Эволюция чувств (СИ) - Морьентес Диана. Страница 6

Когда ты спрашивал, нет ли у меня к тебе чувств, говорила, что нет. Я сомневалась. Прости меня за эту ложь. Теперь уверена: люблю. И пусть моя любовь, пока она жива, хранит тебя везде, где бы ты ни был и с кем…»

«Я изменюсь. Я стану другой. Я буду контролировать свой почерк, свою речь, свое поведение. Буду улыбаться и смело смотреть в глаза каждому парню. Надеюсь, кто-то из них сможет выкинуть тебя из моего сердца.

Одежда… Юбки, конечно, короткие. По утрам — спорт.

Новая жизнь. Еще два месяца, и я окончу восьмой класс, мне исполнится четырнадцать лет. Макияж… Ну, с этим проблем не будет. Естественность — мое оружие.

Да, и еще одна проблема. Мне жизненно необходим один-единственный человек! Как мне разыскать моего физика?!»

*****

Год и три месяца назад она впервые влюбилась. Сегодня шестнадцатое апреля. Целых пятнадцать месяцев… И год назад она его потеряла, хотя он никогда и не принадлежал ей. Наташа не верила, что это любовь, но как еще назвать самое сильное чувство из всех, которые она когда-либо испытывала?

Как трудно: уже год физику вместо Максима Викторовича ведет директор… Директор прикольный, но строгий. Он интересно ведет урок, но требования свои выполнять требует неукоснительно. А Максим мог даже не ставить двойку за невыполненное домашнее задание — правда, только впервые. А на второй раз говорил ученику: «Ты не уважаешь меня, так почему я должен идти тебе навстречу?» А когда ученик начинал придумывать разные отговорки, мол, плохо себя чувствовал, поэтому не выучил, или мама плохо себя чувствовала, и надо было за ней ухаживать, или случилось важное непредвиденное событие (тут фантазия школьников выдавала неподражаемые опусы), Максим повторял: «Желание — тысяча возможностей. Нежелание — тысяча причин!» Наташа сразу записала эту фразу, чтобы при случае сказать кому-нибудь еще… Максим… Трудно, больно вспоминать о нем каждый раз, глядя на директора. Небо и земля. Максим молодой, с ним было очень легко…

Максим… Наташа чертила это имя везде — в купленных учебниках чуть ли не на каждой странице, в тетрадях, на чистых, случайно попавших под руку кусочках бумаги… В своем личном дневнике время от времени посвящала целую страничку его имени, расписанному на разные лады и разными фломастерами…

Школьный субботник. Ребята убирали на стадионе за школой опавшие листья, сухие ветки деревьев.

Наташа зачем-то повернулась. Зачем-то сделала несколько шагов в сторону забора и, сама не зная почему, остановилась. Через несколько секунд там, за забором, по дорожке, ведущей к школе, прошел Он. Сквозь ветки вечнозеленых деревьев бывшего учителя было плохо видно, но Наташа узнала бы его и в полной темноте!

Он ее не заметил. Она стояла, окаменевшая, как статуя, не видя ничего перед глазами и снова, как в седьмом классе, перестав обращать внимание на все, кроме своих мыслей о нем. Жалела, что не окликнула его. Она уже чуть старше, чем тогда. Она уже чуть умнее, правда! Она уже любит дорогу прямо в Солнце!!! Он научил ее быть более творческой, чем банальная отличница, и она должна сказать ему «спасибо» за это…

— Наташ, зачем ты забрала веник? Сама не подметаешь и другим не даешь! Давай, чем быстрее закончим, тем быстрее пойдем домой…

— Наташ, где совок?

— Наташ, сходи за секатором к завхозу.

— Наташ, пойдешь со мной отнести мусор?

Про мусор сердцу понравилось: Наташа ясно ощутила пульс от радости, что эти пакеты с мусором надо отнести в баки с другой стороны здания.

Наташа и Надя уже шли назад с пустыми руками, когда бывший учитель вышел из школы, на крыльце попрощался за руку с толстым охранником, и прошел по дворику в сантиметре от девочек.

— Здравствуйте! — сказали они.

— Добрый день, — ответил Максим Викторович. И ушел…

Он ее не узнал? Он забыл о том, что где-то существует девочка, с которой они вместе шли по утрам в школу? Она значит для него ровно столько же, сколько и остальные ученики этой и других школ…

*****

25 мая. Наташа сидела в кресле в своей комнате и любовалась грамотой, которую только что получила на Последнем звонке. Она окончила восьмой класс, как обычно, с одними пятерками. Через стол от нее в соседнем кресле пребывал Карен.

Комната Наташи представляла собой нечто среднее между фотоальбомом и Третьяковской галереей. Вся стена над ее письменным столом была увешана фотокарточками совершенно разного формата. Светлая мебель у противоположной стены казалась пестрой: на стеклянных дверцах серванта и книжного шкафа можно было ознакомиться с историей «Б» класса: 1 «Б», 2 «Б», 3 «Б» и т. д. Над кроватью «висели» ее друзья, друзья ее друзей и просто природа. На входной двери, как с внутренней, так и с внешней стороны — путешествия в картинках: Москва, Санкт-Петербург и Париж, где она была со знакомым своего папы и его дочерью. На телевизоре тоже стояли фотографии — восход и заход солнца, снег, дождь и сочинская радуга. Мама уже устала ругать дочку за то, что она портит еще свежие обои и мажет клеем совсем новую мебель.

Зато это все создавало неповторимый уют, особенно та стена, у которой сейчас сидели они с Кареном: здесь находились Наташи — от рождения до 13 лет. Карену очень нравились черно-белые снимки, где Наташе еще не было трех лет. Он часто сравнивал ту карточку, где изображена восьмимесячная Наташка с дедовой капитанской фуражкой на головке, и эту девушку, сидящую сейчас перед ним. Парень иногда просто не мог глаз от нее отвести. Темно-каштановые волосы длиной до середины спины, удивительно выразительные каре-зеленые глаза в обрамлении черных густых ресниц, четкий прямой носик, чувственные и, наверное, сладкие губы (у Карена что-то заныло в груди) — все это составляло ее неотразимый облик. Она маленького роста, но худенькая — а значит, пропорции соблюдены. В свои недавно исполнившиеся четырнадцать девушка выглядела лет на шестнадцать-семнадцать — никакой небрежности во внешнем виде, только идеал. Столько девчонок за ним бегают, а эта — нет!

Наташа отвлекла его от этих мыслей:

— Карен, я хотела показать тебе один стих… Точнее, вчера это была песня. Я хотела бы, чтобы ты оценил…

Наташа встала, подошла к «стенке», к центральному шкафу, открыла дверцы.

— У тебя везде такой порядок? — иронично прокомментировал ее друг, намекая на груду книг и тетрадей, сложенных Мамаевым курганом в «комбинированном шкафчике».

Наташа протянула ему двойной тетрадный лист в клеточку.

— Только не смейся. Я жду от тебя серьезного, искреннего отзыва.

Карен с недоумением взял бумагу в руки. Его подруга никогда не писала в стихах серьезных вещей.

Я помню каждый твой взгляд,
Ведь их и было не много.
Не знаю, кто виноват,
Но только жизни дорога,
Едва дойдя до тебя,
Свернула вспять и подальше…
И я попала в тот мир,
Где есть места только фальши.
Так мы расстались с тобой,
И, видно, очень надолго.
Тебя заменит другой,
Чья будет ближе дорога.
Мы оба знаем, что мир
Лишь для поэтов так тесен.
С тобой вдвоем будем мы
Лишь до конца этой песни…

Карен отвел глаза от бумаги и несколько секунд смотрел на пол. Наташа даже слегка забеспокоилась.

— Ну, как?

— Ну… Юмористические тебе удаются гораздо лучше.

— Правда? — Наташа разочарованно и наивно, совсем как ребенок, смотрела ему в глаза.

Карен несколько мгновений помолчал и признался:

— Нет, детка. Не правда. Просто я подумал, что знаю, о ком это написано… Об учителе, да?