Кровная связь - Айлс Грег. Страница 29

– Ты не принимаешь «Лексапро»?

– И «Депакот» тоже. «Депакот» может привести к образованию дефекта позвоночника, если принимать его в первые двенадцать недель беременности.

– Хорошо. Но, черт побери, тебе нужно вернуться к «Лексапро». Ты же знаешь, что будет, если ты не начнешь принимать его снова.

Да, у меня начинается маниакально-депрессивный психоз…

– Ты бросила пить, когда узнала, что беременна, – размышляет вслух Шон.

Я молчу, потому что не знаю, что сказать.

– Но сейчас ты снова пьешь. Ты потеряла ребенка?

– Нет. Я не могла признаться тебе в том, что беременна, на трезвую голову. Отвратительно и умилительно, правда? Кроме того, я принимала валиум.

Глаза его суживаются от гнева.

– За каким чертом?

– Чтобы не впасть в белую горячку.

Он пытается забрать у меня стакан с водкой. Я сопротивляюсь, тогда он хватает меня за запястье, а другой рукой вырывает стакан. Я позволяю ему сделать это, но потом беру бутылку со стола.

– Если ты попробуешь отнять и ее, я огрею тебя по голове.

Он делает шаг ко мне, потом останавливается.

– Господи, Кэт! Подумай о ребенке, прошу тебя.

В моем смехе ясно различимы истерические нотки.

– Так вот ты о чем думаешь, да? Или ты думаешь о жене и детях, которые у тебя уже есть? И все еще надеешься сохранить наши отношения в тайне?

Он обеими руками трет лицо, потом растерянно проводит по волосам. Я замечаю, что у него прибавилось седины.

– Послушай, мне нужно время, чтобы свыкнуться с этим, подумать о последствиях.

– О последствиях, – эхом вторю ему я. – Так, посмотрим… Они довольно-таки недвусмысленные. Первое: я беременна. Второе: я намерена оставить ребенка. Третье: ребенку нужен отец так же, как и мать. Четвертое: у этого ребенка или есть отец, или его нет.

– Звучит очень просто, – соглашается Шон. – Но это не так. И ты знаешь это. Послушай, я тебе честно скажу: прямо сейчас я не знаю, что делать.

– Да, понятно.

Он бросает на меня умоляющий взгляд.

– Ты не думаешь, что мне следовало бы узнать об этом сразу же?

– Я надеялась, что так оно и случится.

Он снова пытается подойти ко мне, но я выставляю перед собой руки.

– Просто уходи, хорошо? Оставь меня одну. – Дальнейшие слова слетают у меня с губ словно сами по себе: – И оставь ключ, когда будешь уходить.

– Что? Кэт…

– Ты слышал, что я сказала!

Шон молча смотрит на меня почти целую минуту. В его глазах я вижу боль и смятение. Он отводит взгляд в сторону, вытаскивает из кармана ключ и кладет его на стеклянный столик.

– Я зайду завтра посмотреть, как у тебя дела. Даже если ты не хочешь меня видеть.

Потом он спускается вниз.

Я слышу, как в гараже заводится его машина, и сердце замирает в груди. Но у меня есть лекарство от этого. Вынув из пакета бутылку «Серого гуся», я бреду в спальню и валюсь на пуховое одеяло. Свободной рукой я осторожно глажу себя по животу.

– Вот мы и остались с тобой вдвоем, малыш, – говорю я безжизненным голосом. – Только ты и я.

Я отпиваю глоток прямо из бутылки, наслаждаясь анестезирующим ожогом, чувствуя, как немеет язык. Я ненавижу себя за это, но все-таки проглатываю огненную жидкость. Ненависть к себе – знакомое чувство, и оно не дает мне ощущения дискомфорта. Когда по жилам у меня растекается искусственное тепло, я вдруг снова слышу шум дождя. Это дождь из моих кошмаров. Не мягкое шуршание капель по дранке, а резкий, отчетливый стук по оцинкованной крыше.

Я лежу и надеюсь, что вскоре наступит забвение.

Я просыпаюсь от шума дождя, но на этот раз стук капель вполне реален. Окно моей спальни распахнуто настежь, и в него заглядывает Шон Риган. Волосы и плечи у него промокли. Над его головой в комнату серой пеленой сочится тусклый дневной свет. Я гляжу на будильник: одиннадцать пятьдесят. Шестнадцать часов провалились в никуда.

– Ты не отвечала на телефонные звонки, – говорит Шон.

– Прошу прощения за вчерашний вечер, – отвечаю я, и язык с трудом ворочается в пересохшем рту. – Я не хотела, чтобы все получилось именно так.

– Я здесь не поэтому.

Ночью бутылка «Серого гуся» разлилась, и простыни пропитались алкоголем. Ненависть к себе наполняет меня хуже яда.

– Зачем ты пришел?

– Наш мальчик сегодня утром нанес очередной удар.

– Не может быть. – Я тру глаза, отказываясь поверить услышанному. – Ведь прошло всего два дня. Ты уверен?

– На этот раз жертвой стал белый мужчина в возрасте пятидесяти шести лет. По всему телу следы укусов. Замок не взломан, тело обнаружила прислуга. У нас еще нет результатов баллистической экспертизы, зато есть вот это.

Шон протягивает мне листок бумаги. Это фотография. Даже издалека я вижу, что на ней снято окно. На стекле над подоконником кровью начертаны слова: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.

– Черт возьми!

– Пресса еще ничего не знает, – говорит Шон. – Так что я бы сказал, что баллистическая экспертиза выглядит простой формальностью. Следы укусов те же самые.

Я переворачиваюсь на бок и встаю, но у меня болит и ноет все тело. Может статься, после трех дней трезвости водка нанесла по моему организму сокрушительный удар. Тем не менее, раз уж ее разлилось достаточно, чтобы намочить простыни, значит, вчера я прикончила не всю бутылку.

– Где был Натан Малик вчера вечером?

– Всю ночь провел дома. Под наблюдением.

– Ты уверен, что все это время он оставался в доме?

– У нас нет никого, кто мог бы лечь к нему в постель. Но он был там.

Я делаю Шону знак залезать в комнату и сажусь на постели.

– Что мне делать? Я хочу сделать хоть что-то. Я хочу помочь.

Он влезает в окно и садится на пол, поджав под себя ноги. В этой позе он выглядит на двадцать лет моложе, но изможденное лицо выдает его истинный возраст. По темным кругам под его глазами – в которых сейчас видна усталость, которой не было вчера, – я предполагаю, что с тех пор как мы виделись в последний раз, он спал не больше трех часов.

– Хочешь поговорить о ребенке? – спрашивает он.

Я закрываю глаза.

– Не сейчас. И не так.

– Тогда давай займемся тем, чем всегда.

– Чем это? – с подозрением спрашиваю я.

– Поработаем над делом. Прямо здесь.

Я чувствую облегчение и странное возбуждение.

– За кухонным столом?

– Раньше у нас с тобой получалось.

Он поднимает с пола пульт дистанционного управления телевизором, включает его и переходит на канал местных новостей. На экране появляется капитан Кармен Пиацца, выходящая из голубого двухэтажного дома. Следом за нею, отставая буквально на шаг, следует специальный агент Джон Кайзер.

– Это место преступления, – поясняет Шон. – Старый Метайри. Газетчики сбились с ног. Убийства получат огласку в национальных средствах массовой информации. Кое-кто из наших уже называет этого малого «вампиром Лестатом». [12]

– Скажи мне, что ты пошутил, – бормочу я, горько жалея, что не поставила рядом с кроватью бутылку воды.

Шон мрачно смеется.

– Эй, это же Новый Орлеан! И если подумать, все сходится. Никаких свидетелей, никакого взлома, многочисленные жертвы мужского пола и повсюду следы укусов.

Мне интересно, как отнесется к своему новому прозвищу убийца. Как подсказывает мой прошлый опыт общения с серииными убийцами, ему это понравится.

– Почему бы тебе не принять душ? – предлагает Шон. – Я расскажу подробности, когда ты выйдешь из ванной.

Я медленно сползаю с кровати и иду в ванную, на ходу расстегивая пропитанную алкоголем блузку.

– Эй, Кэт?

Я оборачиваюсь.

Шон внимательно смотрит на меня зелеными глазами.

– Когда будешь готова поговорить о ребенке, скажи мне.

Сердце у меня сбивается с ритма.

– Договорились.

Он снова возвращается к телевизору.