Волк и сокол (СИ) - "Реимарра". Страница 19
- Тихо! Тихо, маленький, тихо, сердце мое. – эльф уговаривал оборотня как маленького ребенка, - я тут, все кончилось. Тихо, успокойся, хороший мой.
Киано открыл глаза, потемневшие от страха и боли, в них постепенно возвращалось осмысленное выражение. Иррейн, как хорошо, что он тут!
- Ирне, - волк не переставал дрожать, хотя на него накинули одеяло, - Ирне. Прости меня! Никогда больше не уходи, пожалуйста! Прости меня! Я знаю, не надо.
- Успокойся, я никуда не уйду, - эльф укачивал оборотня, - никуда, никогда больше не уйду. Тихо.
Киано постепенно приходил, согревшись в тепле рук, принимая силу Иррейна, эльф снова опустил его на кровать, зажег фонарь на столике, налил вина, не разбавляя.
- Пей, до дна, потом еще налью. – он вложил в ладонь Киа кубок, - И рассказывай, все, что знаешь. Не правда, ли сердце мое, что ты что-то таишь?
- Плен приснился, только и всего. Мало приятного там было. Не уходи, пожалуйста.
- Уже лжешь. Рассказывай. Я знал, что добром это не кончится. – оборвал его Иррейн.
Глава 7
- Уже лжешь. Рассказывай. Я знал, что добром это не кончится. – оборвал его Иррейн.
- А что ты хочешь услышать? – Киано задумчиво посмотрел на дно кубка. Интересно пройдет эта ночь.
- Я хочу услышать, что произошло перед тем, как ты стал засыпать на ходу! Тебя могли ранить на Гранях, но ты обращался к Мейлину и тебя исцеляли, могло что-то остаться с плена, могли снова, как тогда, наложить проклятие. Но мне казалось, тот случай тебя научил, что надо внимательное смотреть на окружающих. Итак, что произошло, Киа?
- Такое чувство, что меня вызвали на допрос.
- Считай как тебе угодно, но расскажи, что происходит. Киа, неужто ты сам не понимаешь, что это серьезно?
- Я все отлично понимаю, обычное недомогание. Я всегда много спал, а тут вообще расслабился. А чего, мир, кормят хорошо, чего бы не поспать?
- Ты специально это делаешь? Киа, я говорю серьезно!
- А тут шуточки шучу! - рассердился оборотень, - успокойся Ирне! Все в порядке, я уже говорил, что если тебя раздражает, я буду вставать с рассветом и ложиться под утро. Договорились?
- С тобой иногда невозможно разговаривать, - вздохнул эльф, - Не надо делать мне одолжений, мне не хочется, чтобы ты уснул посреди строя с мечом, а что-то мне кажется, так скоро и случится. Киа, смотри, с некоего момента, ты стал спать две трети в сутки, если раньше хватало ночи, то теперь еще нужна и половина дня. Согласись, мы не смертные, это для нас ненормально и мало того, свидетельство о болезни. Ты взрослый, ты знаешь, что нездоров, так почему ты не идешь к Мейлину или другим лекарям?
- Не хочу. Приятная болезнь, спи себе и спи, ничего не чешется.
- Так вот, - не услышал его Иррейн, - нам надо разобраться, что случилось в тот момент, как ты стал засыпать круглый день. Может проклятие, может, поранился на Гранях. Но к Мейлину ты упорно с этим не обращаешся, хотя стоит тебе порвать ухо, и ты сразу у него.
- А тебе когда нибудь рвали уши? Зубами или когтями? – отозвался Киано, встряхивая кубок, - мало того, что больно, так и еще не слышно ничего, и ухо все таки не чужое. И теперь с этим сравни легкий и приятный сон в теплой кроватке.
- Угу, или на лесной поляне, или в библиотеке над книжкой, где там еще тебя заставало? Нет, что не говори, а это нереально. Или ты что-то упорно скрываешь даже от меня.
- Я сам ничем не смогу помочь, ты знаешь, я не целитель, Киа, сердце мое, сходи к Мейлину, как вернемся, прошу. И неужто ты сам не знаешь причины?
- Я знал ее, когда валялся с больной башкой, тогда, после плена? Нет, вот и сейчас не знаю. Давай спать, а?
Иррейн едва не застонал.
Нет, что-то тут определенно нечисто, и Киано отлично знает, что с ним происходит. Но почему-то молчит. Неужто это настолько серьезно, что даже скрыто от него, Иррейна? За все те годы, что они провели вместе, меж ними не было тайн и недомолвок, а теперь что-то творится неладное и неясно, что же с этим делать. Что же могло такого произойти, чтобы Киано отказывался от помощи целителей и скрывал даже от своей второй половины?
Иррейн был в растерянности. Оставить это он так не мог, потому что всерьез опасался, а насиловать волю Киано не имел ни права, ни желания. Ладно, может одумается.
Ирне, да неужто я бы не сказал тебе, если бы мог? Прости, мне страшно признаваться в предательстве и я ничего поделать не могу с собой. Только не вздумай насильно тащить меня к лекарям!
Утром они встали, словно бы ничего не случилось.
Киано весь день слушал доклады Илисиэль и Рингарэ – об урожае винограда, о необходимом ремонте в поместье, о том, как плохо то, что постоянно нет хозяина дома и о многом другом. Дел за его отсутствие накопилось немало, а бумаг еще больше. Домоуправительница с утра принесла в кабинет все годовые счетные книги – требуя сверить и подписать, все залоговые и торговые письма, списки расходов и доходов огромного поместья и прочие бумаги, про существование которых Киано уже успел забыть. Впрочем про удовольствия домоуправительница тоже не забывала – волк вспомнил, как вкусно готовят в Аркенаре и теперь наслаждался всем, что щедро выставляла на стол Илисиэль. И вечером он чувствовал себя невероятно хозяйственным и объевшимся.
- Завтра никаких бумажек! - сказал он вечером Иррейну, ослабляя ремень на штанах, - еще пара таких деньков и ты будешь меня отсюда выкатывать. Поедем в лес и виноградники.
- А кто тебя заставлял столько есть? - ухмыльнулся эльф, - По моему ты убедил ее в том, что в Логове тебя морят голодом.
- Никто не заставлял, но разве откажешься? Да и всего по чуть-чуть. Впрочем – им же потом перешивать все.
- Я не думаю, что это утомит их. Хорошее у тебя поместье.
- Да, подарок Имлара на совершеннолетие и наречение. Я хотел подарить его Сэльве и Нэльве, сказал им перед тем, как они сели на тот корабль…
Повисло неловкое молчание. Всегда, когда Киано вспоминал о своей семье, Иррейн чувствовал себя лишним, словно он занял чужое место. Как будто им заткнули пустоту, возникшую в жизни Киа, после потери семьи. Но об этом лучше не думать – слишком больно им обоим.
- Извини, я сегодня ни на что не способен. Дико объелся. – Киано едва залез под одеяло, спать тянуло невыносимо, но не от чьего-то злого колдовства, а от простого обжорства. Он свернулся, кутаясь в одеяло, прижался к Иррейну и довольный собой и прошедшим днем уснул.