Сначала свадьба - Бэлоу Мэри. Страница 18

– Но ведь это его дом, – нахмурилась Ванесса. – Он всегда здесь жил. А если бы родился на два дня позже, то оказался бы хозяином и законным владельцем. Почему же он должен покинуть родовое гнездо?

– Потому что он не хозяин, – непреклонно возразил виконт, когда они входили в гостиную вслед за остальными. – Константин Хакстебл приходится прежнему графу незаконным сыном, в то время как ваш брат – настоящий граф Мертон. И поддаться чувству жалости было бы ошибкой.

Но если не жалеть людей, разве можно остаться человеком? – спросила себя Ванесса. Виконт Лингейт показался бесчеловечным, и она хмуро взглянула на того, кто с мрачным видом шел рядом. Неужели жалость ему неведома? Даже жалость к собственному двоюродному брату?

Виконт ускорил шаг и догнал Стивена.

Мальчик с восхищением смотрел на Константина Хакстебла. Не отводила глаз и Кэтрин. Маргарет взирала благосклонно. Ванесса улыбнулась, хотя кузен и не смотрел в ее сторону.

Как ужасен, должно быть, для него этот день! И то обстоятельство, что обнаружились новые родственники, расположенные к нему всей душой, вряд ли могло утешить.

На несколько минут Ванесса забыла о своем благоговейном восхищении домом, который превзошел все ожидания. Но потом это чувство снова вернулось. Гостиная оказалась огромной, с высоким сводчатым потолком, щедро расписанным фресками и богато украшенным позолоченной лепниной. Мебель поражала элегантностью, а бархатные шторы цвета выдержанного вина создавали уют. Стены скрывались под картинами в тяжелых золоченых рамах. Ноги утопали в пушистом персидском ковре, а в отполированный пол вокруг него можно было смотреться как в зеркало.

Ванесса неожиданно затосковала по Рандл-Парку, словно там остался Хедли.

Она не имеет права забыть мужа, и ни за что не забудет.

Взгляд остановился на виконте. Даже сняв пальто, тот выглядел импозантным, внушительным и мужественным. И разумеется, красивым. А еще очень живым.

Ах, до чего же она его ненавидела!

С самого детства Эллиот Уоллес и Константин Хакстебл были лучшими друзьями. Все изменилось год назад. Трехлетняя разница в возрасте – виконт был старше – не имела ни малейшего значения. Они жили в каких-то пяти милях друг от друга и доводились друг другу двоюродными братьями. Ни у того ни у другого не было других приятелей, зато было много общих интересов: обоих интересовали спортивные игры и прочие занятия, требующие силы и сноровки. Они лазили по деревьям, ныряли в пруды и озера, бродили по болотам и придумывали массу других развлечений, доставлявших много радости и веселья им самим и в то же время неисчислимые неприятности няням и гувернанткам.

Когда мальчики выросли, они продолжали дружить и вместе постигать радости жизни. Надо заметить, что оба молодых человека пользовались неизменным успехом у дам.

Да, они буйствовали безудержно и смело, умудряясь при этом не наносить серьезного вреда окружающим и даже – что особенно странно – себе. И оба неизменно оставались молодыми джентльменами, которые твердо знали, в какой момент следует остановиться.

Дружба сохранилась и после смерти отца Константина, хотя теперь кузен все больше времени проводил в Уоррен-Холле с Джонатаном, которого безмерно любил. Эллиот, конечно, скучал, но не мог не оценить преданности обделенному судьбой мальчику. Трудно было не заметить, что молодой Хакстебл повзрослел и остепенился значительно раньше, чем он сам. Опекуном молодого графа оставался, конечно, виконт – отец Эллиота, но тот не слишком вникал в обязанности, полностью доверив Кону и заботу о племяннике, и ежедневное управление большим и сложным хозяйством поместья. В решении многочисленных проблем Кону серьезно помогал опытный и преданный дворецкий.

А потом виконт Лингейт умер.

И тогда все изменилось. Дело в том, что новый виконт, то есть Эллиот Уоллес, решил серьезно отнестись к новым обязанностям. Поэтому на некоторое время он переселился в Уоррен-Холл, желая ближе познакомиться с поместьем.

Вскоре Эллиот с болью обнаружил, что кузен бесчестно злоупотреблял доверием его отца, с преступным легкомыслием растрачивая средства на собственные нужды и даже бессовестно запуская руку в фамильную сокровищницу. Очевидно, на преступления провоцировала уверенность в полной безнаказанности: Джонатан не мог обнаружить пропажу. Дошли до виконта и слухи о недостойной джентльмена распущенности: то и дело увольняли горничных, по воле господина оказавшихся в интересном положении, да и несколько крестьянских девушек пали жертвой хозяйской похоти.

На поверку Кон оказался совсем не тем человеком, каким его всегда считал кузен и друг. Чувство чести оказалось ему чуждо. Он не жалел слабых и зависимых, то и дело нарушая кодекс истинного джентльмена. И вовсе нельзя было считать оправданием то суровое жизненное обстоятельство, что еще в младенчестве он был несправедливо лишен титула и наследства.

Подлая сущность того, кому с детства привык доверять, стала для Эллиота мучительным, крайне болезненным открытием.

Сам Кон не признавал краж и недостойных поступков, хотя и не трудился их отрицать. А когда виконт пытался поговорить по душам, злобно смеялся.

– Можешь отправляться к дьяволу. – Таким был единственный ответ.

Последний год прошел в лютой и горькой вражде. Во всяком случае, горькой она казалась Эллиоту. О мыслях Кона судить не приходилось.

Новый опекун немедленно взял в свои руки и заботу о Джонатане, и управление поместьями немощного графа. Для этого пришлось проводить в Уоррен-Холле почти столько же времени, сколько и в родном Финчли-Парке. На себя сил почти не оставалось.

Кон умудрился сделать последний год нестерпимым. Чинил бывшему другу всевозможные препятствия и всячески настраивал брата против опекуна. Сделать это было совсем нетрудно: бедный мальчик даже не осознавал, что поступает против воли виконта.

После смерти Джонатана Эллиот решил – возможно, наивно, – что худшее осталось позади. Пусть новый граф Мертон еще ребенок, совсем не готовый к исполнению свалившихся на его голову обязанностей, но зато Константин Хакстебл не имеет над ним никакой власти.

Виконт приказал Кону освободить Уоррен-Холл от своего присутствия до приезда нового хозяина.

Но тот и не подумал подчиниться: остался и встретил Стивена и его сестер во всеоружии очарования.

Приличия требовали освободить территорию прежде, чем на ней появится новый владелец, пусть даже и приходившийся дальним родственником. Но, как известно, Кон Хакстебл не считал нужным руководствоваться приличиями.

Эллиот отошел от миссис Дью и решительным шагом направился в противоположный угол гостиной.

– Да, действительно, дом великолепен, – услышал он голос кузена, очевидно, отвечавшего на восхищенную реплику одной из дам. – Получив наследство, мой дражайший батюшка решил снести древний замок, больше напоминавший неприступную крепость, а на его месте построить вот это воплощение богатства и вкуса. Ну а потом дом наполнился множеством прекрасных вещей, привезенных из дальних стран.

– О, как бы хотелось взглянуть на старинный замок! – со вздохом сожаления призналась Кэтрин Хакстебл.

– Да, снести его было настоящим преступлением, – согласился Константин. – Хотя, думаю, длинные холодные коридоры и темные, с узкими окнами-бойницами, комнаты вряд ли можно было назвать уютными. Прибавьте к этому полное отсутствие удобств…

– Если бы решать довелось мне, – подал голос молодой Мертон, – то я оставил бы старый замок, а рядом построил новый современный дом. История, конечно, важна и требует сохранения, но, признаюсь, комфорт современной жизни милее.

– А! – воскликнул Кон в тот самый момент, когда Эллиот собирался увлечь его к окну и поговорить наедине. – Вот наконец и поднос с чаем. Поставьте его на обычное место, миссис Форсайт. Может быть, мисс Хакстебл соблаговолит наполнить чашки?

Он тут же покаянно улыбнулся и поклонился Маргарет.

– Прошу прощения, кузина. Старшая сестра молодого Мертона, разумеется, уже почувствовала себя хозяйкой этого дома и вовсе не нуждается в моих советах.