Хозяйка большого дома - Демина Карина. Страница 47
Ийлэ видит только ноги.
Сапоги высокие, охотничьи, которые до колена. И штаны из грубой ткани, прошитой желтой нитью. Видит пояс. Куртку. Чует запах свежего хлеба, и голод почти позволяет ей решиться.
Это ведь не просто люди, это те, кого она знает. И они знают ее. Но почему тогда с собаками?
Она так и осталась в той яме, надежно укрытая листьями и пологом леса, который отозвался на просьбу. Лес милосерднее людей. Он баюкал, шептал ей голосами старых елей, что теперь-то все изменилось. Она жива. И свободна. И… и Ийлэ еще не знала, что свобода эта – пустое слово.
Ей некуда было идти.
…до того вечера, когда она решилась вернуться сюда.
– Ийлэ, пожалуйста… я не причиню тебе вреда. – Человек остановился. – Ты же знаешь, что я люблю тебя… я тебя всегда любил и теперь хочу лишь помочь…
Изменился.
Или нет?
Стоит спиной, смотрит на приоткрытую дверь, не чувствуя на себе взгляда.
– Я… я знаю, что должен был прийти раньше, когда…
Светлые волосы собраны в хвост, перевязаны черной лентой. Широкая спина. И старая куртка ему маловата. Широкие запястья. А ладони узкие, с пальцами длинными, изящными.
Ийлэ помнит, до чего ее и прежде удивляло этакое несоответствие. Запястья широкие, а ладони…
– Ийлэ… пожалуйста…
Она отступила в тень.
И дальше.
На чердак. На чердаке безопасно, пожалуй безопаснее, чем где-либо в доме, который вдруг наполнился людьми. Собак, правда, не взяли, наверное, потому что здесь собственные имелись…
Странно все.
Райдо и Мирра.
Затянувшийся разговор. Дайна необычайно довольная, улыбающаяся. Она убирала со стола, напевая песенку… голос у нее оказался неожиданно приятным.
Ийлэ она не замечала, нарочно ли или же и вправду позабыла об ее присутствии, занявшись делами насущными. Ожили часы, старые, которые постоянно спешили, и отец перебирал их не раз, а они все одно спешили, упрямые. И Дайна на звук этот обернулась, по губам ее скользнула улыбка, которая заставила Ийлэ насторожиться.
Именно. Улыбка. И еще прикосновение к щеке, такой знакомый жест… предупреждающий.
Ийлэ предупреждению вняла.
Корзину с отродьем она перетащила на чердак. Забравшись на подоконник, Ийлэ прижала ладони к стеклу. Тепло ее тела медленно плавило лед, пальцы же леденели.
В проталине был виден кусок двора. И обындевевший вяз, который держался на ветру, слабо покачивая стеклянными ветвями. Ветви эти наверняка хрустели, но Ийлэ не слышала хруст.
Вой ветра в трубе. И стон половиц. Сонный голос дома, взбудораженного незваными гостями. Санный возок, из которого появляется доктор и супруга его, в объемной шубе походившая на медведицу. Последним вышел человек в драповом черном пальто, показавшийся Ийлэ смутно знакомым.
Она встречала его прежде, но вот где и когда?
Впрочем, о человеке этом Ийлэ забыла, стоило ему исчезнуть из поля зрения. Ее проталина была не так и велика…
Верховые.
Трое. Или четверо? А может, и больше. С арбалетами. Шерифа можно узнать по высокой меховой шапке с хвостом, такой больше ни у кого нет. Шапкой этой шериф гордился.
Зачем он здесь? Остановился, обвел двор взглядом. Увидел? Заметил? Ийлэ отпрянула от проталины, прижавшись к стене. Сердце колотилось, словно безумное…
Уходить.
Сейчас же, пока верховые в доме… пока не начали искать… кого?
Пса?
Или ее?
Надо успокоиться. Ийлэ вцепилась зубами в ладонь, влажную, в испарине истаявшего льда. Боль отрезвила.
Люди появились не за ней.
За псом пришли.
Сначала Мирра. И сестра ее, которая отвлекла Ната. Нат бы точно не оставил хозяина наедине с Миррой; Мирре он не доверяет, впрочем, как и сама Ийлэ… но тогда где Нат?
Найти? И дальше что?
Если его заперли, то охранять будут. Те же люди с арбалетами. Даже если без арбалетов, то Ийлэ не справится. Она ведь не воин и никогда не была. Самое разумное – затаиться. Люди не знают, на что способны псы. Люди самоуверенны… Райдо с ними сладит.
Или нет?
Он болен. И одно дело болезнь, а совсем другое – люди… не пощадят ведь свидетелей, а Ийлэ именно свидетель. Или помеха.
Неудачное обстоятельство.
Альва.
Сколько веских причин, чтобы избавиться. Инстинкты требовали уйти. Сейчас, пока люди заняты. Но… куда идти? В лес? Он спит. А по следу найдут и без собак… или и искать не надо. Морозы только-только начались, пара ночей, и Ийлэ сама издохнет… проклятье, ей некуда идти.
Что остается?
– Безумие. – Ийлэ провела пятерней по растрепанным волосам. – Ты тоже с этим согласна?
Отродье широко зевнуло.
– Лежи тихо. – Корзину Ийлэ подвинула вплотную к трубе и надежности ради прикрыла старым одеялом. Щель для воздуха оставила, но… – Я скоро вернусь. Я просто посмотрю, что там.
Верховых оказалось не меньше десятка. Ийлэ слышала, как люди переговариваются. Трое остались внизу, и Дайна что-то говорила им, громко, надрывно…
– …этого следовало ожидать… столько пьет… его предупреждали, а теперь опиум…
Ийлэ не видела экономку, но почему-то прекрасно представляла себе ее лицо с маской нарочитого сочувствия. И еще тревоги, тоже нарочитой. Правда была в глазах, которые Дайна подводила черным угольком для большей выразительности…
…ее за это грозились уволить, потому что в приличном доме горничные не красятся…
…уволили бы, но…
Потом. Мысли о прошлом следует оставить будущему, пока неясному. Ийлэ скользнула в узкий коридор для прислуги, благо Дайна слишком занята сплетнями, а кухарка кухню покидает редко.
Тишина.
И чьи-то осторожные шаги.
Человек то и дело останавливается, заглядывает в комнаты. Он осторожен не потому, что боится быть увиденным, но скорее уж по привычке. Он открывает дверь за дверью, заглядывает в комнаты, но не переступает порог.
– Ийлэ… – полушепот-полувздох. – Ийлэ, ты где?
Рядом.
И пожалуй, она способна прикоснуться к человеку рукой… и этого не нужно, достаточно будет окликнуть по имени.
Отзовется?
– Ийлэ, я знаю, что ты обижена на меня… на всех нас… я тебе не помог… я хотел, честное слово, хотел… – Он провел пальцем по стене, останавливаясь на темных квадратах несуществующих картин. От них осталась лишь тень на обоях.
Больше, чем от самой Ийлэ.
– Я очень хотел тебе помочь… но мой отец… ты же знаешь, насколько непростой была ситуация… я не мог рисковать его жизнью… и жизнью моей матери… она ведь болела…
Ийлэ помнит. Супруга мэра болела давно и с немалым профессионализмом, болезнь ее, не имевшая названия, обладала удивительным свойством обостряться, когда супруг ли, единственный ли сын найо Эверис делали что-то, что противоречило ее желаниям.
– Ей тоже очень жаль… да и что я мог сделать?
Он шел, и Ийлэ, завороженная словами, интонацией мягкой, которая ее всегда раздражала, ступала следом.
– Что мы все могли сделать? – тяжкий вздох.
И черная траурная лента в волосах шевелится. Эта лента кажется обманчиво живой, и Ийлэ убирает руки за спину, потому что если лента дотянется до нее, прикоснется…
– Но теперь… – Альфред остановился перед спальней Райдо. – Теперь все иначе… война закончилась… все закончилось, Ийлэ.
Неправда.
– Ты здесь? – Он коснулся двери костяшками пальцев, вроде бы невзначай, легонько, но звук получился громким, он заставил Ийлэ отступить. – Он держит тебя? Такой же, как те, правда?
Нет.
Ийлэ отступила еще на шаг.
Райдо – пес, но…
Он возится с отродьем и говорит, что она на альву совсем не похожа, и это так. Вот только решил с чего-то, что глаза у нее от Ийлэ.
У Ийлэ зеленые, а у отродья – серые, светлые. Песьи.
Он не ударил ее ни разу, даже когда подходил опасно близко, даже когда она поворачивалась спиной или в глаза смотрела. Псы не любят, когда им смотрят в глаза, Ийлэ знает. А этот…
…она сказала ему, что ненавидит, а он попросил посидеть.
Просто посидеть.
Ведь если сидишь рядом, то уже не важно, ненависть или любовь, главное, что Ийлэ держала его за руку, широкую такую, которую с трудом обеими своими обхватить могла. А он смотрел на нее снизу вверх и улыбался.