Записки районного хирурга - Правдин Дмитрий. Страница 74

— А про следы инъекций почему не написали? Неужели они не могли стать входными воротами для инфекции?

— А не было, — говорит, — там никаких следов инъекций.

— Да как же не было, если мы ему наркоз давали, в вену попасть не могли полчаса, в ногу пришлось колоть!

— А не было «дорожек» от частых уколов, и все тут!

Шрам от карбункула патанатом увидел, а многочисленные «дорожки» проглядел! Как так?

Сколько мы ни бились — доказать ничего не смогли. Весь поселок гудел, взывая к совести семью Быковых; всем было известно, что Федька — наркоман. И то, что он не брезговал одним шприцем с приятелями колоться, тоже все знали. Даже когда его подобрали на снегу, рядом шприц валялся. Но очень уж Быковым хотелось денег.

В суде тоже ничего доказать не удалось. Мамаша Федькина так убивалась, так причитала и так картинно заламывала руки, заливая слезами испитую физиономию:

— Ох, Феденька! Кормилец! Да на кого же ты меня покинул? Ох, эти врачи! Да, загубили они тебя!

И судья встала на ее сторону. А о том, что «кормилец» из дому последнее вытащил и ни дня нигде не работал, все скромно промолчали.

Суд шел долго, года два. Мы себя защищали, как могли; я думал, что этот процесс никогда не кончится.

Ко мне даже подходили какие-то темные личности и предлагали от лица «убитой горем» матери заплатить ей сумму, равную двум моим годовым зарплатам, и она тогда, мол, отзовет иск. Гопников этих я послал куда подальше, а их требование озвучил в суде; меня чуть за клевету не привлекли. Так искренне удивлялась мадам Быкова, так честно твердила о «наговоре» и «поклепе», что я сам ей почти поверил. Если бы те самые парни не стояли у нее за спиной…

В начале процесса нас, обвиняемых, было шестеро: четыре фельдшера «скорой», что выезжала к Быкову, врач-терапевт, принимавшая больного в отделение, и я. Быкова просила полтора миллиона рублей. Ей присудили триста тысяч. Не помог и адвокат, которого мы наняли. Все обвинение строилось на злополучном заключении, где черным по белому было сказано: карбункул — пневмония — смерть.

Со мной понятно, с фельдшерами тоже — не смогли уговорить лечь в больницу, а терапевта осудили за то, что она не сделала рентген легких при поступлении пациента.

Как будто это на что-то повлияло бы! В 23.30 Быкова привезли в терапию, врач сразу назначила лечение, заказала снимок на утро. В 7.42 Федя умер.

К окончанию процесса терапевт и одна фельдшер уволились и уехали из нашей глуши. Осталось нас четверо. Иск вменили больнице. Тихий вызвал нас и распорядился оплатить «моральный ущерб» из своих карманов. По-хорошему, главный врач мог бы и из больничного фонда заплатить, но не пожелал.

Так что мы начали ежемесячно отчислять по 10 % зарплаты в фонд семьи Быковых. А через неделю после получения первых денег Быковы сгорели всей семьей в собственном доме. Соседи рассказывали, что Быковы обрадовались и давай гулять, видимо, кто-то не потушил окурка, дом загорелся, и пьяницы зажарились заживо.

Истцы сгорели, а денежки с меня так и высчитывали, пока я не уехал из тех мест.

Этот случай и стал первым знаком, подтолкнувшим меня к отъезду. Было обидно из-за несправедливого обвинения, а еще из-за того, что главный врач от нас отвернулся.

Неприятностей в нашей работе хватает. Случается и с откровенной уголовщиной столкнуться.

Семена Абрамовича Вайнштейна доставили с места происшествия в крайне тяжелом состоянии. Около десяти минут назад Вайнштейн попал под колеса автомобиля, когда перебегал дорогу в неположенном месте. Удар джипа пришелся на левую половину туловища, и у него лопнула селезенка.

На операции — полный живот крови и продолжающееся кровотечение. Селезенка практически оторвана от своей ножки. С неимоверным трудом я отыскал ножку органа в хлюпающей крови и наложил зажим. «Уф! Кровотечение остановлено! Осталось собрать кровь, перелить, что удастся обратно в организм, и ушить ножку селезенки». Кроме того, я решил выполнить и аутолиентрансплантацию — взять кусочек селезенки и вшить в сальник.

Селезенка — важный орган, она не только в кроветворении участвует, но и отвечает за иммунитет. Ее удаление бьет по защитным силам организма. В то время в специальных хирургических журналах появилось множество публикаций, призывающих при удалении селезенки вырезать небольшой фрагмент вне зоны повреждения, отмывать в растворе антибиотика и вшивать в брюшную полость.

Научно доказано, что вживленный таким образом кусок селезенки через полгода начинает функционировать как удаленный орган. В него прорастают кровеносные сосуды, и образуется собственная капсула. Под микроскопом он отличается от настоящей селезенки разве что размерами.

Я применил эти рекомендации на практике. К концу операции все показатели у пострадавшего пришли в норму, и последние швы я накладывал в прекрасном расположении духа. Моего настроения не омрачало даже то, что, торопясь в операционную, я забыл надеть фартук, и вся моя одежда от груди и ниже пропиталась кровью. С кожи кровь отмоется, трусы можно выкинуть, это мелочи. Главное — еще одна спасенная жизнь в нашу копилку славных дел!

На выходе из операционной меня перехватила довольно неприятная особа с огромной бородавкой на носу.

— Здравствуйте, я Циля Моисеевна, жена Семена Абрамовича, которого сейчас только что оперировали! — представилась она. — А вы, я так понимаю, доктор, который ему операцию делал?

— Да, это я. С вашим мужем все в порядке. Простите, я сейчас сменю одежду, умоюсь и все вам расскажу.

— Хорошо, хорошо, я подожду вас в палате, — лилейным голосом сообщила Циля Моисеевна.

Минут через пятнадцать, когда я зашел в палату к Вайнштейну, лицо его жены выражало высшую степень недовольства. Не придав особого значения подобный метаморфозе, я произнес:

— Операция прошла успешно, была приличная кровопотеря, но мы вовремя остановили кровотечение и восполнили кровопотерю. Правда, пришлось удалить селезенку, так как она была размозжена и не поддавалась ушиванию, но кусочек вшили в брюшную полость, так что со временем там будет функционировать новая! — от души улыбаясь, поведал я, но, не заметив особого воодушевления на лице собеседницы, спросил: — Циля Моисеевна, а вы вообще слушаете меня?

— Я-то слушаю! — злобно сказала мадам Вайнштейн. — Только я еще и кроме как слушать, еще и видеть могу!

— И что же вы видите? Что-то не так? Я же вам объяснил, что селезенку спасти не удалось, но кусочек я вшил, будет новая развиваться!

— Я не об этом, не о селезенке! Убрали и бог с ней!

— А в чем тогда дело? Чем вы не довольны?

— Чем? — переспросила владелица бородавки. — А где золото? — ее искривленный артритом палец показал на лежащего на кровати мужа. — Где золотая цепочка, где золотая печатка, где золотое обручальное кольцо? Где все это, я вас спрашиваю? Утром, когда мой муж уходил из дома, все эти вещи были на нем, а теперь, после вашей операции, они пропали, и никто не знает, где они есть! — Лицо мадам Вайнштейн от негодования налилось краской и стало напоминать сморщенную свеклу, покрытую крупными пупырями. — Вы, как заведующий, можете мне ответить, где золото?

— Послушайте, я боролся за жизнь вашего мужа, а не приглядывал за его вещами. Мне не до того было!

— Не до того было ему! А вот чтоб было до того, я сейчас же вызываю милицию! Пусть они решают!

— Подождите, зачем милицию? Давайте сами разберемся.

— Я уже разобралась! Никто ничего не видел, никто ничего не знает! Пока вы там мылись, я уже собственное расследование провела!

— Я, между прочим, мылся потому, что, спасая вашего мужа, весь в его крови выпачкался!

— Да мне наплевать, в чем вы там выпачкались! Верните золото, а то я вас так замараю, ни одна химчистка не отчистит!

— Послушайте, я не видел никакого золота!

— Значит так, юноша, или вы возвращаете мне украденные вещи, или я вызываю милицию!

— А, вызывайте! Черт с вами! — махнул я рукой.

Мне этот спектакль напомнил один известный анекдот, когда вечером к мужику, спасшему накануне тонувшего в реке еврейского мальчика, пришли домой его родственники и спросили: «Вы спасли нашего мальчика?» — «Я, но не стоит благодарностей!» — «Какие благодарности? Где его шапочка?»