Вечный колокол - Денисова Ольга. Страница 42

Он принял предложение князя, не выставляя никаких условий со своей стороны. Он, казалось, давно ждал этого предложения, предвидел его, но считал, что если бы князь его не позвал, хуже от этого стало бы самому князю. И назваться предпочел скромно — главным дознавателем, как и звался при Борисе.

Когда Волот робко заикнулся о поиске убийц Белояра, Вернигора покачал головой.

— Оставь это дело посаднику, князь, — лицо его исказилось то ли от презрения, то ли от горечи, — убийц Белояра никто и никогда не сможет предать суду.

— Но почему?

— Если мы их и найдем, мы не докажем их виновность. Пусть люди посадника тратят казну Новгорода напрасно…

— Но как же… как же Правда? — Волот поднял брови.

— Забудь о правде, князь, — усмехнулся Вернигора, — правды нет. Есть разные интересы разных людей, враждующих между собой. Кто побеждает, того и правда.

Волота передернуло от святотатственных слов Вернигоры.

— Слышал бы это Белояр… — проворчал князь в ответ.

— Белояр погиб, защищая Русь, а не Правду. Я думаю, он знал об этом не хуже меня. Поэтому и погиб. Поэтому и я приехал на твой зов: смотреть из окон университетских теремов, как враг топчет мою землю, уж больно горько.

— Враг? — удивился Волот, — топчет?

— Я выразился образно… — Вернигора улыбнулся, — и предлагаю тебе, князь, заняться не расследованием смерти Белояра, а расследованием беспорядков в Новгороде в ночь перед вечем.

Каждое слово нового главного дознавателя вызывало у Волота удивление, выворачивало наизнанку все его представления о суде, о жизни, о своем предназначении. И в то же время, этот человек немедленно вызвал у князя желание на него положиться, довериться, и слушать, подставив оба уха и раскрыв рот. Может потому, что никто еще не говорил с князем ни таким тоном, ни с такой убежденностью. Ни презрения, ни заискивания, ни попыток научить юношу жизни — Вернигора говорил коротко, делово и на равных.

— Но почему? — все же спросил князь, — разве не понятно, почему новгородцы устроили беспорядки? Разве их надо за это наказать?

— Тебе откроются удивительные вещи… — усмехнулся Вернигора, — между прочим, поджигателей по судной грамоте положено предавать смерти, а разве хоть один поджигатель предстал перед судом? Между тем, выгорела половина торга, пострадали люди, товары, за которые с иноземными купцами расплатилась новгородская казна. А Воецкий-Караваев не спешит искать виновных.

— Почему? Разве поджигатели могут подкупить посадника?

— Нет, конечно. Смеян Тушич не берет мзду, если за последний год не обнищал настолько, чтоб изменить себе. Он боится. Не сомневаюсь, он начинал расследование, ему положено заниматься этим по закону. Но как только понял, что это напрямую связано с лживым гаданием сорока волхвов, сразу бросил это дело — оно ему не по зубам. Если бы не смерть Белояра, он бы обратился к Белояру.

— Лживое гадание? — растеряно произнес Волот.

— Лживое гадание, поджоги, смерть Белояра и войско новгородское за тридевять земель от Новгорода…

Волоту вдруг стало страшно. Настолько страшно, что по телу пробежала дрожь.

— Значит, тот волхв говорил на вече правду? И есть сила, и есть люди…

— Есть. И сила, и люди. И если вече не согласилось с объявлением войны, то клевета, резня и поджоги в Новгороде вынуждают Амин-Магомеда ответить войной. Иначе он перестанет быть ханом, у него довольно противников в Казани, и нет защитника, каким был князь Борис.

— Но если Смеян Тушич ничего не смог сделать, то что же сделаю я? — испугано спросил князь, и тут же понял — не стоило этого говорить, не стоило так откровенно выпячивать собственную слабость.

— А мы с тобой, князь, займемся поджигателями, а не темными силами. Беда посадника только в том, что он боится посмотреть правде в глаза, только и всего. Мы же знаем, что правды нет, — Вернигора подмигнул князю, — так что бояться нам нечего. Впрочем, и до темных сил доберемся, дай только срок.

— Но без Белояра… Кто еще сможет нам помочь? — Волот не заметил, как принял от главного дознавателя это странное «мы», еще час назад казавшееся ему невозможным. И это неожиданно ему понравилось, вселило в него уверенность, ощущение рядом надежного плеча, на которое можно опереться. Со времени смерти отца он ни разу не чувствовал ничего подобного. Даже с Белояром, даже с доктором, даже с дядькой.

— Знаешь, есть у меня одна мысль и по этому вопросу… Слишком долго рассказывать, как я пришел к этому выводу, но думается мне, есть в Новгороде волхв не слабей Белояра. Млад Ветров. Мало того, что Сова Осмолов пытался его оговорить, так его еще и отравить хотели, а теперь тащат в суд докладчиков.

Говоря о суде докладчиков, Вернигора скривился.

— А в суд-то за что? — не понял Волот.

— Наступил он на хвост Черноте Свиблову и любезным ему христианам. Не отдал душу ученика чужому богу. Так они решили его за смерть ученика через суд наказать. Гнилое, казалось бы, дело, ни один здравомыслящий судья не посмеет вынести обвинительный приговор. Но суд докладчиков — суд особый… — Вернигора скрипнул зубами.

— А он на самом деле виноват?

— Не думаю. Насколько будет виноват учитель воина, если ученик погибнет в бою? Так и здесь примерно. Сначала я думал, это месть Свиблова, а теперь понимаю: это пятно на честное имя волхва. Стал бы Белояр тем, кем был, если бы его в далеком прошлом обвинили в чьей-нибудь смерти, да еще и осудили за это? А раз хотят запятнать, значит, чего-то боятся. И я даже знаю, чего. Как вспомню его выступление на вече — мурашки по спине. Да и морок он один почувствовал. Белояр не почувствовал, а Млад заметил. И грамоту не подписал.

Волот подумал, что Белояр выглядел куда представительней для того, чтоб Новгород ему доверял.

В первые дни месяца Студня из Казани на Нижний Новгород выступило десятитысячное войско Амин-Магомеда. Одновременно с ним крымский хан неожиданно осадил Полтаву. Киевский князь развернул войска на юг, послал вперед конную дружину, но все равно не успевал подойти осажденному городу на помощь. Второй удар татары направили на Елец, захватили его меньше чем за сутки осады и, вместо движения на Мценск, где их ожидало Московское ополчение, двинулись в сторону Тулы.

Гонцы прибывали в Новгород три-четыре раза в день, но точной картины их сообщения дать не могли — слишком долго летели вести с окраин Руси.

В Новгороде же все шло своим чередом, будто и не начиналась война. Разве что Сова Осмолов торжествовал победу — не мытьем, так катаньем положение изменилось в пользу его кошелька. Да, пожалуй, еще пушечный двор требовал все больше и больше бронзы и серебра.

Все вокруг говорили князю о том, что если Москва и Киев разобьют крымчан без помощи Новгорода, то потом откажутся ему подчиняться. Но Ивора рядом не было, и что с этим делать, Волот не знал. А если бы и был, доверять ему Волот опасался. Его сомнения, как ни странно, разрешил Вернигора. Он вообще не смущался, высказывая свою точку зрения, даже по тем вопросам, которые его нисколько не касались, и не переживал, что князь, по молодости лет, начнет ее перенимать. Это так отличалось от поведения и Белояра, и доктора, и посадника, что Волот недоумевал. Как-то раз он спросил об этом Вернигору напрямую и получил прямой ответ:

— Знаешь, я в своей правоте не сомневаюсь. Если кто-то сомневается, пусть помалкивает, а мне бояться нечего. Тебе, кстати, тоже советую своего мнения не бояться. Хочешь Ивора убрать? Так убирай!

— А как? Он же пожизненно тысяцкий.

— Вот задача-то! А ты посади над дружиной воеводу, и дело с концом. Кто сказал, что тысяцкий командует дружиной? Он ополчением должен командовать. Ты же князь! Дружина твоя, а не Новгорода!

— А кого посадить-то? Дружина Ивора признает…

— А ты у дружины и спроси. И не надо им знать, что ты Ивора убрать хочешь. Где дружина и где Ивор? А воевода нужен, война идет. Собери сотников, собери думу, послушай, что они советовать будут, а потом сам решай: и кого воеводой ставить, и как с татарами воевать, и как Москву и Киев удержать под собой. Тебе все расскажут, все «за» и «против» прояснят. А если теряешься, не знаешь, какое решение выбрать, к Воецкому-Караваеву прислушивайся.