Питомник. Книга 2 - Дашкова Полина Викторовна. Страница 17

Вкрадчивый голосок нашептывал, не на ушко, а прямо в душу, что все ее ненавидят, просто так, потому что у нее такая судьба, и белобрысый с пистолетом – лишь логическое разрешение ненависти.

«Мания преследования, бред самоуничижения, свеженький, крепенький психоз, все как по учебнику, – думала Ксюша, бесцельно разгуливая по квартире, – бедная Машенька, у нее сумасшедшая мама. Я, разумеется, все это заслужила, поскольку вышла замуж за человека, который мне противен, соврала, что ребенок – его, и теперь пользуюсь благами, на которые не имею никаких прав. Покупаю себе шмотки „от Кутюр“, жру клубнику со сливками. И нет, чтобы расслабиться, получать от всего этого удовольствие. Я гнусно, скучно рефлексирую, сгораю от стыда. Я сама себя загнала в ловушку. Но Маша ни в чем не виновата...»

В гостиной хрипло забили настенные часы, Ксюша вспомнила, что сейчас к ней придет какая-то Варвара за книжкой и, пока спит ребенок, надо быстро принять душ, привести себя в порядок. Оказавшись в ванной, она вздрогнула. В зеркале ей померещилось мокрое, аккуратно вылепленное лицо, сощуренные глаза. Она вдруг подумала, что лица этого почти не запомнила, если бы потребовался словесный портрет, она вряд ли была бы полезна. Только общий облик, синие джинсы, белые кроссовки, светлые, остриженные ежиком волосы. У нее перед глазами стоял зловещий туманный образ, воплощение зла и ненависти. Голова раскалывалась, как при тяжелом похмелье.

Она скинула халат, залезла под душ. Стало немного лучше. Если выпить крепкого сладкого чая с молоком и что-нибудь съесть, будет совсем хорошо.

«Нельзя так раскисать! – строго сказала себе Ксюша. – Он не тебя пришел убить, ты ему на фиг не нужна. Как он мог узнать, что ты удерешь с дачи в Москву? Сама ведь сказала милиционерам, что он думал, будто в квартире никого нет. Тогда хоть что-то соображала, а теперь совсем свихнулась. Все просто. Он влез в квартиру, чтобы своровать что-то конкретное у Галины Семеновны. Это связано с ее бизнесом. Я ему помешала, он разозлился, сорвался, стал размахивать пистолетом, потом явился опять. Это, вероятно, очень неправильно с его стороны. Это не логика, а нервы. Он сорвался, а не я. Со мной все нормально».

Ксюша растерлась полотенцем, подняла с пола халат и вдруг заметила под раковиной какой-то узкий черный предмет. Она взяла в руки, повертела и не сразу поняла, что это.

– Ваня, если ты сейчас скажешь, что в туалетном бачке в квартире невесты Фердинанда вы не нашли нож с ромбовидным лезвием, завернутый в несколько слоев полиэтилена, я заставлю тебя съесть весь морковный салат. – Илья Никитич крутанулся в кресле, извлек пластиковую банку и поставил ее на стол перед капитаном Косицким. – И еще, Ваня, я навсегда запрещу тебе курить в моем кабинете. Ну, где орудие убийства?

– Не смешно, – мрачно помотал головой Иван и принялся разминать сигарету, – салат я, положим, могу съесть, хотя меня от морковки воротит. И курить могу уйти в коридор. Но обыск мы все-таки провели не зря.

– Ешь! – злорадно ухмыльнулся Бородин, снял крышку и сунул капитану в руку пластиковую вилку. – Это чрезвычайно полезно для здоровья. Каротин улучшает зрение, укрепляет зубы и повышает иммунитет. Приятного аппетита.

– Илья Никитич, может, вы сначала меня послушаете? – Иван с отвращением покосился на морковку. – Вы ведь думаете, что обыск не дал ничего, вообще ничего. А это не так.

– Неужели наркотики? – Бородин всплеснул руками. – Или мешок тротила?

Иван щелкнул зажигалкой, глубоко затянулся и произнес очень медленно, по слогам:

– Кар-точ-ки.

– Что, прости? – Илья Никитич склонил голову набок.

– Визитные карточки, с французским именем, парижским адресом.

– Ага, ясно. Фердинанд – французский шпион, – прошептал Бородин и тихо присвистнул: – Да, Ванюша, молодец, поздравляю. Надо срочно звонить в ФСБ. У меня там есть хороший знакомый, подполковник Свиридов, он, правда, занимается борьбой с терроризмом, но тут определенно может быть связь.

– Да, конечно, звучит смешно, но дело в том, что карточек этих пятьдесят штук. Одинаковых. Он заказал их, понимаете? Заказал для себя. Зачем? Чтобы выдать себя за французского корреспондента. Это слово я сумел разобрать, хотя учил немецкий. Почему именно пятьдесят? Потому что нельзя ведь заказать только три штуки. Ему, я уверен, нужна была всего одна. А знаете, как называется журнал, в котором работает корреспондент Пьер Жермон? – Капитан сделал паузу и торжественно произнес: – «Лез анфан»!

– То есть «Дети». – Илья Никитич поставил локти на стол, сплел пальцы и уложил на них подбородок. – А что, действительно существует такой журнал?

– Не важно. Как вы думаете, почему для шибзика тема интерната самая болезненная?

– Потому, что его обожаемая Лика мучилась раскаянием, отдав племянницу чужим людям. – Бородин пожал плечами. – Это как раз совершенно ясно.

– А мне не ясно. – Косицкий низко опустил голову и взглянул исподлобья. – Мне не ясно, Илья Никитич, почему вы не желаете понимать очевидных вещей. Допустим, мы с вами выяснили наконец адрес интерната. Что бы мы предприняли?

– Ну, для начала я бы тебя отправил по этому адресу с какой-нибудь легендой.

– Правильно, – кивнул Иван, – и какая легенда была бы оптимальной?

– Ну, не знаю. Корреспондент...

– Вот! – Косицкий поднял палец. – Однако мы с вами имеем возможность подстраховаться на случай проверки, а у Фердинанда такой возможности нет. Тетя Юка выучила его французскому. Он подрабатывает переводами, и вполне понятно, что ему пришло в голову представиться французским корреспондентом.

– Ну да, конечно, если не убийца, то хотя бы конкурент, – проворчал Илья Никитич, – Ваня, ну ты же сам говорил, он у нас умный. Неужели ты думаешь, он собирается сам покарать преступника? У него нет оружия, он слабый, нездоровый человек.

– Что касается оружия, мы с вами знаем: достать пушку сейчас совсем не сложно. А что касается ума, то в данном случае эмоции все-таки перевешивают. Смертной казни у нас пока нет. Знаете, если бы с женщиной, которую я любил, такое сделали, – Косицкий болезненно сморщился, – я... я мог бы, пожалуй, решиться. То есть, конечно, в последний момент я бы, вероятно, сдержался, но знаю совершенно точно: я бы не сидел сложа руки. Я бы по крайней мере искал. А уж если бы меня заподозрили в этом кошмаре... Надо допросить его еще раз.

– Он не скажет, – покачал головой Бородин, – ты, пожалуй, прав. Он собирается действовать самостоятельно. Он нервничал на допросе, однако упорно гнул свою линию, пытался косвенно убедить меня, что убийство связано с событиями десятилетней давности. И в общем это вполне логично. Что у нас есть в этом направлении? Журнал в доме убитой, тот самый, который передал ей в кафе Олег Солодкин. Десять лет назад его мать Галина Семеновна хлопотала об устройстве четырехлетней слабоумной девочки. То есть собственной внучки? Ну ладно, она не считала Люсю своей внучкой, ненавидела Ольгу. Сначала убила ее, потом пристроила ребенка?

– Да не убивала она. – Иван махнул рукой. – Я никогда не видел ни Ольгу, ни эту Солодкину. Две женщины, молодая и пожилая. Если бы речь шла о пуле, яде, ноже, о машине, которая как бы случайно сбила на улице, тогда я бы поверил. Но представить, как одна женщина берет другую в охапку и выкидывает в окошко... Нет уж, извините, это похоже на недобросовестную детективную литературу.

– И все-таки так тоже иногда убивают, – неуверенно заметил Бородин. – Ольга была склонна к суицидальным демонстрациям. Допустим, между ними происходил напряженный, злобный разговор. Проще говоря, скандал. Ольга в истерике решила напугать, пригрозить, распахнула окно, встала на подоконник...

– А Солодкина ее подтолкнула? – Иван вскочил и принялся ходить по кабинету. – Ну да, пожалуй, возможно. Однако, если человек выпадает из окна, это сразу видно и слышно. Черного хода в доме нет. Как ей удалось уйти незамеченной? Ведь наверняка было следствие, опрашивали соседей. Неужели никто не видел Солодкину, не знал о встрече? Надо поднять архивные документы.