Сад костей - Герритсен Тесс. Страница 27

Он посмотрел на Джулию поверх оправы очков.

— Вы уже сдаетесь?

— Я устала. И, кажется, слегка опьянела.

— Сейчас всего десять.

— Мне не хватает вашей стойкости. — Она смотрела, как Генри подносит письмо почти вплотную к своим очкам и щурится, пытаясь разобрать поблекший текст.

— Расскажите мне о своей двоюродной сестре Хильде, — попросила Джулия.

— Она, как и вы, была школьной учительницей. — Генри перевернул страницу с письмом. И добавил задумчиво: — Но так и не собралась завести собственных детей.

— Я тоже.

— Разве вы не любите ребятишек?

— Я их обожаю.

— А Хильда не любила.

Откинувшись на спинку кресла, Джулия бросила взгляд на груду коробок — единственное наследие Хильды Чамблетт.

— Значит, поэтому она жила одна. У нее никого не было. Генри поднял глаза.

— А как вы думаете, почему я живу один? Потому что хочу этого, вот почему! Я хочу жить у себя дома, а не в приюте для престарелых. — Он потянулся к бокалу. — Хильда была такой же. «Какой? — подумала Джулия. — Упрямой? Раздражительной?»

— Она умерла там, где и хотела, — продолжил Генри. — Дома, в своем саду.

— Печально только то, что прошло несколько дней, прежде чем ее обнаружили.

— Не сомневаюсь: со мной будет то же самое. Наверняка внучатый племянник найдет мой хладный труп вот в этом самом кресле.

— Ужасно, что вы так думаете, Генри.

— Этим и чревата склонность к уединению. Вы живете одна, значит, должны меня понимать.

Джулия взглянула на свой бокал.

— Я этого не хотела, — призналась она. — Меня бросил муж.

— Почему? Кажется, вы вполне симпатичная молодая женщина. «Ага, вполне симпатичная, — заметила про себя

Джулия. — Вот именно. От таких мужчины и убегают».

Сам того не желая, Генри сделал настолько обидное замечание, что Джулия даже рассмеялась. Но сквозь смех вдруг начали пробиваться слезы. Она склонилась к столу и, уронив голову на руки, постаралась взять верх над своими эмоциями. Почему это произошло именно сейчас, именно здесь, на тазах у человека, которого она едва знает? После того как ушел Ричард, Джулия несколько месяцев не плакала вовсе, поражая окружающих своей стойкостью. А теперь, похоже, ей не удастся сдержать слез, хотя она до трясучки пыталась побороть их. Генри не произнес ни слова и даже не попытался ее успокоить. Он просто смотрел на нее — так же, как смотрел на те старые газеты, — словно эта вспышка была для него чем-то новеньким и потому интересным. Утерев лицо, Джулия резко вскочила.

— Я все уберу, — проговорила она. — А потом, я думаю, мне нужно ложиться спать.

Собрав тарелки, она отправилась на кухню.

— Джулия, — окликнул ее Генри. — А как его зовут? Вашего мужа?

— Ричард. И он уже бывший муж.

— Вы все еще любите его?

— Нет, — тихо ответила она.

— Тогда какого черта вы из-за него плачете?

Генри не мог поступить иначе — он всегда зрил в корень.

— Потому что я идиотка, — призналась Джулия.

Где-то в глубине дома зазвонил телефон.

Джулия услышала, как Генри, шаркая и переставляя палку, прошел мимо ее двери. Звонивший знал — старику понадобится много времени, чтобы добраться до аппарата, поэтому, прежде чем Генри поднял трубку, телефон издал не менее десятка трелей. Джулия с трудом различила тихое «алло». А через несколько секунд Генри проговорил:

— Да, она здесь. Мы разбирали коробки. Если честно, я пока не решил. «Не решил — чего? — удивилась Джулия. — С кем это он разговаривает?»

Она изо всех сил пыталась разобрать его слова, но Генри понизил голос, и теперь до нее доносилось лишь неясное бормотание. Через мгновение голос старика умолк, и из звуков остались лишь шум моря за окном да поскрипывания и постанывания старого дома.

Следующим утром, при свете дня, звонок уже не казался Джулии таким странным.

Поднявшись с кровати и натянув джинсы и свежую футболку, она подошла к окну. Но и на этот раз ничего не увидела. Казалось, туман сгустился сильнее и еще плотнее прижался к стеклу, стоит только высунуть руку, подумала Джулия, и пальцы утонут в этой сероватой сахарной вате. «Я проделала весь этот долгий путь до Мэна, — вдруг пришла ей в голову мысль, — а моря так и не увидела».

В дверь резко постучали, и она, вздрогнув, обернулась.

— Джулия! — позвал Генри. — Вы уже проснулись?

— Я только что встала.

— Вам нужно немедленно спуститься вниз.

Настойчивость в голосе старика заставила Джулию тут же подойти к двери и открыть ее.

Генри стоял в коридоре, его лицо казалось взволнованным:

— Я нашел еще одно письмо.

12

1830 год

Над анатомической залой плотной мутной завесой поднималось облако сигарного дыма — приятный аромат табака маскировал трупный смрад. На столе, где работал Норрис, лежало тело с надрезанной грудной клеткой, иссеченные сердце и легкие зловонной кучей покоились в ведре. Даже в стылом помещении процесс разложения не замедлялся, когда трупы прибыли из штата Нью-Йорк, он уже был в самом разгаре. Два дня назад Норрис наблюдал за разгрузкой четырнадцати бочек, в которых хлюпал солевой раствор.

— Я слышал, теперь их приходится добывать в НьюЙорке, — заметил Венделл. Группа из четырех студентов, в которую он входил, уже вскрыла брюшную полость, и теперь они по очереди запускали голые руки в ледяную гущу кишок.

— В Бостоне бедняки мрут редко, — отозвался Эдвард. — Мы нянчимся с ними, и они становятся чертовски здоровыми. А когда умирают, к ним не подобраться. В Нью-Йорке же можно просто выкопать тела из нищенской могилы, никто ни о чем и не спросит:

— Не может такого быть, — поразился Чарлз.

— Там две ямы для захоронений. Вторая яма — для отбросов, то есть для трупов, которые никто не станет искать. -

Эдвард взглянул на тело, с которым они работали, годы тяжелой жизни оставили на лице седого покойника морщины и шрамы. Его левая рука, некогда сломанная, срослась неправильно. — Могу сказать, что этого наверняка достали из второй ямы. Какой-то ирландский старикашка, вам не кажется?

Их наставник, доктор Сьюэлл, прохаживался взад-вперед по зале между столами, возле которых работали молодые люди — по четыре на каждый труп.

— Я требую, чтобы сегодня вы закончили удаление всех внутренних органов, — вразумлял доктор. — Они быстро портятся. Если передержать их, даже те из вас, что считают себя выносливыми, не смогут вытерпеть смрада.

Курите сколько угодно сигар, пейте виски без конца, но даю гарантию — запах кишок после семидневного разложения сразит даже самых сильных из вас.

А самый слабый уже под угрозой, подумал Норрис, взглянув на Чарлза, который стоял по другую сторону стола, он в ужасе затягивался сигарой, его лицо тонуло в дыму.

— Вы уже видели все органы in situ [2] и рассмотрели тайные шестеренки этой чудесной машинерии, — продолжал Сьюэлл. — В этой зале, джентльмены, мы проливаем свет на тайну жизни. Вы разбираете на части шедевр Господа Бога, исследуете его мастерство, разглядываете части, расположенные в надлежащих местах, и видите, насколько каждая из них важна для всего механизма в целом.

Поравнявшись с Норрисом, Сьюэлл остановился возле его стола и принялся разглядывать органы, которые лежали в ведре, вынимая их по очереди голыми руками.

— Кто из вас удалял сердце и легкие? — осведомился он.

— Я, сэр, — ответил Норрис.

— Отличная работа. Лучшая из всего того, что я здесь видел. — Сьюэлл поднял взгляд. — Я так понимаю, вам уже приходилось это делать.

— На ферме, сэр.

— Овцы?

— И свиньи.

— Могу сказать, что вы овладели анатомическим ножом. — Сьюэлл перевел взгляд на Чарлза. — А у вас, господин

Лакауэй, руки по-прежнему чистые.

— Я… я подумал, будет лучше, если я позволю начать другим.

— Начать? Да они уже закончили с грудной клеткой и взялись за брюшную полость. — Он взглянул на покойника и поморщился. — Судя по запаху, он скоро испортится. Господин Лакауэй, труп сгниет раньше, чем вы возьметесь за нож. Чего же вы ждете? Испачкайте руки наконец.