Последняя песня - Спаркс Николас. Страница 69

Но бывали и тихие минуты, когда они вместе смотрели мультики, рисовали, сидя за письменным столом, а однажды по прось­бе Джоны она даже ночевала на полу в его комнате. В такие мо­менты они вспоминали лето и рассказывали друг другу истории об отце.

И все же что-то беспокоило Джону: Ронни видела это. Все выяснилось как-то вечером, когда они пошли гулять после ужи­на. Дул ледяной ветер, и Ронни сунула руки в карманы. Джона неожиданно выглянул из глубин своего капюшона:

— Ма тоже больна? Как папа?

Ронни от неожиданности растерялась и не сразу ответила. Присев на корточки, она взглянула в глаза брата. 

— Нет, конечно, нет! С чего ты взял?

— Потому что вы больше никогда не ругаетесь. Ты же тогда перестала скандалить с па!

Ронни видела страх в глазах брата и даже могла понять его детскую логику. Кроме того, после возвращения домой она дейст­вительно ни разу не поспорила с матерью.

— Она совершенно здорова. Мы просто устали ругаться, вот и живем мирно.

— Честное слово?

Ронни притянула его к себе.

— Честное слово.

Проведенные с отцом месяцы изменили даже отношение к родному городу. Она не сразу привыкла к Нью-Йорку, к его не­устанному шуму, к постоянному присутствию других людей. Она забыла, что тротуары тянутся в тени гигантских небоскребов и что люди спешат повсюду, даже в узких проходах супермарке­тов. Кроме того, ей не хотелось общаться с друзьями. Когда по­звонила Кейла, чтобы спросить, не хочет ли она пойти развлечь­ся, Ронни отказалась, и Кейла больше не звонила. Хотя Ронни предполагала, что они будут всегда делить общие воспоминания, отныне их дружба станет совершенно иной. Но Ронни ничуть не страдала. Все ее время занимали Джона и игра на фортепьяно. Поскольку пианино отца еще не прибыло, она ехала на метро в Джульярд и упражнялась там. В первый же день она позвонила директору, который был хорошим другом отца. Тот извинился за то, что не прилетел на похороны, и, похоже, удивился и обра­довался ее звонку. Когда Ронни объяснила, что подумывает вер­нуться в Джульярд, он постарался ускорить день прослушивания и даже помог заполнить документы.

Ровно через три недели после возвращения она пришла на прослушивание и начала программу с песни, которую они с от­цом сочинили. Ронни немного недоставало техники: три недели не слишком большой срок для подготовки к такому серьезному прослушиванию, — но, покидая аудиторию, она подумала, что отец гордился бы ею. И, улыбаясь, сунула папку с нотами под мышку, как это всегда делал отец.

После прослушивания она начала играть по два-три часа в день. Директор позволил ей пользоваться школьными комната­ми, отведенными для упражнений студентов, и Ронни постоян­но что-то сочиняла, думая об отце, который когда-то сидел здесь же. Иногда, на закате солнца, красные лучи проникали между зданиями и бросали отблески на пол. И всегда, наблюдая это, она вспоминала о витраже и каскаде света, который видела на похоронах.

И еще она постоянно думала об Уилле. В основном вспоми­нала их лето, а не короткую встречу у церкви. От него не было вестей, и Ронни теряла последнюю надежду на то, что он позво­нит. Правда, он что-то упоминал о том, что проведет каникулы за океаном, но с каждым днем ее все больше охватывало отчая­ние. Временами она была уверена, что он еще любит ее, но чаще всего изнемогала от тоски. И твердила себе: это, возможно, к лучшему. Да и что они могут сказать друг другу?

Ронни печально улыбнулась. Когда уже она выбросит из го­ловы все эти мысли? Она силой заставила себя вернуться к по­следней композиции: песне с легким налетом кантри-вестерна и поп-музыки. Пора идти вперед. Ее могут принять в Джульярд, а могут не принять, хотя директор упоминал, что ее сочинения выглядят «очень многообещающими».

Но что бы ни случилось, теперь она знала: ее будущее — в музыке. И она так или иначе найдет возможность заниматься любимым делом.

Телефон, лежавший на верхней крышке пианино, завибри­ровал. Наверное, это мама. Но, посмотрев на экран, Ронни за­мерла. Телефон снова завибрировал. Она дрожащими руками открыла его и поднесла к уху.

— Алло!

— Привет, — сказал знакомый голос. — Это я, Уилл.

Ронни попыталась представить, откуда он звонит. Его голос отдавался гулким эхом в трубке. Похоже на аэропорт...

— Ты только что с самолета? — спросила она.

— Нет. Вернулся несколько дней назад. А что?

— Просто голос как-то странно звучит, — пояснила она. Иск­ра счастья, вспыхнувшая внезапно, угасла. Он уже давно дома, но удосужился позвонить только сейчас.

— Понравилась Европа?                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                    

— О, там так здорово! Мы с мамой ладили куда лучше, чем ожидалось. Джона немного успокоился?

— Уже получше, но ему трудно пережить случившееся.

— Мне очень жаль, — прошептал он, но она опять услыша­ла этот странный звук. Может, он на задней веранде дома? — А как вообще дела?

— Я была на прослушивании в Джульярде, и, похоже, все прошло как нельзя лучше.

— Знаю, — ответил он.

— Откуда?

— Знаю, и все. А почему ты сейчас там?

Ронни окончательно растерялась:

— Ну... они разрешили мне упражняться, пока не прибудет папино пианино. Из уважения к папе и тому подобное... Дирек­тор был его хорошим другом.

— Надеюсь, ты не слишком занята, чтобы взять выходной.

— Ты это о чем?

— Я надеялся, что в этот уик-энд мы с тобой куда-нибудь пойдем... если, конечно, у тебя нет других планов.

Ронни задохнулась.

— Ты приезжаешь в Нью-Йорк?

— Да, к Меган. Хочу проверить, как поживают молодо­жены.

— Когда?!

— Сейчас посмотрим...

Она почти видела, как он подносит к глазам часы.

— Я приземлился немногим более часа назад.

— Ты здесь?! Где?

Уилл не сразу ответил, и снова, услышав его голос, Ронни поняла, что он доносится не из телефона, а откуда-то сзади. По­вернувшись, она увидела стоявшего на пороге Уилла с телефо­ном в руках.

— Прости, — улыбнулся он, — я не мог устоять.

Ронни разом ослабела и крепко зажмурилась, перед тем как вновь открыть глаза.

— Почему не предупредил, что приезжаешь?

 Хотел сделать сюрприз.

И сделал, ничего не скажешь!

Он выглядел таким красивым в синих джинсах и темно-го­лубом пуловере...

— Кроме того, — объявил он, — я должен сказать тебе что-то очень важное.

— Что именно?

— Прежде чем скажу, хотелось бы узнать: свидание состо­ится?

— Какое свидание?

— В этот уик-энд, помнишь?

— Конечно, — улыбнулась она.

Уилл кивнул.

— А в следующий?

Ронни впервые заколебалась.

— Сколько ты здесь пробудешь?

 Он медленно направился к ней.

— Ну... именно об этом я хотел с тобой поговорить. Пом­нишь, я сказал как-то, что не слишком стремился учиться в Вандербилде? Что хотел пойти в университет с потрясающей про­граммой защиты окружающей среды?

— Помню.

— Так вот, в этом университете обычно не приняты перево­ды студентов посреди года. Но ма состоит в совете попечителей Вандербилда и знает кое-кого в этом другом университете, так что смогла использовать свое влияние. Так или иначе, пока я был в Европе, оказалось, что меня приняли, и теперь я спокойно смо­гу перевестись. Со следующего семестра я начинаю там учиться, и хочу, чтобы ты это знала.

— Ну... — нерешительно пробормотала она, — я рада за тебя. И что это за университет?

— Колумбийский.

В первую секунду Ронни была уверена, что ослышалась.