Мужчина в кармане - Климова Юлия. Страница 41
Поднявшись, я обошла кресло (еле втиснулась между ним и стеной) и совершила первую акцию протеста, вложив в нее всю силу и негодование (рукоплещите, завидуйте и гордитесь!), а именно с грохотом и скрежетом придвинула это самое громоздкое древнее кресло почти вплотную к письменному столу Кондрашова.
– Так мы будем ближе друг к другу, – легко и непринужденно объяснила я, забираясь в кресло с ногами.
Теперь между нами было расстояние чуть больше метра. Пожалуйста, Дмитрий Сергеевич, посмотрите мне в глаза, я хочу увидеть в них правду… Бог знает какую, но правду. Чувства… ага, меня интересуют ваши чувства. Надеюсь, они постоянно отвлекают и мешают работать, надеюсь, они беспокойно скачут и даже болят, и пора объявлять эпидемию. Почему эпидемию? Потому что как раз мои чувства ведут себя непредсказуемо и странно: то жмутся друг к другу, то хандрят, то, наоборот, прыгают на месте от радости.
– Ты приходила утром… – начал он.
О, я была уверена, он никогда не заговорит со мной об этом! Но он заговорил.
– Да.
– Утром мы с Германом обсуждаем планы на день. С восьми до…
– Нет.
– Что нет?
– Я не могу вам обещать, что не приду завтра утром в это же время. И послезавтра, и послепослезавтра.
– Почему?
– Я ваша жена. У меня есть слабости, желания, устремления и так далее, и все это… понимаете… я не могу контролировать…
– Но это просто. С восьми до восьми двадцати…
– Нет, – вновь ответила я и мотнула головой.
– Что нет? – уже сердясь, спросил Дмитрий Сергеевич.
– Завтра в восемь я опять приду в ваш кабинет.
Честно говоря, смелость пошла на убыль. Потихонечку мне становилось страшно. Да, он мой муж, но он еще и Акула… И внутренней силы в нем предостаточно, он привык казнить подчиненных взглядом, одним жестом решать кучу проблем, и он привык, чтобы все прогибалось и плавилось. Я же играла на своей дудке, играла, не имея ни слуха, ни музыкального образования. Зато на моей стороне была правда. Кто-нибудь хочет с этим поспорить?
– Наташа…
– И лучше, если Германа в вашем кабинете в это время не будет.
Сейчас он спросит «почему?», и я буду вынуждена дотянуть свою партию до конца. Но хватит ли мне наглости и смелости?..
– Почему?
– Мой единственный пеньюар… в стирке.
Один, два, три, четыре, пять… Я дала Дмитрию Сергеевичу несколько секунд на правильный вывод: ну, нечего девушке надеть утром, а значит, на ней ничего и не будет… Согласитесь, Герман лишний.
– Наташа, – он устало потер лоб. – Ты недовольна, что объяснимо… Но я не собираюсь менять свою жизнь от и до. Мы поженились, и я полагал, ты понимаешь… – Он помолчал немного и продолжил: – Ты понимаешь, какая мне нужна жена.
– Какая? – на всякий случай поинтересовалась я, ну, вдруг наши взгляды не совпадают.
Дмитрий Сергеевич встал и направился к окну, теперь я могла видеть только его спину. Прекрасно, мой муж нервничает! И это сделала я! Сама! Без чьей-либо помощи!
– Ты должна уважать мою жизнь.
– Согласна.
– Ты должна считаться с моими планами.
– Согласна.
– Ты… – он резко обернулся. – Ты не должна мне мешать.
– Не проблема. – Я лучилась чуткостью и пониманием. – Только есть одна загвоздка…
– Какая?
– Вы тоже должны уважать мою жизнь, считаться с моими планами и не мешать мне. Вы же за честные отношение, не так ли?
– Ты совершенно права, и я согласен на твои условия.
– Вы хотите каждое утро совещаться с Германом с восьми до восьми двадцати, а я хочу каждое утро просыпаться от вашего поцелуя. – Кто бы знал, сколько сил мне потребовалось на эти слова и на все те же легкость и непринужденность… – Договорились? – Я вылезла из кресла, села на подлокотник, лицом к окаменевшему мужу, и невинно склонила голову набок. – Вам не трудно?
На миг мне подумалось, что Дмитрий Сергеевич Кондрашов не совершил ничего настолько тяжкого, чтобы схлопотать такой шок, но это лишь на миг…
Он развернулся ко мне, щека дернулась, глаза сузились. Много ли я прошу? О! очень много! Практически невозможное!
– Хорошо, – ответил он, и ледяные мурашки побежали по моей спине. Я почувствовала себя проигравшей, хотя победа должна была быть за мной… Почему, почему ему удалось выбить меня из колеи, почему удалось лишить уверенности, почему?
Я молчала. Язык примерз к нёбу и отказывался шевелиться, я не хотела смотреть на Кондрашова, но и глаза отвести не получалось.
Он сделал несколько шагов и оказался совсем рядом, и я необъяснимо зачем вцепилась в рукав его рубашки… так маленькие девочки докучают своим родственникам, прося конфету или мороженое, так белка цепляется за большого неведомого человека, надеясь на орех, так женщина доверяет мужчине, заранее зная, что это может быть напрасным…
– Не стоит вычеркивать сегодняшний день, – произнес Дмитрий Сергеевич и притянул меня к себе.
Его губы впечатались в мои, а руки сжали талию. Миллион мыслей пролетели в моей голове, но я ухватила лишь одну – главную! Он хотел меня поцеловать. Хотел! Тысячу раз хотел! И если завтра в восемь я явлюсь в его кабинет, он не расстроится! Будет ворчать, скажет: «Мы же договаривались», но не расстроится!
Чувства смешались: месть переплелась с желанием, злость с удовольствием. Я гибла в его руках, проклинала себя за это и радовалась, что выдвинула столь приятное требование… Сейчас он отстранится, я потеряю его вкус и запах, мы станем прежними ненастоящими мужем и женой, сейчас, сейчас…
– Спасибо, – произнес Дмитрий Сергеевич, и я тяжело вздохнула:
– А вам обязательно меня благодарить каждый раз?
– Я как-то не задумывался об этом.
– Ада Григорьевна, наверное, уже накрыла на стол, – делая вид, что ничего не произошло, свернула я в сторону.
– Я приду минут через пять, – ответил Дмитрий Сергеевич, возвращаясь в кресло, и в переводе это означало: «Ты свободна, иди-ка отсюда».
А мне и самой хотелось покинуть кабинет и бежать сломя голову прямиком до улицы Декабристов – четвертый этаж – и я в своей уютной квартирке. И дверь запереть! И забиться в угол дивана! И прижать к груди пульт от телевизора! И забыть обо всем!
Но я, томимая миллионами «да» и «нет», отправилась на поиски Эммы Карловны Фогли, наверное, она уже обкурила Германа вишней с головы до ног, пропитала японскими духами и шокировала своими прогрессивными идеями. Аккуратнее, мама, с Германом нужно аккуратнее, он не вольный художник, избалованный натурщицами, не скучающий бизнесмен, уставший от глупых милашек, и не юное прыщавое создание, мечтающее о недоступной богине, одетой в бриллианты и норку. Нельзя, категорически нельзя ранить его зашторенную душу остроугольной харизмой и витиеватыми рассказами «за жизнь» о неблагодарных мужчинах и выпуклостях эпохи Ренессанса, нужно с пониманием относиться и к нему, и к его блокноту.
Представляя, как мама мечтательно размышляет о прошлом, настоящем и будущем, а Герман ее обреченно слушает, я прогулялась по первому этажу и недовольно поморщила нос – кроме Ады Григорьевны, суетящейся вокруг стола, мне никто не встретился. Видимо, первая порция кофе уже выпита, и пришла очередь экскурсии.
По центральной лестнице я поднялась на второй этаж и направилась сначала в правое крыло – тишина и покой.
– Не стоит вычеркивать сегодняшний день, – передразнила я Дмитрия Сергеевича и, развернувшись, направилась в левое крыло.
А все же невозможно тяжело говорить ему «ты»! Даже с моим негодяйским характером тяжело!
– Я научусь… научусь… И тяжело уже будет не мне, а вам, Дмитрий Сергеевич…
Моя противоречивая душа недоверчиво хмыкнула, и ей было в чем сомневаться… А все же я не намерена превращаться в строчку ежедневника, и за первую брачную ночь я Дмитрия Сергеевича никогда не прощу. Он…
Но додумать я не успела – широко распахнулась дверь библиотеки, и в коридоре застыла стройная фигура Германа. Дверь за его спиной тут же со щелчком закрылась.
Скользкое предчувствие подтолкнуло меня вперед…