Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка". Страница 68

— Ну, рассказывай, краса ненаглядная, куда девку зазывала?

Её рывком развернуло к говорившему. Мара зашипела, вцепилась обидчику в запястье. Голос Главы Цитадели она узнала, только не успела понять, как человек настиг её незамеченным? Ведь не учуяла даже! Казалось, будто кто-то идёт следом, однако, сколько ни озиралась, ничего не углядела.

— Ай! — дернулась оборотница, но высвободиться не смогла — Охотник вцепился, как клещами.

— Надо тебя, как братца, в каземате закрыть, — сказал Клесх.

— Надо — закрой!

Он потащил её прочь, нимало не беспокоясь о том, что причиняет боль. Волчица бежала, выгнувшись, цеплялась за его руки и рычала.

В тёмный покой её зашвырнули, как котёнка — пролетела от двери едва не до окна. Лишь звериная ловкость позволила устоять на ногах. Вспыхнуло выжигающее глаза голубое сияние. Волчица зашипела, закрывая ладонями лицо. Светлая коса растрепалась и почти распалась — спутанные пряди торчали теперь во все стороны.

— Рассказывай, — приказал Глава.

Ходящая стояла, вжимаясь лопатками в стену и смотрела затравленно. А Клесх едва не воочию видел, как стремительно мелькают в лисьих глазах быстрые мысли. Она обдумывала, что сказать, как себя повести… И в тот миг, когда ему показалось, будто он уже уловил не то ложь, не то лукавство, Мара вдруг улыбнулась, пригладила волосы, и спросила миролюбиво:

— Как ты так подкрался, что я не услышала и не учуяла?

Обережник молчал. Только взгляд потяжелел.

Волчица вздохнула:

— Я предложила ей кое-что.

Девушка всматривалась в лицо Главы, надеясь, что он скажет хоть что-то и у неё будет возможность вслушаться в голос, уловить в нём чувство — злость, недоумение, гнев… То, что позволит правильно повернуть беседу. Но он молчал. Ничего. Стена.

— Фебр умрёт, — наконец, сказала Мара. — Или останется калекой. И то и другое — плохо. Он молодой, сильный. Зачем рубить на корню? Я предложила его обратить. Тогда те раны, которые мы нанесли, зажили бы.

Ходящая смиренно ждала гнева собеседника. И даже была к нему готова, но вопрос Охотника заставил её растеряться:

— И что сказала на это Клёна?

Волчица хлопнула глазищами:

— Отказалась.

Всяким здравым объяснениям вопреки на лице Клесха промелькнуло удовлетворение. Мара с опозданием поняла: зря она таилась и кралась. Он знал, что пленница попытается напакостить. Наверняка, приказал за ней смотреть. Приставил кого-то. Мало ли людей в Цитадели? И у всех глаза! А её сбивают слишком похожие и резкие запахи: железа, камня, мужского пота, пыли, сырости, иссохшего дерева и дыма…

— Я не хотела ему зла, — волколачка затравленно глядела на человека.

Он ничего не ответил. Во взгляде не было ни самодовольства, ни насмешки. Мёртвая пустошь.

— Говорила — нужно выспаться? — сказал, наконец, Клесх. — Вот ложись и спи. Завтра поглядим, на что ты способна.

С этими словами он вышел. Мара слышала, как Охотник коснулся ладонью двери. Сразу после этого покой сквозь узкие щели озарила короткая вспышка голубого света.

Запер.

Ноги у пленницы подогнулись, и она с размаху села на голую лавку. Не тронул… Вся жизнь перед глазами промелькнула.

Однако же ей было досадно, что ничего не получилось, что Клёна заупрямилась. Увечья Фебра были страшны, а значит, впереди его ждало весьма плачевное житьё. Жалко. Хотела ведь и вправду спасти. А вышло, вон, как.

Лют, пожалуй, за такое до костей обгложет…

Клесх заглянул в лекарскую. Ихтора там не оказалось. Возле Фебра сидел на лавке Руста — снимал с парня повязки, собираясь промыть раны травяным настоем.

— Гниёт, — сказал целитель, увидев вошедшего. — Чего только не делали. А ты о нём справиться пришёл или…?

— И о нём тоже, — Глава задумчиво смотрел на ратоборца, лицо которого было опухшим от побоев: нос перебит, губы — кровяная корка, глаза заплыли… — Ногу его покажи.

Крефф отбросил с нагого тела покрывало.

— Смотри, коли любопытно.

Разверстая плоть, розовые края раны и осколки белой кости в месиве тёмного рыхлого мяса — такой была правая лодыжка Фебра, когда его подобрали в лесу. Нынче кость, как могли, вправили, плоть стянули, заштопали. Но рана, как говорили целители, «подалась» и «зацвела». Вспухла от гноя. И сколько ни чистили её, не заживала. А по венам потянулись вверх тёмные токи.

— Отнимать по бедро будете? Или по колено? — спросил Клесх.

Руста пожал плечами:

— Как Ихтор скажет, так и отнимем. Он говорит — по колено. Я бы до бедра отпахал. Толку от культи никакого.

Глава смерил целителя мрачным взглядом:

— У тебя на руке пять пальцев. Что лучше — один отнять или всю ладонь по запястье?

Лекарь дёрнул плечом:

— Пальцы мои целые. А его нога — нет. Ну, отнимет Ихтор гнильё по колено, а плоть дальше цвести пойдет. И что? Снова мучить? Уж лучше одним разом.

Клесх ответил:

— От парня и так мало что осталось. А тебе, волю дай — ты по подбородок всё отнимешь, чтоб его не мучать.

Лекарь развел руками:

— Ты спросил. Я ответил. Чего ещё? Ихтор хочет за культю со здравым смыслом пободаться. Ну, коли так, я перечить не стану. Ихтор надо мной старший. Не я над ним.

— За это Фебр Хранителей своих до смертного часа будет благодарить, — сказал Глава.

Руста поглядел на него исподлобья и ответил, с трудом сдерживая гнев:

— Так ещё поглядеть надо — поднимется ли он, чтобы их благодарить.

Клесх сказал спокойно, почти равнодушно:

— Поднимется. Иначе, на кой ты здесь? За Ихторовой спиной сиживать?

Крефф в ответ на это хотел, видимо, огрызнуться, но вовремя вспомнил, кто перед ним, и прикусил язык.

— Да, и вот ещё что, — сказал уже от двери Глава. — Отвар твой своё дело делает — запахи путает. Вари.

Руста кивнул, а Клесх с сожалением добавил:

— Но липкий, скотина… будто медом намазали, — он потёр шею под воротом рубахи и поморщился.

В ответ на это лекарь буркнул:

— Подумаю ещё. Но, ежели не придумаю, потерпите. Вам главное, чтобы зверь не учуял. Он и не чует. А о другом уговору не было.

— Теперь есть, — сказал Глава и добавил: — К зеленнику сделай всё по уму, а не как у тебя это обычно.

Дверь в лекарскую закрылась и Руста тихо выругался сквозь зубы.

Крефф целителей не любил нового Главу. Не любил, не понимал, не принимал. И подчинялся из одной лишь, вбитой в каждого обережника, выучки. Знал он, что и старым креффам Клесх и его решения не по сердцу. Договаривается с Ходящими, позволяет тем жить в Цитадели…

Однако ни Рэм, ни Койра, ни Ильд при посторонних никогда не обсуждали смотрителя Крепости. Всё примеривались хрычи, всё оценивали, всё взвешивали… И помалкивали.

Прямодушный и бесхитростный Дарен, в отличии от стариков, не таился. Так и говорил Клесху, мол, больно мягок ты к ночным тварям, больно возлюбил их. Но резкий нрав креффа, как и его отходчивость знали все, а потому недовольство могучего ратоборца не почиталось за мятеж. Он говорил, что думал, но делал, что велели. Скрытному же Русте, напротив, переступить через своё молчаливое неудовольствие и покориться воле нового Главы было тяжелее.

Вот и теперь целитель скрипнул зубами, призывая всю волю, чтобы подавить глухое раздражение, которое поднялось в груди после короткого разговора с Клесхом.

В Цитадели нынешнее утро выдалось суматошным. Послушники лекарей на трапезу не явились и даже их креффы, словно провалились куда-то. У Клёны от этого нехорошо засосало под ложечкой.

Тётка Матрела качала головой, собирая в корзину кое-какой снеди.

— Отнеси им, — подозвала она падчерицу Главы. — Не дело мужикам голодными сидеть. Да скажи, пусть выучей хоть после урока пришлют. Покормлю ребят, со вчера ведь не евши.

Девушка кивнула, подхватила корзинку и была такова. Сердце билось часто-часто и от горького предчувствия холодело в груди.

Башня целителей оказалась полна народу, как муравейник муравьями. Никогда прежде Клёна не видела здесь разом столько послушников. Не протолкнуться! В лекарской было тесно от старших выучей. Все серьёзные, сосредоточенные, каждый при деле — кто рвал на повязки чистые холстины, кто калил на огне ножи, кто в кипящем котле вываривал железные иглы… На гостью с её корзиной даже не взглянули.