Колечко с бирюзой - Мельникова Ирина Александровна. Страница 34

Глава 16

В воскресенье вечером позвонил Петр и предупредил, что заедет за ней во вторник после обеда. Он уже приглядел обручальные кольца, да и все остальное пора уже покупать.

Наташа всполошилась. Сказать Петру по телефону, что у нее изменились планы, она, естественно, не могла. И так ее поведение слишком явно смахивало на предательство. Поэтому на все вопросы бывшего, но пока ни о чем не подозревающего жениха Наташа отвечала односложно, тем более что в ординаторской, где стоял телефон, хватало любопытных глаз и ушей. Но Петр даже из этих коротеньких и торопливых «да», «нет» понял, что дело неладно, и забеспокоился:

– Что с тобой, Наташа? Не заболела случайно? Может, сегодня за тобой приехать?

– Нет, нет, не приезжай, – испугалась девушка. Она уже настроилась на неприятный разговор во вторник. Кроме того, в понедельник Герасимов пообещал Игорю снять швы. А ей совсем не хотелось омрачать этот маленький праздник разговором с Петром.

...Лацкарт и Герасимов не переставали удивляться, сколь быстро идет на поправку их пациент. И дело, вероятно, не только в дорогих импортных лекарствах, индивидуальной палате и хорошем уходе.

Многое в жизни повидавшие и пережившие, приятели пришли к единому мнению: основной катализатор здесь – нешуточная влюбленность их подопечного в хорошенькую сиделку.

– Кажется, Яша, мы с тобой нечаянно выступили в роли свах, – проговорил Герасимов, раскуривая болгарскую сигаретку «Родопи». – Как думаешь, сладится у них?

– Не очень мне это нравится, – вздохнул Лацкарт. – У девочки жених есть. Как бы не наломала дров сгоряча. С тем-то ей будет спокойнее, а с Карташовым это вряд ли получится. Размах крыльев у него широкий, тщеславия и самомнения – не приведи господь! Сломает девчонке жизнь, как пить дать сломает! А мне ее жалко! Головенка у нее светлая, да и со временем станет настоящей красавицей...

– Нет, вы только посмотрите на этого мудреца! – воскликнул с досадой Семен Семенович и стукнул по столу кулаком. – А кто, скажите на милость, в сорок четвертом умыкнул невесту у командира полка и чуть в штрафбат по такому случаю не загремел? И я вслед за тобой, как свидетель и пособник! Или забыл уже?

Лацкарт рассмеялся:

– Не забыл. И как позднее он мне по роже врезал, помню. Вполне и пристрелить мог, только ординарец вмешался, пистолет у него из руки выбил...

– Слушай, Яшка, давай выпьем за то, что уже почти полсотни лет в одном окопе небо коптим и за одно дело страдаем. – Герасимов весело подмигнул своему начальнику и с видом опытного заговорщика прошептал: – У меня в столе полбутылки коньяка застоялось, как бы не скис, родимый! – Разлив по мензуркам коньяк, Герасимов вгляделся в янтарную жидкость. – Как у твоей Иришки глаза. Признаюсь, я ведь поначалу тоже был в нее влюблен. До сих пор помню, какой она была, когда я ее увидел в первый раз: беленькая, тоненькая, точь-в-точь Наталья. Вышла она из операционной, шатается от усталости, а тут опят орут: «Раненых привезли!» Аккурат это в январе было, в сорок третьем, под Сталинградом. Я только-только поступил в распоряжение их полевого госпиталя. И прямо с колес к столу, Иришке ассистировать. И надо было тебе через неделю в нашем госпитале нарисоваться!..

Герасимов залпом выпил коньяк. Лацкарт последовал его примеру, крякнул, отставил в сторону мензурку и тоже достал сигарету. Потом насмешливо посмотрел на друга:

– Почему же ты не решился отбить ее у командира, кто тебе мешал? – Лацкарт пожал в недоумении плечами. – Я до сих пор одного не пойму, почему Ирина за меня пошла, а не за полковника? Помнишь его? Еще тот орел был, а после войны, говорят, до генерала армии дослужился. А что я мог ей предложить? Да кроме шинели, черных кудрей и орлиного профиля, практически ничего! И помимо великой любви на всю жизнь – никаких грандиозных перспектив.

– Да любила она тебя, старый ты черт, неужели не понятно? И до сих пор любит! – Герасимов улыбнулся и вновь наполнил мензурки коньяком. – Давай, старик, выпьем за эту самую великую любовь.

– А я все-таки думаю с Ниной посоветоваться. – Лацкарт многозначительно посмотрел на Герасимова. – Она за ней доглядывает. Пусть по-матерински с девочкой поговорит, предупредит...

Герасимов с досадой махнул рукой:

– Твое дело, старая зануда, но я им завидую. Ты только посмотри на них, когда они друг на друга смотрят, ну точно два фонарика сияют!..

В понедельник Игорю сняли швы и уже во вторник разрешили самостоятельно передвигаться по палате, что доставляло ему несказанное удовольствие. Ковыляя на еще непослушных ногах, он получил возможность незаметно подкрадываться к Наташе и обнимать ее всякий раз, когда они оставались одни. К тому же каждое объятие заканчивалось поцелуем. Сегодня ночью должна была исполниться самая сокровенная его мечта. Без всякого сомнения, Наташа тоже ждала этой ночи, все читалось в ее глазах, и от этих весьма приятных предчувствий его пульс учащался и бился почти в запредельном режиме.

Быстрые, легкие поцелуи не снимали напряжения, и радостное возбуждение в ожидании предстоящего он почти уже не мог контролировать.

В тихий час, когда жизнь в отделении замирает и исчезает опасность неожиданных визитеров, Игорь прошел за ширму. Наташа сидела к нему спиной, склонившись к столу и положив голову на руки. Он осторожно приблизился сзади, обхватил ладонями упругие холмики грудей, а губами коснулся шеи.

– Боже, какая сладкая! – пробормотал он, задыхаясь.

Наташа охнула приглушенно, повернулась к нему, обняла.

– Сядь на стол, – прошептал Игорь.

– Зачем?

– Затем, дурочка моя! Сядь, пожалуйста, я пока не в состоянии поднять тебя.

Наташа с недоумением посмотрела на него, но просьбу выполнила. Придерживая девушку за ягодицы, Игорь втиснулся между ее бедер, и она непроизвольно обхватила его ногами за талию.

– Умница, – хрипло прошептал Игорь. Его пальцы скользнули по внутренней стороне ее бедра, миновали весьма условную преграду из трусиков и нырнули во влажную, теплую глубину... Наташа испуганно вздрогнула и обняла Игоря за плечи. На мгновение оба замерли, словно перед входом в мир новых ощущений, колдовской мир счастья и любви, мир, созданный только для них двоих, существующий лишь в их сердцах и только в их жизни.

Губы Игоря нетерпеливо нашли ее рот, и Наташа еще теснее прильнула к его бедрам.

– Я хочу тебя, – прошептал он сдавленно, но Наташа и без этих слов уже не принадлежала себе, даже голос перестал ей повиноваться. Она забыла и о Петре, и об опасности чужого вторжения в палату, и о том, что их очень легко услышать. Сейчас для нее существовал только один Игорь, а все остальное не имело никакого значения. Его ласковый голос, смешные милые глупости, которые он еле слышно шептал ей на ухо, проникая в него языком, щекоча его и еще более распаляя ее, были единственными звуками, которые Наташа продолжала воспринимать.

Она нерешительно, кончиками пальцев коснулась его груди, зарылась лицом в темные завитки волос и, воодушевленная собственной смелостью, осторожно попробовала языком глубину ключичной ямки. Потом подняла голову и встретилась с Игорем взглядом. Он, не опуская глаз, медленно приподнял ладонями ее грудь и дотронулся губами до болезненно напрягшегося соска. Наташа вскрикнула, подалась ему навстречу и тут же ощутила мощный толчок – это Игорь вошел в нее. Он что-то быстро прошептал, покрыл поцелуями ее шею и лицо, и Наташа теперь уже окончательно поняла, что безраздельно и навсегда принадлежит и будет принадлежать только ему – ее единственному и неповторимому мужчине.

Неиспытанная доселе радость переполнила ее сердце. Наташа целовала лицо любимого, его плечи, грудь. Он опять промычал что-то, приподнял ее бедра и задвигался в ней еще более стремительно, проникая, казалось, в самую сердцевину туго закрученной спирали, в которую скрутило все их чувства и ощущения. Наташа вскрикнула и забилась в его руках от нестерпимого наслаждения. Изгибаясь и трепеща от сладостных спазмов, она, лишившись сил, обвисла на руках у любимого.