Вечный колокол - Денисова Ольга. Страница 56

Ему пришлось приложить немало сил, чтоб доктор не заметил, как ему горько и тяжело.

5. Карачун

Дана прижималась к его боку, сидя в санях, уютно кутаясь в шкуры. К ночи подморозило, перестал валить снег, и сквозь низкие рыхлые облака на Волхов смотрела блеклая желтая луна.

— Младик, скажи, а ты сразу знал, что у тебя это получится?

— Что? — переспросил он.

— Взять в руки угли и не обжечься.

— Нет. Я не ожидал. Мне нужно время для таких штук, пляска шамана, обереги, бубен…

— И ты не испугался? — она потерлась лицом о его плечо.

— Почему, испугался. Не сразу, конечно. Когда почувствовал жар, тогда испугался. Но это быстро прошло.

— Ты удивительный человек. Как ты мог не догадаться? Как только Марибора предложила это, я сразу поняла — татарин струсит.

— Я не знаю… Я поверил. Ведь когда-то так и делали, чтоб выяснить, правду ли человек говорит. Я говорил правду, значит, я это мог.

— Тебе было больно?

— Почти нет. Только в самом начале. А потом просто горячо, но не больно.

— И как же ты не испугался? — она удивленно покачала головой.

— Я же говорю, я был прав. Ради Правды можно сделать и не такое, — Млад помолчал, — знаешь, когда я был маленьким, я сотни раз видел, как мой дед пляшет на углях. Я тогда еще не был шаманом, я только помогал ему. У меня был свой бубен, и маска, и обереги, я умел петь и плясать, как положено шаману, но не взлетал — чего-то не хватало. Я делал все, как дед, но на углях плясать не мог. Однажды я решил попробовать — мне казалось, это у меня получится. Мне казалось — стоит взойти на костер, и я взлечу вверх вслед за дедом. Я очень этого хотел…

— И что?

— Обжег пятки, — Млад засмеялся, — дед очень ругался. Тащил меня домой на закорках и всю дорогу ругался. И отец ругался тоже. Только мама меня жалела и защищала. Я несколько дней не мог ходить, а было лето, и мне очень хотелось к ребятам — купаться, раков ловить…

— Чудушко ты мое… — Дана вздохнула, — это было удивительно… Видел бы ты, как на тебя смотрел князь! Он же ребенок совсем, для него это настоящее волшебство.

— В этом нет никакого волшебства. Я знал, что я прав, только и всего. И я верил, что смогу. Сомневался немного, но верил. Мне было жалко татарина — ведь он не мог верить так, как я.

— Ты еще Сову Беляевича пожалей! — фыркнула Дана, — вот подлец, каких свет не видел! И татарин — тварь трусливая и продажная.

— Нет. Он не трусливый. Он просто здраво рассудил: зачем ему калечить руки? Ради денег? Деньги того не стоят. И выгораживать Осмолова ему после этого не было никакого смысла — денег бы он все равно не получил.

— Ты не побоялся руки покалечить…

— Я был прав. Это меняет дело. Ради Правды… — Млад пожал плечами.

— А Родомил говорит, что Правды нет, — вдруг сказала Дана и посмотрела на него пристально, словно хотела услышать ответ.

— Правда есть. Только она не всегда нужна. Родомилу, например. Кости для жребия мне и татарину приготовили разные…

— И ты с ним не согласен?

— Почему же? Например, война — это обман противника. Только, обманывая, я должен помнить об этом и не надеяться на помощь богов. И, опуская руки в огонь, понимать: без ожогов не обойдешься… На войне — другая правда. Родомил считает, что это тоже война.

— А ты?

— Право, Сова Осмолов слишком мелок для того, чтоб с ним воевать, — Млад улыбнулся, — он вроде мародера на этой войне… Или маркитанта. Продает все, что продается. И своим, и чужим.

— Он богатый и могущественный… — ответила Дана, улыбаясь.

— Сегодня я этого не заметил. И потом, мародеры всегда богаче честных воинов…

— И кто, по-твоему, настоящий враг?

Млад вздохнул: Михаил Архангел с огненным мечом в руках? Он два дня хотел рассказать об этом Дане, но так и не нашел повода. А тут вдруг все его видения из будущего показались ему сущим вздором, бессмыслицей, достойной мальчишки-выдумщика. Отец Константин, пустой жрец — враг? Позавчера, когда Млад чувствовал себя побежденным, ему именно так и казалось. А тут, выйдя в победители, он перестал всерьез относиться к проповеднику. А ведь сам говорил недавно Ширяю, что нельзя недооценивать противника…

— Я не знаю. Родомил предлагает спросить об этом богов.

— Младик, не вздумай этого делать, — Дана приподнялась, заглядывая ему в лицо, и чуть не упала, когда сани тряхнуло на выбоине во льду, но Млад подхватил ее и прижал к себе.

— Даже не смей об этом заикаться! — она высвободилась из его объятий, — Родомил ничего не смыслит в разговорах с богами!

— А я? А я, по-твоему, что-нибудь смыслю? — он улыбнулся.

— Ты сегодня без этого напугал меня до слез. Не надо, Младик, все знают, что боги этого не любят. Они шлют знаки сами, когда хотят. Разве нет?

— Ну, они и дожди слали бы сами, когда хотели, если бы я их не просил… — на него нашел кураж — он чувствовал себя чуть ли не всемогущим и смеялся над своим зазнайством. Ему хотелось, чтоб она видела в нем героя, чтоб она восхищалась его отвагой, чтоб она боялась за него до слез…

— Перестань! Это вовсе не шутки. И будь осторожней с Родомилом. Не надо принимать за чистую монету все, что он предлагает!

Млад опустил голову — она не понимала. А Родомил на самом деле не причинил бы ему вреда, для этого достаточно было посмотреть ему в глаза. Он, может, и привык добиваться своего всеми правдами и неправдами, но, тем не менее, он был честен… по крайней мере, в этой игре.

— Хочешь, я слетаю наверх и сниму тебе звездочку с неба? — он улыбнулся, вспоминая о тереме и соболях.

— Нет. Если каждый начнет таскать звездочки с неба, что от них останется? — она засмеялась.

— Я маленькую… — шепнул Млад.

— Чудушко, не надо мне ничего, ты только перестань геройствовать. Хватит. Я и без этого знаю, какой ты на самом деле.

— Какой?

Она быстро поцеловала его в щеку и не стала отвечать.

Родомил ходил из угла в угол широкими, тяжелыми шагами и ругался:

— Надо быть сумасшедшими! Я не верю, что весь город Псков сошел с ума! На что они надеются? Да их раздавят, как комара на ладони!

Добробой, раздувающий у печки самовар, слушал его раскрыв рот. Ширяй, сузив глаза, сидел за столом, подпирая рукой щеку, и следил за Родомилом любопытным, но подозрительным взглядом. Пифагорыч, заглянувший на чашку чая, одобрительно кивал: прихода Млада никто не заметил.

— Не иначе, кому-то из псковских бояр срочно потребовалось серебро! — гремел Родомил, — и завтра они перекроют дороги торговым обозам! Я не верю, что псковский посадник не видит дальше собственного носа!

Пифагорыч оглянулся на хлопок двери:

— А, Мстиславич… Мы тебя ждем. Ты где был-то?

Младу вовсе не хотелось говорить, что он был у Даны. Да и Родомила он встретить у себя дома не ожидал.

— А я к тебе, — словно оправдываясь, сказал тот, — поговорить надо.

Млад посмотрел на Пифагорыча и шаманят: не выгонять же их на двор?

— Пойдем, поговорим, — пожал плечами Млад, и Родомил тут же накинул полушубок на плечи.

— Я вчера говорил с волхвами, — без предисловий начал главный дознаватель, словно боялся, что Млад неправильно его поймет или не захочет слушать, — на перынском капище, и в детинце, на капище Хорса. Дальше пока не ездил.

— О чем? — не понял Млад.

— О силе об этой. О людях. Я подозреваю, в Пскове вече тоже неспроста отделяться решило.

— Псков просто выбрал удобное время, — ответил Млад, — они ведь знают, что Новгород примет их обратно в любую минуту. За зиму поднакопят денег, а потом назад запросятся. И ополчение не надо выставлять.

— Да нет… — кашлянул Родомил, — не в этом дело, ох, не в этом! Ты мне так и не сказал, что ты понял тогда, с Градятой… Мне очень нужно это знать прежде, чем ехать в Псков.

Они шли по тропе к лесу, быстро, словно куда-то торопились, на самом же деле — чтоб не мерзнуть.

Млад задумался: а не было ли все это совпадением? Возможно, вовсе и не силу Михаила Архангела использовал Градята, а просто нашел слабое место — шрам? Самое свежее воспоминание о поражении — меч? Млад ничего не смыслил в той борьбе, к которой неожиданно оказался способным. Он никогда не использовал свою силу для войны, он договаривался с богами, он призывал или прогонял дождь, чтоб рос хлеб или сохло сено.