Стеклянные цветы - Каммингс Мери. Страница 30

На Филиппа за все это время она ни разу не взглянула — словно его и не было. Он продолжал наблюдать.

Пьет коктейль… Болтает с Максом — похоже, тот рассказал какой-то анекдот, и она хохочет, громко, на всю палубу… Подошла к Генриху, тянет его танцевать — он смеется и идет за ней.

Странно, до сих пор этот плотный блондин с намечающейся лысиной вроде бы не слишком интересовал ее. Но сейчас они танцевали тесно обнявшись, потом остановились у перил на противоположной стороне палубы — так, что танцующие заслонили их от Филиппа…

— Просим всех в салон! — раздался голос стюарда.

Едва публика успела усесться, как погас свет и в наступившей темноте по направлению к Амелии поплыл утыканный свечками именинный торт. Гости дружно запели: «Нарру birthday to you!» — свет снова вспыхнул, и именинница попыталась задуть свечки. С первого раза не вышло, дунула вторично. На этот раз все получилось как надо.

Она подняла бокал и, пока стюарды обносили гостей тортом, начала:

— Я хочу выпить за всех вас, моих друзей, и за то, что мы собрались здесь сегодня, в центре Средиземного моря…

Тост длился долго — Амелия поминала поименно присутствующих, сбивалась с мысли и первая заливалась смехом, после чего возвращалась к «исходной теме».

Наконец она поднесла к губам бокал — гости последовали ее примеру. И тут внезапно, не выпив еще ни глотка, Амелия взглянула на Филиппа и быстро — едва ли кто-нибудь, кроме него, заметил — показала ему язык. Левая рука ее метнулась к вырезу платья, поднялась к губам и на миг застыла — на тот самый миг, которого хватило ему, чтобы различить зажатую в пальцах таблетку.

Еще секунда — и таблетка была ловко заброшена в рот, а баронесса пила шампанское. Левая рука ее, прижатая к бедру, была при этом сложена в кулак, средний палец оттопырен — Филипп прекрасно понимал смысл этого жеста, равно как и то, кому он адресован.

Вечеринка закончилась часам к четырем. Правда, Амелия ушла раньше, пошатываясь, хихикая и опираясь на Криса и Грега, обнимавших ее с обеих сторон за талию. Филипп издали проследил, как они втроем зашли в ее каюту, после чего вернулся на корму.

Там продолжалось веселье — звенели бокалы, перекрывая музыку, звучал громкий пьяноватый смех. Чувствовалось, что все уже устали и вот-вот начнут разбредаться по каютам, но пока на танцплощадке еще топтались три парочки.

— Эй, пошли потанцуем! — дернули его за локоть.

Опять Иви! Явно «на взводе», но на ногах держится крепко и смотрит выжидательно. Филипп хотел, как всегда, отшить ее, но в последний момент передумал — что-то в глазах рыжухи напомнило ему бездомную собачонку, отчаянно ждущую ласки, но готовую в любой момент получить пинок. Сказал, как можно мягче:

— Да я не танцую. Не люблю и не умею.

— А чего там уметь?! — удивилась Иви. — Ну хоть… выпьем давай? — махнула катившему мимо тележку с напитками стюарду — тот подъехал и остановился.

— Мартини, — попросил его Филипп.

— Это ты из-за Эйми такой? — спросила рыжуха, стоило стюарду отойти. — Из-за этих мальчиков?

— Какой — такой?

— Да брось ты, — пьяно мотнула она головой. — Что я — не вижу? Или ты думаешь, что ты первый? Да если хочешь знать, она таких, как ты, разжевывает и. выплевывает, вы для нее не люди, а члены ходячие…

— Я думал, вы с ней подруги, — жестко напомнил он.

— А она мне — подруга?! — С каждой минутой Иви развозило все больше. — Обоих мальчиков увела. Обоих! — погрозила она непонятно кому пальцем.

— Ладно… спокойной ночи.

Прежде чем она успела опомниться, Филипп был уже в десятке метров от нее, направляясь к своей каюте. Услышал сзади: «Эй!», но не обернулся.

Неужели даже этой щипаной пьяной рыжухе заметно, как скверно у него на душе?

Скверно? Нет, это слово мало отражало переполнявшие сейчас Филиппа эмоции. Ему было дерьмово, гнусно, мерзко…

Отвратительна была и Амелия, и эти парни — и он сам. Прежде всего — он сам, в первую очередь — он сам. Потому что всего только прошлой ночью он целовал ее живот, такой нежный, белый и гладкий, и ни о чем не думал, и ничего не соображал, переполненный даже не страстью — чувством еще более примитивным и первобытным — дикой, животной похотью. И потому что сейчас не мог не думать о том, что происходит в эту самую минуту в «мастер-каюте», не представлять себе это во всех подробностях…

А думать надо было о другом — о том, что приняв у него на глазах наркотик, Амелия фактически бросила ему вызов, и нужно на него ответить, причем ответить так, чтобы у нее раз и навсегда отпала охота делать это.

Заснуть не получалось — организм словно забыл, что такое сон. Голова была ясная, эмоции постепенно ушли, уступив место спокойному трезвому расчету. Филипп лежал, закинув руки за голову, еще и еще раз продумывая все, что предстояло сделать утром — каждое слово, каждое действие…

Было часов шесть и жалюзи на окне уже обозначились светлыми полосками, когда в дверь постучали. Еще даже не открыв, по этому громкому бесцеремонному «Тр-р-р!» он уже знал, кто это.

Веселая, с растрепанными волосами, в криво застегнутом коротеньком халатике, Амелия явно еще не совсем протрезвела.

— Решила к тебе зайти — а то ты был такой гру-устный, когда я с этими ребятишками уходила! — начала она с порога, проскальзывая внутрь каюты. — Ну, не дуйся! — попыталась взъерошить ему волосы.

— Пошла вон! — Филипп перехватил ее руку и оттолкнул.

— Ты чего?! — пьяно рассмеялась Амелия. — Ревнуешь, что ли?

На шее у нее виднелись следы помады — наверное, кто-то поцеловал ее сначала в губы, потом туда. И запах — смесь спиртного, духов и спермы, тошнотворный и омерзительный. Даже не помылась, черт бы ее побрал!

— Меня от тебя тошнит! — сказал он, на сей раз — абсолютную правду.

— Че-его?!

— А того!

— Тоже мне, чистоплюй хренов! — она презрительно скривилась. — Я-то тебя, дурака, пожалеть решила!

— Обойдусь!

— Ну, как знаешь! — снова рассмеялась она. Неожиданно качнулась вперед и, когда Филипп невольно подхватил ее, скользнула рукой между их телами. — А ведь у тебя стои-ит на меня! И сейчас стоит, что бы ты там не выступлял!

— Убирайся! — он оторвал ее от себя и отступил на шаг.

Амелия продолжала смеяться.

— Уходи, слышишь!

— У-уу! — она сделала ему «козу».

Пальцы ее левой руки тем временем потянулись к пуговкам халата — медленно, провоцируя и поддразнивая. Одна пуговка… вторая… и в этот момент Филипп схватил ее за плечи и развернул спиной к себе. Она успела лишь возмущенно взвизгнуть — он отворил дверь и выпихнул ее наружу, толкнув напоследок так, что она долетела до перил. Захлопнул дверь, прислонился к ней спиной.

Из-за двери раздался новый взрыв смеха, и наступила тишина.

Он взглянул сквозь жалюзи — у перил уже никого не было.

Стук в дверь каюты, где жили Генрих и Мария, раздался в полдевятого. Время, конечно, не такое уж раннее, но если учесть, что спать Генрих лег часа в три, то шевелился он еще с трудом, а соображал — тем более.

— Ну кто там еще?! — сонным голосом рявкнул Генрих.

— Господин Вайнтрауб, это стюард. Капитан яхты просил вас срочно зайти к нему.

— Что случилось?

— Он вам все сам объяснит.

За столом в капитанской каюте сидели двое: сам капитан, невысокий худощавый баск по имени Джако Ампаро, и Филипп.

— Садитесь пожалуйста, господин Вайнтрауб, — указал на стул капитан.

Генрих сел. На его физиономии было написано, что он заинтригован происходящим и с нетерпением ждет, что же будет дальше.

— Господин Вайнтрауб, — начал капитан. — Не знаю, сообщила ли вам госпожа фон Вальрехт, что ее отец, мистер Трент, еще до начала плавания выдвинул одно категорическое условие: на борту «Эсперанцы» не должно быть никаких наркотиков.

— А в чем, собственно, дело? — Генрих насторожился.

— По нашим данным, у вас имеется некоторое количество наркотических средств.