Питомник. Книга 1 - Дашкова Полина Викторовна. Страница 54

– Да. Я помню маму Олю. У нее светлые кудрявые волосы, как у тети Лили.

– Она погибла. Это тоже было испытание Лоа?

– Нет. Она сама себя убила. Прыгнула на улицу из окошка и разбилась. Лоа ни при чем.

– Ты это видела или тебе кто-то рассказывал?

– Я спала, ничего не помню. Можно, я посплю? Тетя Лиля придет, вы меня разбудите, хорошо? – Она закрыла глаза, лицо ее обмякло, расслабилось. Она уснула моментально. Евгения Михайловна несколько минут сидела на краешке койки, низко опустив голову, и слушала тихое, тревожное сопение девочки.

«Ведь не могла она все это сочинить. Она говорит о том, что знает, что видела своими глазами. Похоже, речь идет не об одном маньяке, а о целой команде психопатов, – думала доктор Руденко, – сейчас столько развелось всяких чудовищных сект. Сатанисты, любители черной магии. Но каким образом попала к ним эта девочка? До сих пор она упрямо повторяла, что убила. А теперь говорит совсем другое. Вероятно, правду. Значит, ход с конфетами оказался верным».

Идея принести Люсе коробку шоколада «Черный бархат», точно такую, какая лежала на столе в ночь убийства, пришла в голову Евгении Михайловне после того, как Бородин в кафе натянул на себя жуткую маску черта. Она чувствовала, что Люсю надо сдвинуть с мертвой точки, сломать психологический ступор. Демонстрировать ей черта Евгения Михайловна раздумала. Испуг только усугубил бы проблему. А вот радость могла пойти на пользу. Евгения Михайловна очень надеялась на конфеты, но такой бурной реакции, такого потока новой информации не ожидала. Получилось нечто вроде следственного эксперимента. Девочка практически разыграла перед ней сцену убийства.

Наконец, как будто очнувшись, Евгения Михайловна бесшумно вышла из палаты, отправилась в свой кабинет, закрыла дверь и записала все, стараясь не упустить ни слова.

Черный бронированный джип мчался по главной улице подмосковного города Лобни на огромной скорости, весь прочий транспорт в панике жался к обочинам, пешеходы шарахались, самые впечатлительные вскрикивали и провожали черного убийцу возмущенными, испуганными взглядами. На выезде из города молоденький инспектор у поста ГАИ выскочил на шоссе, но вовремя был остановлен старшим товарищем.

– Запомни их и никогда не трогай, – тихо и мрачно сказал старший младшему.

– А кто это?

– Неприкасаемые.

Джип между тем свернул с шоссе на проселочную дорогу, миновал живописную дубовую рощу, за которой прятался дачный поселок, свернул еще раз, проехал вдоль высокого глухого забора, остановился у железных ворот и коротко просигналил. Ворота грохнули, тяжело распахнулись. За ними была аккуратная зеленая лужайка, обрамленная молодыми березками, и красный кирпичный двухэтажный дом. Маленькая худенькая девочка лет пятнадцати в спортивных трикотажных штанах с вытянутыми коленками и линялой широкой футболке закрыла ворота и встала перед джипом, сложив руки на груди.

Из машины резво, как мяч, выскочил накачанный бритоголовый коротышка в белом легком костюме, вслед за ним неспешно вылез мужчина лет тридцати в голубых джинсах, мятой красно-черной клетчатой ковбойке и темных очках.

– Кто дома? – обратился коротышка к девочке.

– Во-первых, здравствуйте, – девочка сдула со лба рыжую челку, – во вторых, вы не предупреждали, что приедете, и поэтому дома никого. Только я и Ирка со Светкой.

– Где остальные? – поинтересовался красно-черный и потянулся с хрустом.

– Мама Зоя поехала в Москву к косметичке, про других не знаю. Так вы чего не предупредили?

– Когда вернется?

– Кто, мама Зоя? Обещала вечером, часам к семи.

– А Руслан где?

– Сказала, не знаю. Он мне не отчитывается.

– Не груби, – коротышка легонько толкнул девочку в плечо кулаком, – где близнецы?

– У себя в комнате, дрыхнут, кажется.

– В два часа дня?

– Это их дело. А вы кто? – девочка смерила красно-черного долгим оценивающим взглядом. – Снимите очки, я что-то вас не узнаю.

Красно-черный открыл было рот, чтобы ответить, но коротышка ответил за него:

– Будешь приставать, урою, – и звонко шлепнул девочку по спине, она охнула и закашлялась.

Гости направились к дому, девочка последовала за ними, но коротышка остановил ее жестом. Внезапно она поймала его руку, притянула к себе с неожиданной силой, так, что он едва удержался на ногах, и быстро зашептала на ухо:

– Гулливер, ты сделал, что обещал?

– Отвянь, – оскалился коротышка.

– Гуличка, ну пожалуйста, поговори с ним, умоляю, что хочешь для тебя сделаю!

– Отвянь, сказал! – коротышка выдернул руку.

– Эй, в чем дело, ты идешь? – поторопил его красно-черный.

Дверь захлопнулась у девочки перед носом. Она опустилась на каменную ступеньку крыльца и сильно стукнула себя кулаком по коленке.

– Обрубок паршивый, гад несчастный, урою, искалечу, говном своим захлебнешься, – пробормотала она, сдула челку, вскочила и не спеша, покачивая тощенькими бедрами, направилась к джипу. Там за рулем дремал еще один качок, тоже бритый, с лицом красным и блестящим, как сырое говяжье филе.

Девочка открыла переднюю дверцу, залезла в салон, уселась рядом с шофером. Тот открыл маленькие опухшие глазки, широко зевнул и спросил:

– Ты че, Лариска?

– Митяй, будь человеком, попроси Петра Петровича, чтобы меня тоже взяли в клуб, чем я хуже Ирки со Светкой? – она прикоснулась пальчиками к его мощному колену. На ногтях, обкусанных до мяса, шелушился черный лак.

– Не понял, – криво усмехнулся шофер.

– Да все ты понял, Митяй, не придуривайся. Ирку со Светкой забирают в закрытый бордель, у них настоящая жизнь начинается, с бабками, с красивыми шмотками. Я тоже хочу. Я здесь не могу больше. Вот, смотри, – она задрала футболку, обнажила впалый живот, острые ребра. Шофер скосил глаза и увидел три красные, воспаленные шестерки, нацарапанные на коже.

– Ты че, наколку хотела сделать, что ли? – спросил он, цыкнув зубом.

– Я не сумасшедшая, – помотала головой девочка, – это Руслан меня пометил. Дико больно. Слушай, Митяй, у тебя девушка есть?

– Закройся, опусти майку свою, дура, – шофер брезгливо поморщился, – и вообще, выметайся из машины.

– Да ты не бойся, это не наколка, это пройдет, подсохнет, а корочки отвалятся, и ничего не будет. Царапины неглубокие, даже шрамов не останется. Ну правда, Митяй, есть девушка у тебя?

– Брысь, сказал! – шофер вытянул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой и выпустил дым в открытое окно.

– Дай хотя бы покурить, трус несчастный, – сдерживая слезы, крикнула девочка, – все вы только кажетесь такими крутыми, а на самом деле трусы, слабаки, посмотрела бы я на тебя, если бы ты попал на нашу дискотеку. Небось, в штаны наложил бы, если трех шестерок на моем пузе боишься. Там у нас знаешь, что делается? Ну будь человеком, пожалей меня, возьми с собой, если у тебя есть девушка, я все равно лучше, я тебя так буду любить... – Последние слова она прошептала еле слышно, в тупой выбритый затылок. Зеленые круглые глаза наливались слезами, маленький острый носик, усыпанный веснушками, покраснел, губы задрожали. Шофер резко развернулся и рявкнул:

– А вот за труса я тебя щас урою!

– Урой, – кивнула девочка и шмыгнула носом, – а лучше вообще замочи. Вот, точно, замочи меня, Митяй, – она вдруг захохотала хрипло, надрывно, – я сама никак не могу, не получается, жалко себя, а вот бы кто-то помог...

– Да пошла отсюда, дура сдвинутая! – шофер перегнулся через ее колени, открыл дверь. – Прыгай! И чтобы я тебя больше не видел!

– Трус! Козел! – громко крикнула девочка ему в лицо, схватила полупустую пачку «Парламента» и выпрыгнула из машины.

Шофер вяло выругался, выкинул недокуренную сигарету в окошко, широко, со стоном, зевнул, откинулся на мягкую спинку сиденья и через минуту уже похрапывал.

А рыжая Лариса обежала дом и остановилась перед высокой деревянной лестницей, приставленной к крыше. На втором этаже было распахнуто окно, и оттуда слышались приглушенные голоса. За птичьим щебетом невозможно было разобрать ни слова. Не долго думая, Лариса вскарабкалась по лестнице, легко и бесшумно, как кошка.