Особенные. Элька-3 (СИ) - Ильина Ольга Александровна. Страница 3

А он догадался и не позволил трусливо сбежать.

— Так плохо?

— Сегодня чуть дом не спалила.

— Медитировать пробовала?

— Диреев, ты издеваешься, — взвилась я. Опять, опять он корчит из себя всезнающего учителя. А мне не нужен учитель. Блин, я не знаю, кто мне нужен.

— Успокойся, — резко сказал он, а я только сейчас заметила, что позади опять началось светопредставление из молний. И пока оно не переросло в гонку на выживание, он развернул меня к себе и поцеловал.

А я поняла, что ужасно скучала. По всему, по нам, по тому спокойствию и облегчению, что давал и дает до сих пор. На мгновение он прекратил поцелуй, и я увидела пугающе светящиеся глаза. Вот только остановиться не могла. Я даже сейчас, без всякого кулона чувствовала, что отдала слишком мало.

— Пожалуйста, Диреев. Не останавливайся.

Он и не думал. И как же я рада, что иногда он не думает, и не может себя контролировать, позволяет делать с собой такое… впрочем, и со мной он умеет многое делать. Непозволительно многое.

Так, стоп. До этого самого доходить я не планировала.

Но когда он к стене меня пригвоздил, а руки пробрались под майку, как-то потерялся здравый смысл в этой буре эмоций.

— Легче? — неожиданно все прекратилось, а я разочарованно вздохнула.

— Ага, спасибо.

Я смутилась от того, что совершенно не понимаю, как сейчас себя вести. Не контролирую ситуацию, не представляю, о чем он сейчас думает, так загадочно глядя на меня. И эти глаза, искрящиеся от силы.

— Мне не хватает тебя.

Не знаю, кто это сказал, я или он, или мы одновременно. Но это правда удобная и неудобная для нас обоих. Я не удержалась, коснулась его лица, очертила кончиками пальцев скулы, лоб, спустилась к губам. Он такой красивый, такой правильный, такой беззащитный сейчас. И так хочется сделать что-то с этим щемящим чувством в груди, невыразимой жалости к нам обоим.

И я заменила прикосновения поцелуями, без страсти, искр, всего того, что каждый раз соединяло нас. Только жалость и нежность, сочетаемые и не сочетаемые понятия. То, чего я никогда ему не показывала. Как сильно он дорог мне.

— Знаешь, это странно. У нас с тобой непреодолимая тяга заниматься этим под открытым небом, — заметила я, глядя на звездное небо.

— Этим? — выгнул он бровь.

— Этим. Я, между прочим, девочка приличная, да еще по магическим меркам, несовершеннолетняя. Кстати, а у вас статья имеется за совращение?

— Еще неизвестно, кто кого совратил, — хмыкнул этот нахал.

И он прав. Впрочем, он и сам не очень-то спешил меня останавливать.

— Перестань хмуриться, — проговорил он и провел пальцем по складке между бровями. — Кажется, ты начинаешь жалеть.

— Нет, — ответила я. Причем истинную правду. — Это другое. С тобой мне хорошо.

— Просто хорошо? Кажется, только что мое самомнение разбилось об асфальт первого этажа.

— Оно совершило самоубийство? — попыталась пошутить я, но нам обоим было не очень весело. — Мне кажется, я использую тебя.

— Да, мне тоже так кажется. Но, я может, Америку открою, только я тоже использую. Не тебя, конечно, но ситуацию. Почему нет? Ты зависишь от меня. Это очень удобно.

— Уверена, ты уже все просчитал. И даже свой следующий ход, — улыбнулась я.

— С тобой сложно что-то предугадывать. Но, да. Следующим моим шагом будет свидание.

— Свидание? — удивилась я.

— Да, а почему нет? Знаешь, я заметил, что за весь период наших отношений мы ни разу не были на настоящем свидании.

— Ни разу? Даже в те, забытые мной две недели?

Диреев промолчал. И если бы я не смотрела на него сейчас, то не заметила бы, насколько неприятными были для него именно эти вопросы.

— Ты ведь понимаешь, что я не устану задавать вопросы об этом периоде моей жизни? И поцелуями ты меня не заткнешь.

Хотя… если меня будут так целовать, я. Эх, умеет же он отвлекать. В этом ему равных нет, впрочем, и в остальном тоже. Особенно в невероятной способности заставлять меня забывать обо всем, кроме него, одним прикосновением.

— Диреев, а что ты делаешь со всей этой силой, что получаешь от меня? — спросила я, когда мы прощались.

— Ты ведь не об этом хочешь спросить, — скривился он. — Ты все еще ищешь во мне изъяны.

— Потому что иногда ты кажешься мне идеальным, понимающим, справедливым, умеющим и знающим все на свете. Это же просто невыносимо.

— Хм, я знаю далеко не все.

— Например?

— Например, я не знаю, что ты чувствуешь? И боюсь спрашивать.

— А я боюсь, что спросишь, — ответила я и потерялась в его глазах. Они у него такие… особенно при лунном свете. Загадочные и немного страшные.

— Ну, а что касается силы. — он взмахнул рукой и вытащил, как фокусник из воздуха, красивую белую розу. А я отчего-то вздрогнула. Потому что белые розы мне уже дарили. И отнюдь не друг.

— Диреев, ты это… с цветами… не надо больше. Родители не поймут.

В ответ он нахмурился.

— Прости, не думал, что тебя так расстроят цветы.

— Дело не в тебе и не в цветах. Просто. — я замолчала, не совсем уверенная, стоит ли говорить. А вдруг он подумает, что я все надумала, или еще хуже, что сделала это специально, а потом посмотрела на руки, обнимающие меня, в спокойное лицо, немного усталый, но счастливый взгляд и поняла: не подумает. И рассказала ему о загадочном типе и подаренном букете. И только много позже, когда он уже ушел, вдруг пришла мысль, что может я и зря. Потому что у этой медальки есть и обратная сторона, под названием гиперопека. А мой Диреев по мелочам не разменивается. Боюсь, с него станется снова устроить все так, чтобы я оказалась в глубокой… кхм… изоляции.

Когда я вернулась домой, Крыс ехидно прищурился.

— С чего это ты такая довольная?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответила я. Не дождется хвостатый. Я в прекрасном расположении духа, почти счастлива. И даже он мне настроения не испортит.

— Не актуальная поговорка, — парировал Крыс. — Колись, Элька, с кем встречалась? С кем из двоих Егоровых?

— А может, мы заодно о Милене поговорим?

Крыс насупился и обиделся. Вот-вот. Как в мои дела лезть, так он первый, а стоит о его сердечных муках заикнуться, так я гадина, высыпавшая на его рану целый пуд соли.

— Крыс, не обижайся. Я не со зла. Ну, прости меня, дуру глупую. Пожалуйста, Крыс, ну, пожа-а-а-луйста.

— Ладно. Колбасы принесешь, прощу.

— Договорились.

— Только докторскую неси, краковская для меня жирновата.

— Ух, как быстро ты к роли кота приспособился. И я уже жалею о твоем прошлом образе карпика.

— Карпика? Мр-р-р, как же хочется карпика, — не поддался на провокацию хвостатый, — У нас там точно рыбешки никакой не завалялось?

Крыс невозможен, но именно таким я его и люблю. Обидчивым, ленивым, но дающим иногда такие бесценные советы.

Спать я легла в приподнятом настроении, потому что кончилось, наконец, мое вынужденное затворничество. Завтра иду обкатывать родительский подарок. Свой чудесный, замечательный, розовый скутер.

Глава 3

Утренние сюрпризы и старые подарки

Утро началось с неожиданности. Ровно в семь, когда родители и Женька завтракали, а я только-только выползла водички попить, в дверь настойчиво позвонили.

— И кого в такую рань принесло? — спросил папа и, как единственный двуногий и видимый мужчина в семье, пошел открывать. А мы что? Нам тоже интересно. Поэтому подорвались следом за папой.

Оказалось, это курьер.

— Эльвира Панина здесь проживает? — вежливо спросил он и, дождавшись утвердительного ответа, протянул планшет и ручку для подписи. Папа расписался, а взамен получил небольшой подарочный пакет.

— Всего доброго, — откланялся парень, а мы остались разглядывать неожиданный подарок. Внутри оказался мобильник. Красивый, новенький, белый и даже с чехлом. А когда он зазвонил, мы все подскочили.

— Ты ответишь? — спросил озадаченный и немного настороженный папа.