Красота по-русски (Я подарю тебе любовь) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 19
«Боже мой! Как он вообще это пережил?! И как же ему было больно!»
Денис, откинувшись на подушку, закрыл глаза, вытянул руки вдоль тела, сжав кулаки так, что побелели суставы на пальцах, и ждал, когда эта пытка кончится!
И вдруг почувствовал…
Осторожно, как совсем недавно трогала резьбу на столике в прихожей, Лена дотронулась до одного из шрамов. Денис вздрогнул и напрягся всем телом.
– Хватит! – рявкнул хриплым голосом. – Перестань!
Ничего она не перестала, словно не слышала его окрика. Прошлась пальцами по всем шрамам от паха до лодыжки, чувствуя, как Арбенин закаменел весь, напрягся так, что похолодел даже, а шрамы почему-то горячие.
Ленка наклонилась и прижалась губами к первому шраму над самой косточкой, толстому, короткому, выпуклому, похожему на гусеницу. Непролитые слезы клокотали у нее в горле, но она не позволяла им вырваться наружу, целовала осторожно, словно боялась сделать больно, каждый шрам, поднимаясь вверх по ноге.
– Лена!
И требовал прекратить немедленно, и негодовал, и… недоумевал Денис.
– Ничего… – отозвалась она, успокаивая их обоих, – ничего.
– Что ты делаешь?!
– Обезболиваю, – сказала девушка, не удержав-таки одну предательскую слезу.
– Перестань! – уже не требовал, взмолился он. – Перестань сейчас же!
А она, расцеловав каждый шрам, прижалась к ним щекой.
Денис не выдержал! Он ничего уже не понимал, терялся в мыслях и этих чертовых чувствах-эмоциях!
Где побег?!
По всем правилам женского поведения и его наработанному опыту, сейчас ей положено улепетывать куда подальше, придумывая на ходу оправдания, почему они больше не смогут встречаться. Или могут, но исключительно по работе.
Денис резко сел, подхватил Ленку под мышки и рванул к себе, увидел слезу на реснице, больное выражение ее глаз, расширенные зрачки и совсем уж потерялся в недоумении.
Что происходит-то?!
– Не плачь! – приказал жестко.
– Не плачу, – заверила она, не заметив вырвавшуюся на свободу вторую слезу, – тебе очень больно?
– Нет, – мужчина сцепил зубы так, что желваки на скулах заходили.
– Болит? – не поверила и допытывалась Лена, не замечая катившихся по щекам слез.
Денис не отпускал девушку, так и держал под мышки – лицом к лицу – и смотрел, смотрел, ничего не понимая, не представляя, как надо реагировать, но ответил все-таки, чего уж теперь, она все подробно рассмотрела.
– Иногда, когда долго хожу или замерзнет, – пересохшим горлом проговорил он.
– Ты этого стесняешься, да? – ковыряла ржавым гвоздем в болячке Ленка.
– Это уродство, – ровным тоном пояснил Денис. – Неэстетичное, отталкивающее уродство.
Она подняла руки, положила ладони ему на плечи и почему-то вдруг улыбнулась.
– А, понимаю, – кивнула Ленка, не отрывая взгляда от его глаз, – это тебе наверняка какая-нибудь идиотка объяснила!
– Это так и есть, Лен, – Денис даже тряхнул ее слегка, для убедительности. И, неожиданно для самого себя, признался: – И она была кандидат филологических наук.
– Эстетка, значит! – кивнула еще раз Ленка, развеселясь непонятно от чего.
И Денис увидел, как в ее золотистых глазах запрыгали чертики, мгновенно иссушившие все непролитые слезы. Постичь такие метаморфозы для «эмоционально ограниченного», как называла его иногда Виктория, господина Арбенина было совсем уж не по силам.
Но его слегка отпустило, совсем немного оттаяло заледеневшее сердце, в которое робко стукнула надежда: «Может, не сбежит?»
– Знаю я таких! – обдавая Дениса брызжущими из глаз искорками веселья, поясняла Ленка. – Эдакие с виду пуританки чопорные: пучочек на голове, очочки, правила поведения, а внутри тайные эротоманки с тягой к сексуальным извращениям! Это она тебя «вразумила»?
– Не только. Лен, мое увечье – неприятное, противное зрелище. И это факт, – еще раз разъяснил Денис.
– То есть у тебя комплекс неполноценности по этому поводу, и ты сам не можешь смотреть на свою ногу? – допытывалась Лена, и совсем непонятно было ему, отчего она так веселится-то.
– Я могу. Я не хочу больше это обсуждать! – тряхнув ее еще разок для убедительности, жестко сказал Денис.
– Да ладно тебе, Арбенин! Если так уж неприятно, можно цветную татуировочку поверх шрамов пустить! Что-нибудь психоделическое в красно-фиолетовых тонах. Или, если не нравится абстракционизм, нечто брутальное! Скажем, широкой строкой от паха до лодыжки: «Проснись, Ильич, посмотри на нашу счастливую жизнь!» Или батальное: «Дембель такой-то, ВДВ не сдается» – и панорамку битвы с танками, пушечками и знаменем полка. А что? Неплохая идея, будешь смотреть и гордиться Родиной!
– Лен, что ты несешь? – сдерживая неожиданную улыбку, придав голосу суровости, остановил ее Денис и отпустил, посадив на кровать рядом.
– А то! – перестала она веселиться и села ему на ноги, чтобы так же близко видеть его лицо, как и раньше, пока он ее держал на руках. – Подозреваю, что какие-то фифочки недоделанные «растолковали» тебе доходчиво про «эстетическое уродство»! И ты живешь в уверенности, что калека и все это мерзко, неприятно, фу, бяка! Про руки, думаю, тоже они постарались! Ты поэтому тогда от меня, от нас, отключился? Поэтому? Вспомнил про руки, а как я полезла портки с тебя стаскивать, то и про ногу, да?
Денис кивнул. Говорить сейчас у него не получилось бы. Случилось с ним что-то такое, непонятное, перелопатившее все внутри, и щемило исцеляющей болью вскрытой от гноя раны. Арбенин не умел это ни анализировать, ни выражать словами.
Ленка обхватила его голову обеими руками, посмотрела несколько секунд и совсем другим голосом – не веселым, не злым – проникновенным – сказала:
– Я понимаю, Денис, честно, понимаю! Это неприятно, и каждый старается скрыть какие-то свои физические недостатки, чтобы от него не отвернулись и не обидели неприязнью, жалостью или отвращением. У всех есть комплексы, и все мы с ними, как с яйцом тухлым, носимся. Но ведь ты не сам себе ногу гвоздиком расковырял, удовлетворяя тайные мазохистские желания. То, что с тобой случилось, не сделало тебя другим человеком! Ты остался все тем же замечательным, сильным, красивым, гениальным Денисом Арбениным.
Он закрыл глаза. Не мог больше выносить лучистости ее взгляда без тени слезливой жалости, правдивые золотистые глаза!
Лена ошибалась! Он стал другим человеком, но сейчас это не имело никакого значения.
– И, кстати, начинай привыкать и не дергаться! – вновь повеселевшим голосом сообщила Ленка. – Если ты собираешься со мной спать, то я непременно стану ногу твою и трогать, и целовать, и всячески баловать! Да и, между прочим, у меня тоже есть физический недостаток! – заявила девушка и попробовала выбраться из кольца его рук, Денис и не заметил, когда успел ее обнять. – Отпусти меня!
Денис отпустил, открыл глаза, посмотрел на нее, не понимая, каким образом случилась с ним и в его жизни такая странность. Ленка проворно уселась рядом, ухватила двумя руками свою левую ногу, подтянула вверх и ткнула пальцем в лодыжку.
– Смотри, у меня вторая косточка на лодыжке! В детстве стукануло качелями, перелом не случился, но вылез шишак, да так и остался. Когда хожу на низком каблуке, почти незаметно, но если надеваю высокий, то она торчит, как дуля! Представляешь? – по-девчоночьи болтала она. – Дама такая вся из себя, а на ноге две шишки! Я всегда эту ногу под стол или стул прячу, когда сажусь. Ну, что ты смеешься?
Денис смеялся. Закрыв глаза, прижав веки пальцами руки, смеялся, сотрясаясь всем телом, все сильнее и сильнее… изо всех сил стараясь не заплакать!
– Ни-че-го! – категорически, по слогам заявила Ленка. – Вот ничего в этом смешного нет!
Не глядя, продолжая смеяться, он за плечо притянул девушку к себе и обнял. Легко, но через мгновение прижал сильнее, погладил по голове, поцеловал в пробор в волосах. Расставил пальцы, закопался в ее волосы на затылке, поглаживая маленькое ушко, затем отстранил от себя ее голову, заглянул в лицо и спросил: