Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна. Страница 28
– Владимир, у вас получились вчерашние фотографии с развалин храма? У меня что-то ничего интересного…
– Снимать надо с выдумкой! – свысока пояснил Руденко. – Все получилось. Хотя я в этом проклятом месте чуть камеру не посеял.
– Почему проклятом?
– Почему посеял?
Вопросы Сергея и Маши прозвучали одновременно.
– А вы не знаете? – удивился Руденко. – Я там попал под камнепад. Прикиньте? Чуть заживо не засыпало.
Бабкин непроизвольно стиснул пальцы вокруг горлышка бутылки с маслом. Маша поймала это движение и сообразила, что снова ее очередь подкидывать поленья в костер.
– Под камнепад?! – ужаснулась она. – Боже мой. Вы не рассказывали!
Владимир признал, что это серьезное упущение и его нужно немедленно исправить. К тому моменту, когда они вчетвером вывалились из таверны, Сергей с Машей знали об обвалах и камнепадах все и даже больше, чем хотели.
– А я все пропустила! – сокрушалась Яна.
– Зато козу сфоткала!
– С попы!
– Ты ж моя зая!
– А все-таки, отчего обвал-то вышел? – успел вклиниться Бабкин в их нежный диалог.
Владимир уставился на него покрасневшими глазами:
– Слышь, а я знаю? Мож, Гефест пернул где-то, а тут покатилось.
Он приобнял жену и повел ее вперед, нашептывая что-то на ухо. Маша заметила, какими взглядами провожали Яну встреченные рыбаки, и тихо вздохнула: вот что значит быть ослепительно красивой женщиной.
Байки Владимира она не приняла всерьез. Подумаешь, осыпалась со склона горсть камней и парочка попала ему за шиворот! А Руденко раздул из этого сценарий для блокбастера-катастрофы. Уж кому-кому, а Маше было не занимать умения делать то же самое.
Бригантина стояла у причала, внизу под ней скользили лодчонки рыбаков – точно птенцы под крылом матери. С борта им уже махали Стефан и Аркадий Бур с женой.
Сергей нарочно приотстал, чтобы его не услышали Яна с Владимиром, и спросил вполголоса:
– Ты заметила, что сегодня ничего не случилось?
Маша так и встала.
– Ничего не случилось? – медленно повторила она. – О, конечно! Не считая того, что на маяке мы встретили парня, со спины неотличимого от Илюшина, и ты решил, что это он. И еще не считая того, что этот парень рассказал историю, от которой мне до сих пор хочется рыдать в голос! И еще того, что мы двадцать минут провели в компании самодовольного идиота и его жены, слушая плохо выдуманный бред!
– Почему плохо выдуманный?
Маша запнулась на полуслове.
– Потому что можно было и позанимательнее что-нибудь сочинить! – сердито бросила она.
– Руденко вовсе не болтун. Он не умеет фантазировать.
– Хочешь сказать, его действительно чуть не убило?
Бабкин остановился и в задумчивости посмотрел на нее.
– Ключевое слово здесь – «чуть».
И снова двинулся вперед.
Маша постояла, осмысливая сказанное, и бросилась за ним.
– Ты о чем? Ну-ка стой!
– На корабле, на корабле! – пообещал Сергей, подхватив ее под локоть и увлекая быстрее к бригантине. – Шевелим щупальцами, моя прелесть. Опаздывать нехорошо!
Полчаса спустя бригантина вышла из порта, разрезая высокие волны. Маяк на макушке скалы был виден еще очень долго, даже тогда, когда сам остров исчез в голубом свечении моря.
Матвей сам рассказал им о себе. Яков Семеныч потом признался, что парень впервые на его памяти так разоткровенничался.
«Это ты, Серега, его испугал», – пошутил боцман. Однако Маша видела, что ему не особенно смешно. Кажется, на языке у старика вертелся вопрос, за кого все-таки принял Бабкин смотрителя маяка. Но столь прямолинейно проявлять любопытство было ниже его достоинства.
Десять лет назад Матвей Ушаков приехал в эту страну вместе с компаньоном: налаживать бизнес. Русские тогда активно скупали дома по всему побережью. Матвей с партнером, у которого уже были здесь связи, открыли свое агентство. Оба говорили на нескольких языках, хорошо изучили местность, не обманывали покупателей и работали с полной отдачей. Дела у них сразу пошли хорошо. Как говорили тогда – «раскрутились».
Но он невзлюбил эту страну. Это было странно, ведь ему всегда нравились места с теплым климатом, чистым ласковым морем, простой и вкусной едой, радушными жителями. А здесь шагни в сторону от туристической тропы – и попадешь в воронку концентрированной истории, в плотный замес из прошлого и будущего, из легенд, обернувшихся реальностью, и реальности, ставшей легендами. Нигде больше, кроме Камбоджи, он не ловил этого смешения временных пластов. Из кустов скалились фавны, на развалинах достопримечательностей по ночам пировали боги, спускаясь в облике смертных, и светляки освещали их трапезу. Матвею, любителю истории, не могло здесь не понравиться!
Но показывая взыскательным клиентам очередную виллу, из окон которой открывался вид на безмятежно синеющее море, он подавлял в себе желание схватиться за сердце от острого укола. Необъяснимое желание, потому что сердце-то у него никогда не болело, и вообще он был здоров, как бык. Матвей как-то прочитал о фантомных болях у инвалидов и сразу узнал собственные симптомы. Только у него ныла не отрезанная конечность. Саднила душа, которой болеть было не с чего.
Одно время он серьезно озаботился этим. Читал разнообразную эзотерическую муть, навещал некоего святого старца, сидевшего в горах… Старец оказался вонюч и надоедливо глуп, эзотерика ничего не проясняла, а только больше все запутывала. Тогда Матвей целенаправленно объехал все проданные им виллы, узнавая о судьбе владельцев. Но никакие несчастья с ними не случались. Значит, дело было не в предчувствиях.
«Ты здесь когда-то жил, – полушутя, полусерьезно поведал ему компаньон. – Пару тысячелетий назад. Воровал, был пойман, бит не до смерти, осужден, отправлен с партией рабов на продажу и подох в каменоломне. Такие дела! Сочувствую, брат!»
Матвей смеялся. Черт его знает, может, и правда в учении о переселении душ что-то есть. Для себя он остановился на этом объяснении. Пепел прошлого стучит в его сердце, вот оно и сжимается от страха без всяких видимых причин.
А потом он встретил Эрику, и все это стало не важно.
После свадьбы он изредка вспоминал, что когда-то хотел уехать отсюда. Жена каждый раз спрашивала, отчего он смеется. Но как объяснить, что смеешься над тем идиотом, которым был прежде? Он отмахивался и дразнил ее: «Полтора метра кудряшек!» Эрика сердилась, топала ногами и кричала, что не полтора, а метр шестьдесят три, сколько раз ему говорить, и как вообще она могла выйти замуж за этого русского дурня, тэн каталавэно! Он ловил ее и целовал всю, с ног до головы, каждый сантиметр, от пушистой макушки до узеньких, совсем детских ступней, а она отбивалась, но наконец, так уж и быть, прощала его, негодяя.
Иногда он просыпался среди ночи, выходил, смотрел на звезды. В груди становилось тесно от счастья. Мириады звезд светили ему, и каждая звалась ее именем.
Они купили яхту, небольшую и быстроходную. Эрика вставала на носу, раскидывала руки и летела над синей гладью, а волосы развевались за ее спиной, как плащ. Полтора метра кудряшек, звонкого хохота, вспыльчивости и любви к одуванчикам и ужасным греческим песням (она могла расплакаться над какой-нибудь заунывной балладой об измене и любви, а сама подпевала, пылко и до ужаса фальшиво).
Когда по всему побережью прошло штормовое предупреждение, они были в море. Погода ухудшалась на глазах, и Матвей решил идти к берегу.
Они не успели совсем чуть-чуть. Только что были море и небо – и вдруг все растворилось в бешеной мутной волне. Яхту швыряло и подкидывало. Вода билась в иллюминатор, сжимала кораблик в тисках, выла и свистела, и не разобрать уже было, куда их несет.
А потом был удар – и темнота.
…Много позже, уже после выхода из госпиталя, Матвей восстановил картину бедствия. И понял, что шансов у них не было. Яхта шла прямиком на скалы, а свет маленького маяка, поставленного много лет назад, оказался слишком слаб, чтобы они могли заметить его сквозь шторм.