестнице.

Гладиаторы столпились у края площадки, точно их притягивала мрачная бездна. Те, что стояли позади, поднимались на носки и смотрели на скалу, к которой была привязана лестница; все стояли неподвижно и безмолвно, и в ночной тишине слышалось лишь тяжелое дыхание тысячи двухсот человек, чья жизнь и судьба в этот миг зависели от хрупкой снасти из ивовых прутьев.

Сильное, размеренное колыхание и вздрагивание лестницы отмечало все увеличивающееся число ступеней, преодолеваемых Эномаем, и гладиаторы в тревоге считали их.

Волнообразное колебание лестницы длилось не больше трех минут, но гладиаторам эти три минуты показались тремя олимпиадами, тремя веками. Наконец колебание прекратилось, и тогда на площадке тысяча людей, движимых единым порывом, единой мыслью, повернулась в сторону пропасти и напрягла слух, — неописуемые чувства отражались на их лицах.