Поющие в терновнике - Маккалоу Колин. Страница 131

Ведь они вместе учились в сиднейской школе, и еще тогда Дэн поверил ей многое, о чем никогда не заговаривал с матерью. Джастина знала, как много значит для Дэна религия – и не только Бог, но мистический смысл католических обрядов. Будь он даже воспитан как протестант, думала она, он неизбежно перешел бы в католическую веру, которая одна может утолить что-то, заложенное в его душе, таков уж он по самой природе своей. Суровый Бог кальвинистов не для Дэна. Бог Дэна озарен бликами разноцветных витражей, окутан курящимся ладаном, обряжен в кружева и золотые вышивки, воспет в изысканной музыке, и мольбы к нему возносятся в звучных латинских стихах.

И еще злая насмешка судьбы: человек одарен редкой красотой, а горюет об этом, как о жестокой помехе, словно он – калека. Именно так относится к своей наружности Дэн. Всякое упоминание о ней его коробит; похоже, он бы предпочел быть уродом и уж никак не привлекать людей своим видом. Сестра отчасти его понимала и, может быть, потому, что ее-то профессия неотделима от известного самолюбования, даже одобряла, что у Дэна этого нет. Но никак не могла понять, почему он не просто равнодушен к своей внешности, а относится к ней с каким-то яростным отвращением.

И голос пола в нем явно приглушен, а почему – тоже неясно: то ли он великолепно научился сублимировать свои страсти, то ли в этом прекрасном теле не хватает чего-то существенного, что вырабатывается только мозгом. Вероятнее первая причина, недаром Дэн постоянно занимается каким-нибудь спортом, требующим много сил, и к ночи валится в постель, изнемогая от усталости. Джастина хорошо знала, что от природы брат вполне «нормален», иначе говоря, отнюдь не склонен к однополой любви, знала даже, какие девушки ему нравятся – высокие, пышные, темноволосые. Но все чувства в нем приглушены; он не замечает, каковы на ощупь вещи, которые он держит в руках, не ощущает запахов, не испытывает особого удовольствия от форм и красок того, что его окружает. Уж очень внезапно и сильно надо его поразить, чтобы его потянуло к женщине, и лишь в такие редчайшие минуты он как будто сознает, что есть на свете вполне земные ощущения и переживания, с которыми почти все люди стараются не расставаться как можно дольше.

Дэн обо всем сказал сестре после спектакля, за кулисами Каллоуденского театра. В тот день получено было согласие Рима; Дэну не терпелось поделиться новостью с Джастиной, хоть он и знал, что ей это совсем не понравится. Прежде он говорил ей о своих мечтах и стремлениях гораздо меньше, чем хотел бы, ведь она сразу начинала сердиться. Но в тот вечер, за кулисами, он уже не в силах был сдержать радость.

– Балда, – с отвращением сказала Джастина.

– Ничего другого я не хочу.

– Болван.

– От того, что ты меня ругаешь, ничего не изменится, Джас.

– Думаешь, я этого не понимаю? Просто ругань помогает немного отвести душу, мне необходима хоть какая-то разрядка.

– Я думал, ты неплохо разрядила свои чувства на сцене в роли Электры. Ты очень хорошо играла, Джас.

– После нынешней новости сыграю еще лучше, – мрачно пообещала Джастина. – Ты что же, пойдешь в колледж Святого Патрика?

– Нет, я еду в Рим, к кардиналу де Брикассару. Мама уже все устроила.

– Что ты, Дэн! В такую даль!

– А почему бы и тебе не поехать, ну хоть в Англию? При твоей подготовке и способностях уж наверно не так трудно поступить в какую-нибудь труппу.

Джастина сидела перед зеркалом, еще в наряде Электры, снимала грим; причудливо подведенные, в черных кругах, необыкновенные глаза ее казались еще необыкновеннее. Она медленно кивнула.

– Да, наверное, и я могу уехать, правда? – задумчиво сказала она. – Давно пора… в Австралии становится тесновато… Правильно, друг! Ты попал в точку! Англия так Англия!

– Великолепно! Ты только подумай! У меня ведь будут каникулы, в духовных семинариях учащихся отпускают, все равно как в университете. Мы подгадаем так, чтобы отдохнуть вместе, попутешествуем немного по Европе, а потом съездим домой, в Дрохеду. Я все-все обдумал, Джас! Если еще и ты будешь поблизости, все просто превосходно!

Джастина заулыбалась:

– Ну еще бы! Если я не смогу с тобой поболтать, разве это жизнь?

– Вот-вот, недаром я боялся, что ты так скажешь. – Дэн тоже улыбнулся. – Нет, серьезно, Джас, ты меня беспокоишь. Предпочитаю, чтобы ты была поближе и нам можно было бы хоть изредка видеться. А то кто же станет для тебя голосом совести?

Он скользнул между шлемом античного воина и устрашающей маской Пифии, сел на пол, собрался в комок, чтобы занимать поменьше места, – теперь он видел лицо сестры и притом ни у кого не путался под ногами. В Каллоуденском театре только у двух звезд были отдельные уборные, а Джастина пока еще не стала звездой. Она одевалась в общей артистической комнате, где непрестанно сновали взад и вперед ее подруги.

– Черт подери этого кардинала де Брикассара! – сказала она со злостью. – Я его с первого взгляда возненавидела.

Дэн засмеялся:

– Ничего подобного, это ты выдумываешь.

– Нет, возненавидела!

– Ничего подобного. Тетя Энн мне раз на Рождество рассказала, а ты не знаешь.

– Чего я не знаю? – опасливо спросила Джастина.

– Когда ты была маленькая, он поил тебя из бутылочки и укачал, и ты уснула у него на руках. Тетя Энн говорит, маленькая ты была ужасная капризуля и терпеть не могла, когда тебя брали на руки, а когда он тебя взял, тебе очень даже понравилось.

– Враки!

– Нет, не враки. – Дэн улыбался. – А теперь, собственно, с чего ты его уж так ненавидишь?

– Ненавижу, и все. Тощий старый священник, меня от него тошнит.

– А мне он нравится. И всегда нравился. Отец Уотти называет его – истинный пастырь. И я тоже так думаю.

– Ну и так его разэтак…

– Джастина!!!

– Ага, наконец-то ты оскорблен в своих лучших чувствах! Пари держу, ты думал, я и слов таких не знаю.

Глаза Дэна заискрились смехом.

– А ты знаешь, что это значит? Ну-ка, Джасси, давай объясни мне!

Когда Дэн начинал ее поддразнивать, Джастина устоять не могла, ее глаза тоже весело заблестели.

– Ну, может, ты собираешься стать святым, балда несчастная, но если ты до сих пор не знаешь, что это такое, лучше уж и не узнавай.

Дэн стал серьезен.

– Не беспокойся, не стану.

Около него возникла пара стройных женских ножек, круто повернулась. Дэн поднял глаза, багрово покраснел, отвел глаза, сказал небрежно:

– А, Марта, привет.

– Привет.

Девушка была на диво хороша собой, талантом не отличалась, но одним своим появлением на сцене украшала любой спектакль; притом она была будто создана для Дэна, и Джастина не раз слышала, как он ею восхищался. Высокая, то, что кинокритики называют секс-бомба – очень черные волосы, черные глаза, белоснежная кожа, высокая грудь.

Марта уселась на край стола Джастины, вызывающе закинула ногу на ногу перед самым носом Дэна и устремила на него откровенно одобрительный взгляд, что его явно смущало. Господи, до чего хорош мальчик! Непостижимо, откуда у дурнушки Джас взялся такой красавчик брат? Ему, пожалуй, не больше восемнадцати, и это, пожалуй, будет совращение младенца – ну и наплевать!

– Может, зайдете ко мне, выпьете кофе и еще чего-нибудь? – предложила Марта, глядя сверху вниз на Дэна. – Я вам обоим говорю, – нехотя прибавила она.

Джастина решительно покачала головой, в глазах ее вспыхнула некая невысказанная мысль.

– Нет, спасибо, мне некогда. Придется тебе удовольствоваться одним Дэном.

Но и Дэн покачал головой так же решительно, однако не без сожаления, видно, соблазн и правда был велик.

– Спасибо, Марта, но мне некогда. – Он глянул на часы, как на якорь спасения. – Ох, мне надо бежать. Ты скоро, Джас?

– Минут через десять буду готова.

– Я подожду на улице, ладно?

– Трусишка! – усмехнулась Джастина.

Марта проводила его задумчивым взглядом черных глаз.

– Просто великолепен. Только почему он на меня не смотрит?