Натуральный обмен (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна. Страница 21

За два часа, прошедшие после нападения, он пришел в себя, но уж точно не подобрел. С такой лютой ненавистью на меня даже Сакернавен не смотрел, когда узнал, что я жив. Встретившись с этим ненавидящим взглядом, я чуть было инстинктивно не сделал шаг назад, но вовремя сдержал себя. Да что это я? Как пугать бедных стражников, так ничего, а сам  готов бежать прочь, поджав хвост, стоит кому-то зло посмотреть? Нет, такой расклад мне совсем уж не понравился, и я остался стоять на месте.

Теперь я мог хорошо рассмотреть Гердера. Высокий худощавый молодой человек лет двадцати. Длинные темные волосы, одна прядь упала на глаза, но скованные руки не позволяли убрать ее с лица. Само же лицо с поразительно правильными чертами, у нас бы парень с такой внешностью был бы кумиром миллионов и не сходил бы с экранов и глянцевых обложек.

Если во время нападения Гердер прямо-таки задыхался от ярости, то сейчас его ненависть казалась неподвижным айсбергом. Мне стало еще холоднее.

— Зачем ты пришел? — поразительно спокойно осведомился пленник, будто я заехал на чай в его загородный дом.

От его обыденного тона я растерялся. Это тебе не стражник, которому можно наврать с три короба, и он во все поверит. С этим же парнем нужно быть вдвойне осторожным, потому что, помимо всего прочего, он хорошо знал настоящего Эридана.

— Хотел поговорить, — честно ответил я.

Рейнел невесело усмехнулся:

— Поздно, Эридан. Мы уже поговорили. Лучше бы дождался утра и увидел меня на эшафоте.

— А что если я не хочу видеть тебя на эшафоте?

Он не так истолковал мои слова, и презрение в его взгляде накрыло меня с головой. Наверное, если бы не цепи, он бы отшатнулся от меня, как от чего-то омерзительного.

— Не сомневаюсь. Чтобы выйти на площадь или хотя бы на балкон, требуется смелость. Ты не увидишь моей казни, потому что в это время будешь лежать в теплой постельке и думать, чем бы поразвлечься, пока все твое королевство не рухнет, и ты, наконец, не сможешь, вздохнуть с облегчением, что освободился… — он вдруг резко оборвал сам себя. — Эридан, прошу тебя, уйди. Неужели у тебя не хватает ума не портить своим присутствием мои последние часы?

Мне, и правда, захотелось уйти, а точнее — сбежать, спрятаться подальше от глаз, потому что лицо горело огнем от стыда за своего двойника.

Но я остался стоять. Если я все-таки прорвался сюда, из этой беседы нужно вынести максимум полезной информации.

— Я не собираюсь тебя казнить, — сказал я, пытаясь стойко выдержать его взгляд. — Мое убийство спланировали министры и воспользовались тобой…

— Ты что, всю жизнь будешь прикрываться своими министрами?! — перебил меня Гердер. — Или ты считаешь, что я такой недоумок и не понял того, что охрана убрана с этажа неслучайно? Да мне наплевать, чего хотят твои министры. Пусть бы они выставили меня козлом отпущения. Мне все равно! Я прекрасно знал, что из дворца этой ночью я не вернусь. Лишь бы ты, подлый предатель, лежал в могиле!

Его ненависть снова выплеснулась наружу, и она меня пугала. В то же время стойкость этого человека поражала. Смог бы я, зная, что меня вот-вот отправят на смерть, вот так прямо и дерзко высказывать свои обвинения?

— Рейнел, послушай… — снова начал я, но он опять меня перебил:

— Нет! Теперь уж ты послушай. Раз не желаешь уходить, выслушай все, что я о тебе думаю. И, пусть мне не удалось убить тебя, я умру с мыслью, что ты знаешь, какя тебя ненавижу! — он подался вперед, и кандалы насмешливо зазвенели. — Нет, ты даже ненависти не заслуживаешь. Я тебя презираю. Я могу понять, почему ты не стал добиваться нашего освобождения из Чадатеи — потому что королевство важнее нескольких жизней. Я повторял себе это целый год, изо дня в день. Я говорил себе, что не должен держать на тебя зла, что будь у тебя возможность, ты бы непременно нас вытащил. Я повторял это, глядя из тюремного окна, как моих друзей, подчиненных, людей, за которых я нес ответственность, хоронили на кладбище для преступников. Хоронили поверх других могил, без почестей и поминок. Я верил тебе, Эридан, я верил в тебя. И я не давал другим возненавидеть тебя. Я каждый день уверял их, что ты вытащишь нас, а если нет, мы должны смириться во имя Карадены, потому что ты делаешь все для нее. А чем же на самом деле занимался в это время ты? Что делал ты,  на которого так надеялись, в которого так верили? Ты окончательно превратился в тряпку, стал ручным зверем на поводке у министров. Эридан, ты стал предателем. Как ты мог обвинить в измене человека, который любил тебя больше собственного сына?! — в его тоне просквозила такая боль, что меня замутило. — Человека, который из кожи вон лез, чтобы оградить тебя от проблем, чтобы помочь тебе, потерявшему обоих родителей, выжить в этом жестоком мире. А что сделал ты? Ты даже не потрудился докопаться до правды. Министры сказали: «Изменник. Казнить». И ты поставил подпись на приговоре, — Рейнел перевел дыхание, и его голос стал тише. — Скажи мне, за что? — боль сменилась усталостью и обреченностью. — Чем мой отец заслужил такое? Ты даже не позволил ему покончить с собой в темнице, казнил его самой позорной казнью — ты его повесил. Повесил человека, отдавшего тебе и Карадене всю свою жизнь. Так заслуживаешь ты после этого чего-нибудь, кроме смерти?

Я молчал. Хотелось просто провалиться сквозь землю. Если я еще мог извернуться и спасти от смерти Рейнела, то Кэреда Гердера с того света я вернуть не мог.

Что я мог сказать? Оправдываться? Просить прощения? Так разве такое прощают?

Оказалось, Рейнел еще не выговорился.

— Это все же хорошо, что ты пришел, — вдруг снова заговорил он. — Я хочу тебе сказать, что я не боюсь смерти. Я уже достаточно ее насмотрелся. Слишком близко и слишком часто. Я думал, что ничего страшнее чадатейской тюрьмы мне уже не увидеть, но я ошибся. Когда я узнал, что ты сделал с моим отцом, я пожалел, что не умер там. Поэтому можешь тоже повесить меня, как его, можешь хоть четвертовать, хоть заживо сжечь на костре, я не стану умолять о снисхождении. Мне больше нечего боятся. Обо мне никто не будет плакать. Ты можешь обвинить меня в том же несуществующем заговоре, что и отца, и я не стану ничего опровергать, когда мне дадут последнее слово. Только ответь мне на один единственный вопрос: ты хорошо спишь по ночам?

Мне казалось, что голова сейчас расколется, как арбуз, и разлетится мелкими кусочками по полу… Я, словно воочию, увидел тех призраков, которые неотступно преследовали Эридана изо дня в день, те неупокоенные души, которые сделали жизнь принца невыносимой и заставили исчезнуть из дворца…

Только куда?

Призраки молчали…

И я молчал вместе с ними.

Я пошатнулся, оперся рукой о влажную стену, уже не обращая внимания на слизь. Похоже, хватит проверять свою выдержку, мне здесь не место. Гердера не казнят — это я для себя четко решил, но пытаться с ним поговорить бесполезно.

Я поймал на себе пристальный взгляд пленника, сейчас в нем не было ненависти, только подозрение. Видимо, мое молчание не подходило под обычное поведение Эридана. Но мне нечего было сказать, хотя и молчать дальше тоже нельзя.

— Послушай, — я заговорил, и сам удивился, как глухо прозвучал мой голос, — не надо всего этого, тебя не казнят. Я сейчас же прикажу тебя освободить. И ты можешь покинуть Карадену, препятствовать тебе не будут.

Презрение и ненависть на лице Рейнела сменились полнейшим неверием.

— И стража тебя послушается, если ты пойдешь против воли министров? — усмехнулся он.

Ну, если судить по реакции Ганса… И если я устрою еще парочку устрашающих сеансов промывания мозгов…

Костьми лягу, но послушаются, потому что ни за что не позволю казнить этого ни в чем неповинного человека.

— Да, — уверенно ответил я.

Повисла пауза.

Рейнел сверлил меня взглядом, и с каждой долей секунды что-то в выражении его лица менялось, но эти изменения были такими стремительными, что я не успевал понять, что они значат.