Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина. Страница 51
А может, не от тела, но от терпких травяных духов Каролины.
— Но придумает всенепременно. И казнь подберет. Агата, дорогая, как ты?
Она коснулась светлых волос сестры, и та вздрогнула.
— Извините, она несколько нелюдима. Медикусы утверждают, что это пройдет. Когда-нибудь пройдет. — Теперь в голосе панны Каролины слышалась печаль. — Дорогая, да у тебя руки ледяные!
Две сестры.
Но до чего не похожи. Каролина высокая и красивая, пожалуй, чересчур уж красивая, чтобы в обществе ее Гавриил чувствовал себя спокойно. Агата бледная, изможденная и до времени состарившаяся. Что же с нею произошло? И как узнать?
— Дорогая, тебе лучше вернуться в комнату… помнишь, мы договаривались, что одна ты не будешь ее покидать? Пойдем… Осторожней, милая… ты еще слишком слаба, чтобы гулять в одиночестве… Хочешь, мы отправимся в парк? Погода сегодня чудесная…
Каролина обнимала и поддерживала сестру, а та словно и не замечала этой поддержки, шла, глядя исключительно под ноги. Поравнявшись с Гавриилом, Агата остановилась.
Узкое лицо. И черты его лишены гармонии. Они существуют словно бы сами по себе, что тяжеловатый крупный нос, который скорее подошел бы мужчине, что лоб, тоже узкий и скошенный, и брови на нем темные, чересчур уж яркие. А глаза вот блеклые.
— Ты… кто? — Сиплый голос. И Агата трогает шею.
— Гавриил. — Он поднялся и поклонился. — Вам помочь.
— Нет… да… не знаю.
— Мы справимся сами, — уверила Каролина.
— Д-да… наверное… мы справимся?
— Справимся, дорогая. Несомненно, справимся… ты у нас сильная. — Она гладила сестру по плечам, а та мелко дрожала. — Но тебе пора отдыхать… ты же устала.
— Да?
— Да, — с убежденностью произнесла Каролина. — Прилечь… поспать немного. А когда проснешься, мы пойдем гулять…
— В парк?
— Да.
О Гаврииле они словно бы и забыли. И ладно… и даже хорошо…
Вернувшись в магазин, Евдокия поднялась к себе.
Телефон.
Всего-то и надобно, что позвонить в поместье… позвонить и спросить… ежели Лихослав там, то… то получится, что она его проверяет. Не проверяет, беспокоится, потому как чувствует, что происходит нечто престранное…
— Это просто звонок. — Евдокия глядела на аппарат едва ли не с ненавистью, которая, впрочем, оставалась безответной.
Телефон поблескивал металлическими боками. Гордо поднимались вилки, на которых возлежал отделанный серебром рожок. И надо лишь поднять его.
Дождаться ответа…
Шелест.
И шорох. И страх, что связь, которой Евдокия пользовалась не так уж часто, откажет. Но вот раздался характерный щелчок, и женский далекий голос произнес:
— Слушаю.
— Будьте добры, — Евдокия старалась говорить спокойно, — соедините с нумером тринадцать-двадцать три. Пятая ветка.
Пауза.
И ответ:
— Соединяю.
И вновь шум, который прежде представлялся ей успокаивающим, слышался в нем голос моря, пусть и не настоящего, рукотворного, электрического, а все же… сердце колотится пойманною птицей.
Ничего.
Недолго уже осталось… но как же медленно… поместье большое… а людей в нем мало, ни к чему держать штат прислуги, если в доме никто не живет… поэтому надо погодить… и если вдруг случится обрыв, набрать вновь…
И когда Евдокия почти убедила себя, что этот звонок не будет услышан, трубку сняли.
— Доброго дня. — Этот густой тяжелый голос сложно было не узнать. Пан Юзеф, новый управляющий, говорил медленно, растягивая слова, отчего они причудливым образом сливались друг с другом, и речь его превращалась в монотонное гудение.
К новациям пан Юзеф относился с немалым подозрением и телефона остерегался, но, ежели на звонок ответил, стало быть, никого иного, кому сие неприятное дело перепоручить можно, поблизости не оказалось.
— И вам доброго дня, пан Юзеф. — Евдокия заставила себя сесть. — А Лихослав далеко?
— Далеко.
Она почти видела, как стоит пан Юзеф, вытянувшись в струнку, силится и живот подобрать, да только тот чересчур тяжел. Непослушен.
— И где же?
— Так… в Познаньске…
— Уже уехал? — Евдокии давно не случалось чувствовать себя такой дурой.
— Уехал, — согласился управляющий.
Трубку он наверняка держал осторожненько, сперва обмотавши платком. И к уху подносил с опаскою, поелику прочел в некоем медицинском журнале, несомненно уважаемом и стоящем доверия — ведь медицина само по себе занятие уважаемое и к доверию располагающее, — что от трубки этой исходят волны незримые, способствующие разжижению мозга.
От волн и вытекания разжиженного мозга через уши полагалось защищаться комками корпии, которые пан Юзеф засовывал в левое ухо, когда трубку подносил к правому. Или в правое, ежели подносил к левому. Комочки эти он повсюду носил с собой, завернутыми в бумажный платок.
— И давно?
— Давно. Уж недели две как. Вы, панна Евдокия, вдвоем же были. — Теперь в голосе ей почудился упрек. — Неужто запамятовали?
— Нет, — поспешила уверить Евдокия, которая и вправду прекрасно помнила ту поездку.
— Вы, конечно, извините… — Пан Юзеф обладал еще одной чертой весьма сомнительного качества: он любил помогать людям. И вроде бы не было в том плохого, ежели бы не помогал пан Юзеф в собственном своем понимании того, как оным людям надлежит поступать. — Но вы, панна Евдокия, слишком много говорите по телефону. Этак и вовсе можно без мозгов остаться! Вытекут все, и что тогда?
— Неужели…
В данный конкретный момент времени Евдокию занимали вовсе не вытекающие мозги, тем паче что отсутствие их иным людям жить вовсе не мешало, но исчезновение дорогого супруга. Выехал он ночью, стало быть, к утру в поместье добрался бы… если бы направлялся в поместье.
А если нет? Если все это — ложь, которая…
— Знаете, вы, пожалуй, правы. Потому до свидания, пан Юзеф. Доброго вам здоровья.
— И вам, панна Евдокия.
Кто лгал?
Лихослав?
Или Богуслава с ее притворным желанием помочь… нет, ей верить точно нельзя.
Евдокия повесила телефонный рожок и, упав в кресло, сжала голову.
В поместье Лихослава не было. А где был? В том доме, адрес которого с такой готовностью подсунули Евдокии? Чушь.
И не в любви дело… любовь — материя тонкая, сегодня есть, а завтра уже и развеялась туманом осенним. Дело в порядочности. Не стал бы он заводить любовницу развлечения ради, поскольку бесчестно это… а если бы вдруг случилась страсть неземная, то… то и не оскорбил бы Лихо женщину подобным предложением.
Да и то… был ведь вчерашний вечер, пусть тревожный, но и ласковый. Была нежность, которую не подделаешь… и значит, врет Богуслава…
А Лихо пропал. Пропал.
Евдокия произнесла это слово вслух и сама удивилась, как это вышло, что она не поняла очевидного.
Беда.
А она тут с глупостями своими.
Следующий звонок был в управление, однако Себастьяна застать не удалось. И квартирная его хозяйка, которая говорила медленно, точно пребывая в полусне, знать не знала, где его демоны носят.
И что дальше делать?
Возвращаться домой. Там вещи Лихослава, без которых ни один ведьмак не возьмется человека искать.
Страшно?
Вспомнился вдруг давешний грач. И сонное состояние, которое вернется… и значит, в самом доме беда, и не след туда соваться одной…
Помощи ждать? От кого?
Имен не так и много, да и те люди, которые в голову приходили, не друзья, так, приятели, случайные знакомые… самой надобно.
Ничего… с револьвером она как-нибудь управится. В конце концов, револьвер — это именно то, что придает женщине уверенности в себе.
Спешил.
Он слышал зов, противиться которому не мог. И потому летел-летел, задыхался от бега, от горького ветра, который вымывал из шкуры чуждые запахи.
Дыма.
Камня.
Людей. Странное место, где он некогда обитал, давным-давно осталось позади, и лишь во сне, а спал он редко, чутко, не способный еще управиться с новым своим телом, Лихослав возвращался на каменные улочки Познаньска.